Владимир Сергеевич приподнимает верхнюю губу, обнажая слишком уж белые и ровные зубы. Интересно, сколько рядов таких зубов у него во рту?
– Какая же ты дура, Лизонька, – вдруг говорит он все тем же коричневым бархатным тоном. – Знаешь, почему мать тебя бросила? Одна надежда оставалась, что он тебе поможет. Но ты была ужасным ребенком, невыносимым. Упиралась. Капризничала. Тупила. Конечно же, ничего не вышло. Тогда твоя мама поняла, что ты никчемная, что ты так и останешься уродом и инвалидом, и бросила тебя, и теперь не хочет тебя видеть. И не захочет, Лизонька. Она отказалась от тебя. Потому что ты бессмысленный урод, а не человек.
Лиза теряет равновесие. Пытаясь устоять, она делает несколько шагов в сторону, слышит хруст и, еще не глянув вниз, остро осознает непоправимость произошедшего. Ей не нужно смотреть вниз, чтобы понять, что она стоит прямо в центре стеклянной картинки, которую мозг с таким трудом собирал из осколков купола. Из-под ее ног по стеклу во все стороны ползут трещины-радиусы, вокруг нее возникает и стремительно раскручивается спираль захвата. Лиза в паутине. Но кто она – тот, кто ловит, или тот, кого поймали? Хорошо было бы стать стабилиментумом, размышляет Лиза почти спокойно. Всегда приятно украсить собою что-нибудь полезное.
– Сейчас я позову одного из своих друзей, Лиза. – Владимир Сергеевич неторопливо опирается сжатыми кулаками (сине-белые мертвые костяшки, багровые до синевы кисти) на стол, будто ему тяжело встать без поддержки, и поднимается со стула, – и тебя отведут в камеру и запрут там. Там тесно, сыро, холодно. Мыши. Может, даже крысы. Вместо туалета – дырка в полу. Это чтобы все видели, как ты мочишься и испражняешься. Много чужих неприятных людей. Тебя будут трогать. И наверняка обидят.
У ног дрожит упругая паутина. Паук или муха? Нужно решать, и решать быстро. Сейчас.
Владимир Сергеевич застегивает пиджак, поправляет рукав рубашки. Из-под рукава выглядывают часы и тут же ныряют обратно. Миг, доля секунды – но золотой циферблат успевает поймать свет лампы, и по темной дверце шкафа взлетает сияющий зайчик – треугольная спираль без начала и конца.
Никакой зайчик не способен победить медведя, не стоит даже и пытаться. Но, глупая Лиза, почему ты до сих пор не нагуглила этот знак? Неужели без таблеток ты совсем ничего не соображаешь?
Владимир Сергеевич высвобождает стул, открывает дверь, выглядывает в коридор.
– Герман Михалыч, ты где там? Забирай ее, – слышит Лиза его голос.
Зайчик растворяется в полумраке комнаты.
Решение принято.
В коридоре слышатся шаги.
Лиза так устала стоять, но сдвинуться с места сейчас никак нельзя, иначе она попадется в собственную паутину. Хищная спираль захвата давно вышла за пределы стеклянных осколков и теперь беззвучно распространяется по комнате. Она уничтожит всех, кто мучает Лизу.
Рядом со спиралью появляются чьи-то ноги в грязных ботинках. Лиза ликует: все закончится сейчас, сию минуту. Герман Михайлович даже не поймет, что произошло. Он будет дергаться и кричать, но спираль не остановишь. Она обездвижит тело, подберется к сердцу и глотке, парализует его язык и волю, и тогда Лиза сможет уйти. Спираль сжимается перед прыжком. Лиза с удовольствием разглядывает грязь на ботинках – давай, иди сюда! еще шажочек! – но вдруг наталкивается взглядом на шнурки. Когда-то они были черно-белыми. Лиза знает, как приятно пружинит их плетение, если сжать чуть сильнее. Лиза помнит их петли под пальцами.
Она едва успевает отдернуть спираль. Митя просовывает пальцы ей под мышку, обхватывает мышцу плеча, свободной рукой подтягивает стул:
– Присядь-ка, пока я разберусь.
Спираль шипит, обиженно втягивается обратно в стекло, паутина распадается на осколки, осколки оседают пылью. Лиза не знала, что бывает так больно.
В кабинете возникает Герман Михайлович. Как она могла спутать Митины шаги с этими?
– Ты кто вообще такой? Кто пустил?
– Егоров Матвей Борисович, следственный комитет. Дело Ярцевой вы ведете? Удостоверение свое предъявите, пожалуйста.
Владимир Сергеевич тихо выходит из кабинета, а Герман Михайлович вдруг орет не своим голосом:
– Ты не охамел ли, Матвей Борисович? Ты что тут забыл? Кто тебя уполномочил вмешиваться?
– Распоряжение полковника Полухина, – совершенно спокойно отвечает Митя. – Осуществляю процессуальный контроль. Еще вопросы есть? Попрошу предъявить удостоверение.
Из-под расколотого надвое каменного стола выползает взъерошенное существо, секунду смотрит Лизе прямо в глаза, а затем ползет дальше, оставляя в стеклянной пыли две чистых и ровных полосы. Вокруг рассыпаются чужие гневные слова. Они щелкают о каменный пол, высоко подскакивают перед следующим касанием, закатываются под стол, прыгают по ступенькам. Важно понимать, о чем они говорят. Соберись, Лиза.
Она открывает глаза, с трудом фокусирует взгляд на чужих губах.
–…вы объясните, Матвей Борисович, что везде, где эта девица работала, недосчитались ценностей?
Да, так гораздо легче. Смысл еще ускользает, но слова разбегаться перестают.
– Следственный комитет вам это должен объяснять? – Митин тон ужасен. Лиза никогда не слышала его таким фиолетовым, но оторваться невозможно. – Вы ничего не попутали? Разве это не ваша задача – доказательства собрать, свидетелей опросить, объяснение сформулировать? Сосредоточьтесь на работе! Или знаете что могу еще предложить? Если вдруг у кого по городу – а, да не станем мелочиться! по всей Пермской области! – что пропадет, сразу Елизавету Александровну будем к ответственности привлекать. Ведь вот же она – сидит, ничего не отрицает, ничего не требует. Удобно-то как! Никто не мешает очную ставку с пострадавшим организовать – и оставить их наедине! И адвоката можно не приглашать на опрос! Очень удобно!
– Адвоката мы собирались… – розовато тянет чужой голос.
– Где доказательная база у вас? – перебивает его Митя. – Улики где? Свидетели того, как Елизавета Александровна выносила похищенное из домов пострадавших? Может быть, украденные ценности были обнаружены при подозреваемой в момент задержания? Или есть люди, готовые подтвердить, что она сбывала краденое? На крайний случай, вдруг у вас есть записи с камер видеонаблюдения, на которых Елизавета Александровна замечена с объемной тяжелой коробкой или иными не принадлежащими ей предметами? Короче, я ее забираю. И не советую мне препятствовать. Наручники с нее снимите.
Митя снова прикасается к ее плечу, подхватывает, поднимает ее со стула. Лиза закрывает глаза и из темноты слушает чужие шаги и звон металла о металл.
– Ну, мы-то люди маленькие. – Голос темнеет. – Препятствовать вам, так и быть, не станем. Но если вы не в курсе, вы ее забираете из-под постановления о заключении под стражу. И найдутся люди побольше…
Митины пальцы на миг слабеют, но тут же снова сжимаются вокруг Лизиной руки – некрепко, но надежно. Запястья Лизы теперь свободны.
– Не переживайте, с людьми побольше я договорюсь сам, а постановление… Кстати, а предъявите-ка мне его. Любопытно взглянуть, на основании каких доказательств суд решение принимал. И заодно копию сделайте на всякий случай, возьму начальству показать.
В кабинете повисает тишина. Митя потихоньку обхватывает Лизу за талию. Бить нельзя, но он и так это знает.
– Что, не торопитесь? Возможно, потому, что никакого постановления нет? Лиза, уходим.
Митя ведет Лизу по коридору – прямо на Владимира Сергеевича. Лиза вот-вот врежется, ей очень хочется упасть, но Митя крепко держит ее и не сбавляет шаг, так что в последний момент Владимир Сергеевич отступает в тень и дает им пройти, только что-то шипит вслед. Лиза различает только слово “ненадолго”.
– Давай, Лиза, давай, шагай, – почти в самое Лизино ухо говорит Митя, как только они оказываются за поворотом. – Уберемся отсюда поскорее.
Наконец они выпадают на заснеженное, сияющее в темноте крыльцо, спускаются по ступенькам, и Лиза оказывается в покое и безопасности Митиной машины.
Митя заводит мотор, машина наполняется теплым воздухом. Лиза закрывает глаза и чувствует, как машина, чуть надувшись, плавно отрывается от скользкого асфальта. Колеса медленно проворачиваются в воздухе, снежная крупа осыпается с них, и ее тут же сносит назад. Машина разворачивается над городом, летит над рекой, точно повторяя ее изгиб, уходит еще выше, пролетает над лесом и исчезает за горизонтом – там, где Лизу и Митю никому не достать.
Лиза выглядывает в окно. Ясно. Небо голубое – особого белесого оттенка, намекающего, что вон там, за горой, лежит ленивое море. Внизу, среди напитанной солнцем зелени, попадаются редкие красные крыши, рядом с некоторыми – пятнышки неба. Лиза переводит взгляд на Митю. Он сосредоточенно вглядывается вперед, крепко держит руль и ловко рулит между редких белых облаков.
Вдруг в Митином окне возникает худощавая седая дама в темно-синем, почти черном, наглухо застегнутом платье. Приставив к стеклу обе ладони, чтобы прикрыться от слепящего света, она подносит лицо близко-близко к окну и вглядывается в салон, будто ищет кого-то.
Лиза закрывает глаза. Она не хочет, чтоб ее нашли. Но тут раздается стук. Лиза заставляет себя посмотреть.
Это дама. Она заметила Лизу и, выставив костяшку среднего пальца, требовательно стучит в стекло: тук, тук-тук.
– Митя, открой ей, – говорит Лиза.
Дама стучит настойчивей и громче: тук-тук-тук.
– Митя, чего она хочет?
Митя не смотрит на Лизу, не замечает даму, он будто не слышит стука. Его внимание занято дорогой. Он передергивает плечами – ему нельзя отвлекаться. Разберись, Лиза, сама.
Она переводит взгляд на даму – и вдруг ее пронзает: не сходится! Они очень высоко. Вон там, впереди, между гор уже блеснуло море. Невозможно!
Дама понимает, что Лиза обо всем догадалась. Она злобно и страшно ухмыляется, всем телом приникнув к окну, но тут позади нее возникает и разрастается плотная грозовая туча, и туча эта поглощает всех – вначале даму, а потом и машину вместе с Лизой и Ми