елей что, запасные дети есть? – Он резко втягивает воздух через зубы и долго молчит. Лиза молчит тоже, она совсем забыла, что нужно разговаривать.
Митя уже поворачивает к дому, когда Лиза вдруг понимает, что все нужно сделать не так. Стараясь не задумываться о его возможной реакции, остро жалея, что вообще заикнулась о таблетках, она поворачивается к нему и как можно более спокойно и внятно говорит:
– Домой не едем. Лизе нужно на работу. Пока мы со всем этим не разберемся, таблетки подождут.
Митя притормаживает, смотрит на нее двадцать три секунды, потом аккуратно разворачивается на немыслимо крошечном пятачке.
– Говори, куда ехать.
Весь день Лиза работает и думает: что это вообще было? Кто так делает? Разве не нужно было вначале выписать все за и против, тщательно обдумать, взвесить всё? Владимир Сергеевич и Митя – оба сказали, что не узнают ее, так она изменилась. Причем Владимир Сергеевич похвалил, что ужасно, а Митя был недоволен, что тоже вообще-то не очень. Главное, она и сама теперь себя не узнаёт, понятия не имеет, чего от себя ожидать, а по факту изменилось только одно – она слезла с таблеток. Возможно ли, что до неузнаваемости ее меняли именно они? Возможно ли, что они оба не знают ее настоящую? Кажется, она и сама настоящую себя не знает. Ну или просто не помнит. Придется знакомиться заново. Добрый день, очень приятно, Лиза. – Лиза, добрый день, очень приятно.
Признаки отката у всех одинаковы, а вот признаки улучшения – как отследить и зафиксировать их, да еще изнутри? Внезапно появившийся аппетит запишем в улучшения – пока пусть там полежит, пока форменное платье не треснет по швам. Появление чего-то вообще легче фиксировать, чем пропажу, но, если подумать, и пропажи найдутся: внутри перестал нарастать ядерный взрыв, Лиза больше не сваливается в истерику, не уходит в неконтролируемый штопор, сознание почти не мутнеет. Да, случаются сбои, но она выходит из них легче обычного, а потом помнит все, что происходило. Даже поняв, что вещи врут, она ничего не сломала и сама не поранилась.
Только вот кошмары… С таблетками у Лизы не было никаких кошмаров, только тихие, спокойные, очень странные сны. И утром Лиза чувствовала себя отдохнувшей. А как быть теперь? Чтобы все это выдерживать, нужно спать, а спать не выходит вообще, она то и дело подскакивает на подушке. Какой бы прекрасной уборщицей она ни была, Стас не сегодня-завтра выгонит ее за ночные вопли.
Откуда вообще взялись эти кошмары? Снова таблетки. Бабушка же предупреждала: их нельзя отменять резко, только постепенно, неделями снижая дозировку, чтобы организм успел привыкнуть. А Лиза, вместо того чтобы убирать по кирпичику, резко обвалила всю башню – и башня, падая, придавила ей сон. Лиза вдруг вспоминает, сколько времени и сил ушло, чтобы приспособиться к жизни на таблетках. Поначалу она с трудом сползала с кровати. Спать хотелось все время. Двигаться не было никаких сил. Это значит, начни она снова принимать их сейчас, вся эта рухнувшая башня всеми своими кирпичиками закружится в ее крови и снова обвалит всю Лизину жизнь, и довольно надолго. Может ли Лиза позволить себе полежать месяцок в кровати? Вот именно.
А что касается кошмаров… Честно говоря, даже нормотипику в такой ситуации было бы непросто. Ну-ка, прикинем, что тут у нас? Побег от полиции, ночевка среди шуб, потом на вокзале, с полицией и бомжами, потом в обнимку с трубами незнакомого органа. Бабушка в реанимации. Новая тяжелая работа. Чужой дом с насквозь лживыми вещами. Много, много тяжелой работы. Концерт Яна. Предательство Макса. Задержание. Встреча с Владимиром Сергеевичем в запертом изнутри кабинете. Давление и стресс. Много вынужденного контакта с чужими людьми. Удивительно, что все это заканчивается только кошмарами. У любого нормального человека уже давно крышу бы унесло. Лиза представляет себе, как у Никиты (почему-то в голову приходит именно он) срывает ветром и уносит с головы волосы – то ли паричок, то ли скальп, и он замечает, что что-то не так, и в абсолютном потрясении охлопывает голую голову ладонями, пытаясь отыскать съехавшую крышу. Это очень смешно.
Отсмеявшись, Лиза продолжает вешать шторы. Очень приятная работа: пластиковый крючочек легко скользит в пластиковую петельку, чуть влажная штора становится все легче, пока тяжесть не исчезает совсем. Лиза держится сама, без таблеток. Держится, надо сказать, нормально. Работа при ней. Полиция пока отстала. Друзья нашли след, и по нему уже сегодня нужно будет пойти. Лиза молодец.
Мозг огромной кувалдой разбивает обломки стола в мелкий щебень и выметает его прочь из головы. Правильно, лучше икея, чем такое. Лизе так гораздо больше нравится. Простор. Когда пыль осядет, можно будет протереть влажной тряпкой.
Кстати, что бы там ни говорил Митя, как бы ее ни выручал, Лиза пока не станет делиться с ним информацией. Значит ли это, что дружбе конец? Время покажет. Кто угодно может сказать, что он не верблюд. Но теперь Лизе нужны доказательства посерьезней слов.
Дел на сегодня больше нет – как говорит бабушка, все свершила, что желала, – и Лиза отправляется переодеваться. Она едва дождалась вечера и теперь тасует в уме адреса, продумывает маршруты – любимое дело.
Вынырнув из худи, Лиза вдруг слышит голос Стаса. Он говорит достаточно громко, но перегородки и стены искажают его слова, так что понять, что именно он произносит, очень сложно. Замерев, Лиза ловит обрывки разговора: “себя шантажировать!” – гневно говорит Стас, “исключено”, – добавляет он, “даже не собираюсь!” – кричит он, сбегая по лестнице. Ужасающая звукоизоляция для такого большого и красивого дома. Лиза вдруг представляет, насколько хорошо слышны всем ее крики по ночам, и ее окатывает горячая волна стыда. Дверь внизу хлопает – Стас ушел. Пора уходить и ей.
Однако в этот вечер ей не везет, и она возвращается домой, полностью поглощенная процессом вычеркивания первого адреса. Она перебирает сорта и цвета бумаги, тестирует перьевые ручки, маркеры и фломастеры, но адрес все равно проступает под слоем чернил. Досадно. Она умудрилась войти в дом, смогла позвонить в дверь квартиры, но, судя по картинкам, которые выдали ей дверь, коврик и кнопка звонка, здесь давно никого не было – с тех пор как старушку, жившую тут, унесли двое санитаров. Лиза вглядывается в зеленое брезентовое полотно, растянутое между двух алюминиевых трубок. На секунду полотно пустеет, а затем на нем появляется знакомое тело с узкими плечами и взлохмаченным затылком. Саша.
На следующий вечер она выходит пораньше и успевает в два места за вечер. Там ее тоже ждет неудача. В обеих квартирах слыхом не слыхивали ни о каком Тиме.
В пятницу Лиза решает проверить четвертый адрес – и уже подходит к нужному дому, как вдруг замечает, что от него куда-то в сторону идет человек, похожий на Тима, точнее, на те размытые фотографии, которые отыскал где-то в Сети Костя, – худощавый, небольшого роста, весь в чем-то темном и мешковатом, длинные темные волосы свисают по обе стороны лица. Лиза мгновенно переполняется пузырьками – как стакан, в который налили теплую газировку. Вероятность такого везения – как в лотерею выиграть: ненулевая, но и не сказать чтоб высокая. Лиза идет за человеком долго-долго. Наконец они приходят к самому первому дому, и Лиза заходит за ним в подъезд.
Дойдя до площадки третьего этажа, он резко оборачивается к ней:
– Чё те надо?
Она такого не ожидала. Она полностью поглощена восторгом и совершенно не готова к разговору.
– Тим… – говорит она наконец, он хмурится, и она понимает, что это точно он. – Тим, это Лиза… – и замолкает надолго, и они стоят: он на последних ступеньках одного пролета, она на верхних ступеньках пролетом ниже. – Дервиент! – вдруг говорит она. Ей почему-то кажется, что фамилия Владимира Сергеевича послужит паролем. Пароль срабатывает, но открывает ей совершенно не то, чего она ждала.
Тим теряет человеческий облик.
– Пошла ты нахуй! Пошла! – Он идет прямо на нее, подносит свое лицо к ее лицу, кричит еще что-то, и Лиза вдруг понимает, что под ногой нет ступеньки – и не от кого увернуться, чтобы устоять, так что она падает, и падает, и падает.
Она лежит и чувствует, что кто-то дует ей в лицо, трясет ее за плечи. Она открывает глаза и не сразу соображает, что жирноватые черные космы до плеч и лицо с румянцем, больше подходящим блондину, из-за чего все время кажется, что волосы крашеные, – это Тим.
Лиза жива, это главное, теперь надо как-то его успокоить, чтобы он отпустил ее плечи и прекратил ее трясти.
– Бить нельзя, – сообщает она ему как можно более спокойно, но он все равно пугается – взвизгнув, резко отпускает ее и отпрыгивает, а она снова ударяется затылком об пол.
Переждав волны тошноты, она с трудом садится, прислоняется к стене. В носу что-то застряло, она пытается это выдуть, во все стороны летят горячие капли. Кровь.
Тим подходит к ней медленно, зачем-то прижавшись спиной к стене. Тоже боится упасть? Протягивает руку:
– Лучше встань… Наверное.
Лиза руку в ответ не протягивает, но встает, опираясь на стену, ощупывает голову. Нос распух (опять разбила!), волосы в неприятных твердых крупинках, на затылке набрякает шишка, кожу стянуло запекшейся кровью. Сколько же она провалялась?
– Я… Я не хотел, прости, – говорит Тим.
– Ничего, – отвечает Лиза – ничего себе, какой голос, надо попробовать еще раз. – Ничего. Ничего. Ничего, – повторяет она на разные лады, то громче, то тише, слушая, как подъезд возвращает ей особенно громкие звуки.
– Пойдем ко мне. Умоешься, – говорит Тим и зачем-то тычет пальцем в потолок.
– Квартира двенадцать. – Лиза подражает автоматическому голосу телефонной женщины, смеется, разрывая маску, стянувшую лицо, и тут же хватается за стену, потому что подъезд вдруг уезжает куда-то, увозя с собой Тима, а Лиза еще не спросила его о главном.
Спустя двадцать четыре минуты Лиза сидит в его квартире, на совершенно незнакомом пока диване. Кровь течь почти перестала, хотя теперь придется выстирать за собой четыре полотенца. Подошла бы и туалетная бумага, но оказалось, что у Тима нет ничего одноразового, и Лиза смирилась: ей вполне по силам отстирать ткань (много ледяной воды, перекись водорода и нашатырь, ничего сложного), а вот диван и ковер стирать бы не хотелось.