– Но вот вопрос: откуда о ее ценности узнали вы? Не может же быть такого, что вы просто прихватили то, что плохо лежит, а добыча оказалась самой дорогой вещью в доме?
Абсурд какой-то. Если представить, что Лизе потребовалось прихватить самую дорогую вещь в доме, она взяла бы козу. Владимир Сергеевич с радостью и не колеблясь заплатил бы за нее любой выкуп.
– Кто-то вас навел на нее? Кто? С кем вы обсуждали ваши планы? У вас вообще был план или вы действовали по наитию? И где серебро Кузнецовых?
Серебро. То самое, что она должна была почистить в доме Яси, а затем обнаружила в заброшенном буфете Евгении Николаевны. Как платок, который кому-то постоянно подкидывали. Кстати, очень важно вспомнить, кому именно и по какой причине, но никак не получается. Что если Лизе по тому же принципу подкидывают серебро? Нет, не может быть. Если бы его подкидывали, оно нашлось бы и в доме Стаса. Может, она просто не успела до него добраться и оно лежит себе преспокойненько в одной из заброшенных комнат?
– Оно, конечно, не такое дорогое, но тоже приличная для уборщицы сумма плюс семейная реликвия, свадебный подарок. Как вы смогли незаметно вынести тяжелую объемную коробку с серебром из квартиры Кузнецовых? Хозяйка показала, что в последний день вашей работы у них она провожала вас и коробки при вас не было.
Хозяйка. Евгения Николаевна. Она так испугалась за Лизу, когда разбился снеговик. А в полицию заявить не испугалась.
– Кому вы сбывали краденое? Где деньги? Сумма-то для вас, – Аркадий Семенович вдруг спотыкается об особенно сильную отрыжку, закашливается, стучит себя по груди, – баснословная. И даже для меня, прямо скажем. Даже если сбывать за полцены, все равно это куча денег. Где вы их прячете? Ваш счет мы уже проверили. Неужели держите наличными? Или скажете, что понятия не имели о реальной стоимости украденного? И теперь понимаете, что продешевили, да?
Астрономически дорогая балеринка заперта в красном космическом корабле, который никуда не полетит – и, более того, не оплачен. Что если ее оттуда уже достали? Что делают с багажом, который остается в камере хранения после того, как срок оплаты истек? Станет ли миллионером тот, кто найдет балеринку? Или просто выбросит сверток, замотанный рваной резиновой лентой, в мусорный контейнер? Лиза бы выбросила.
– У кого еще воровали?
– Воровали?
Лиза отпрыгивает от звука собственного голоса и чуть не падает со стула.
– О, есть контакт. Спрашиваю: вы. У кого-нибудь еще. Воровали? Из клиентов ваших? Много у вас было клиентов?
– Много клиентов. Да, много клиентов.
Возможно, Лиза воровала у всех. Им же все известно, зачем они спрашивают у нее? Пусть лучше сами ей расскажут.
– Под кайфом, что ли? Зрачки какие-то больно темные.
Лиза смотрит на него.
– Зрачки…
– Наркотики, спрашиваю, давно принимаете? Алкоголь? – Аркадий Семенович несколько раз мелко вдыхает сморщенным носом – и неожиданно звонко чихает. – Нет, на алкоголь непохоже. Медицинское освидетельствование готовы пройти?
Звучит чудовищно. Лиза тысячу раз слышала эти слова, но так и не знает, какая процедура за ними скрывается. Одно она знает точно – нужно сопротивляться. Она мотает головой:
– Лиза не хочет.
– Ага, так и запишем, – тон Аркадия Семеновича светлеет до оранжевого, – от освидетельствования отказывается. Значит, точно наркота. Ну и тогда понятно, с чего вдруг кражи начались. Вы очень сильно усложняете свою ситуацию. Вам должно быть известно, что отказ от дачи показаний автоматически является признанием вашей вины.
– Вины?
Лиза никогда о таком не слышала. Но, в конце концов, кто она, чтоб знать все? Всего лишь глаза, мозг и немножко информации, которой, как выясняется, даже доверять нельзя. Ни юридического образования, ни опыта работы.
– Прекратите валять дурака, это бессмысленно и даже вредно. Вас все равно осудят. Но если поможете следствию, это наверняка смягчит вашу участь. Сознаетесь, укажете, куда дели краденое, – обещаю вам, мы вам посодействуем. Выбор за вами. Хотите – десять лет колонии. В колонии очень непросто дозу достать. А поможете следствию – гарантирую вам условный срок. Неужели выберете колонию?
– Колонию?
– Молчали – а теперь будете за мной слова повторять? – Лицо Аркадия Семеновича темнеет вслед за голосом. – Вывести меня хотите? Неумно, надо сказать.
Неумно. Значит, минус мозг. Остаются глаза и информация. Информация бы сейчас не помешала. Лиза, соберись!
– Кто… Кто написал заявление? Про серебро?
– О, ну вот. Вижу, довод насчет дозы подействовал. Еще бы. Плохо без дозы, а?
Лиза кивает. Похоже, им действительно все известно. Могли бы дать Лизе таблеток. Но, видимо, здесь ей вряд ли станут помогать.
– Ну что ж… – Аркадий Семенович трет шею, снова сдерживает отрыжку. – Евгения Николаевна Кузнецова и написала. Владелица. Клиентка ваша, как я понимаю. Сказала, считавшуюся утерянной коробку с серебряными приборами вы нашли при уборке. Одного не пойму: если они считали, что коробка утеряна, зачем вы им сообщили, что нашли ее? Не проще было вынести по-тихому, незаметно? Чтоб они не хватились? М-да. Наркота, конечно, здорово по мозгам бьет.
– Евгения Николаевна. Приходила одна?
– Такое ощущение, что это я на допросе. Отвечу – ради установления контакта. Но давайте договоримся: потом отвечать будете вы. Евгения Николаевна приходила с соцработником. Голованов, если не ошибаюсь. – Аркадий Семенович роется в бумагах, выуживает какую-то папку, листает. – Хм, а вот имя вылетело. Крепкий такой парень. Предупредительный. Поперся в полицию помочь старухе, хотя совершенно не обязан был. Никогда не жаловался на память, а в последнее время подводит. Никита! Вот же! Так и думал, чего проверять полез? Доверяй, но проверяй, слыхали такую поговорку?
– Поговорку?
– Вы опять за свое? Нормально же общались!
– Общались?
– Так. Вижу, диалога не выйдет. Посидите-ка в камере. Подумайте о своем поведении. – Аркадий Семенович снимает трубку, набирает какой-то номер.
Руки Лизы готовы взлететь, но им тяжело оторвать ее тело от стула. Потолок то наплывает, то отступает далеко-далеко. Он очень голубой, ни единого облачка. Лиза запрокидывает голову, пытается высмотреть чаек – где-то точно должны быть чайки. Она их чует. Чует чаек. Чуйка на чаек. Будет чайка, если не подводит чуйка. Выпей-ка чайку. Да не чааайку, а чайкууу! Лизе смешно.
Кто-то далеко куда-то вбегает, кто-то кому-то что-то говорит. Из всего потока слов Лизин мозг выдергивает “психиатр”, “освидетельствование”, “дурка”.
Это как раз то, о чем предупреждал Митя. Она ведет себя опасно. Нельзя так. Нужно собраться. Притвориться обычной. Пожалуйста, пусть там, наверху, будет хотя бы одна чайка. Это бы очень помогло. Ну пожалуйста.
К Лизе подходят сзади, берут за предплечье, тянут вверх.
– Бить нельзя, – сообщает Лиза, стараясь говорить потише.
Митя. Борисович. Матвей. Может, они заставили его дать фотографию? Угрожали? Тоже посадили? Нужно спросить. Спроси, Лиза.
Она напрягает все силы:
– Матвей… Матвей Борисович Егоров. Следственный комитет. Капитан. Пожалуйста.
– А это уже интересно, – вдруг говорит рот Аркадия Семеновича. – Посади-ка ее обратно.
Лизу опускают на стул.
– Может, браслеты вернуть? Чтоб не дергалась? – Голос сзади звучит как горельеф. Где горельефы, там и барельефы. Это очень смешно. Лиза старается не смеяться.
Аркадий Семенович машет голосу рукой, придвигается к столу.
– Егоров? Какая связь с Егоровым? Он ваш родственник?
Лиза смотрит на тень позади него, молчит. Тень смешная, как граффити. Граффити не хотити? Но смеяться больше нельзя. Хотя очень хочется. Какая там у нее связь с Митей? Черт. С Матвеем Борисовичем. Черт. Глупая Лиза. За это время можно было бы уже и привыкнуть.
– Родственник. Егоров, Матвей Борисович. Следственный комитет. Пожалуйста.
– Родственник, ага. Егоров. Что-то не слыхал я ни о каких там у него родственницах-наркоманках. Что угодно готовы придумать, чтоб в СИЗО не сидеть. Может, вместо этого уже возьмем и поговорим, как нормальные люди?
– Нормальные… люди?
Откуда-то издалека слышится звонок мобильного. Аркадий Семенович лезет в ящик, роется в нем. Звук становится громче. Наконец Аркадий Семенович вылавливает телефон, смотрит на экран, крякает, машет голосу за Лизиной спиной. Хлопает дверь, Аркадий Семенович наконец отвечает:
– Соколов слушает.
Соколов. Точно, он и есть чайка. Но зачем он притворяется уткой?
– Ну надо же, мгновенно осведомили, да? – Правой рукой Аркадий Семенович держит телефон, левой пытается расчистить пятачок стола перед собой. – Задержали, так точно. Как раз вот сидит тут у меня, дурочку включила. Или в отходняке.
Лиза не понимает, с кем разговаривает Аркадий Семенович, только радуется, что не с ней, ей было бы тяжело выдержать такой невыносимо бурый тон. Она изо всех сил зажимает уши, но это совсем не помогает.
– Я такие вопросы не решаю. Обратитесь к начальству. Всего наилучшего, – все тем же диким тоном говорит Аркадий Семенович, но телефон в ящик не возвращает – прижимает его плечом к уху, чтобы освободить руку, и методично рвет какую-то бумажку. Обрывки усеивают освобожденный пятачок. Лизе тоже хочется рвать бумажку. Она тянет на себя один из торчащих листочков, башня папок рушится на Аркадия Семеновича, опрокидывает стакан с чаем. Аркадий Семенович вскакивает, багровеет, перехватывает телефон, кричит на Лизу:
– А вот пугать меня не надо! Слышь, ты, мы чо тут все, по-твоему, мальчики на побегушках? Думаешь, ты весь город за яйца взял? А вот хер! Ну вылечу и вылечу, невелика потеря. Продолжай жопу прикрывать, а то, не ровен час, найдешь в ней что-нибудь неожиданное! Мудак!
Аркадий Семенович швыряет телефон в ящик, с грохотом задвигает его, валится обратно на стул – и застывает, будто батарейка кончилась. Потом дважды резко выдыхает, будто проснувшись, снимает трубку с городского телефона: