– Тим, пожалуйста.
– Кровь остановилась? Ну, тогда вали. Все, поговорили. И не приходи больше, поняла?
Лиза потихоньку встает с дивана и покидает эту пропитанную кровью комнату, эту заброшенную всеми квартиру.
– Лиза придет еще, – тихо говорит она на пороге.
– Похуй, больше не пущу, – отвечает Тим и захлопывает за ней дверь.
Кое-как, то и дело протирая лицо снегом, Лиза добирается до дома. Ночью ей совсем не спится – куда ни повернись, перед глазами возникают руки Тима, перекрывшие перекошенное лицо, и витрины магазинов, уставленные невозмутимыми зайцами и медведями. Но на следующий вечер, закончив дела, Лиза одевается и, даже не посоветовавшись сама с собой, идет к дому Тима и просто стоит у подъезда, ждет. Спустя сорок семь минут мимо нее проходит Тим и захлопывает за собой подъездную дверь. Когда в его окне зажигается свет, Лиза разворачивается и идет домой, хорошо понимая, что назавтра придет опять.
Лиза извлекает ключ из скважины, привычно удивляясь – разве может быть у замка с башнями и рвами такой маленький ключ? – и придерживает дверь, чтоб не хлопнула.
Не зажигая света, она тихонько снимает ботинки, вешает куртку в шкаф. Дверцы шкафа чуть слышно стучат одна о другую.
– Лиза, это вы? Зайдите, пожалуйста.
Светится только проем кабинета. Лиза идет на свет. Прошмыгнуть незаметно не вышло.
Дверь приоткрыта, значит, можно, наверное, не стучать.
– Входите-входите, – говорит Стас. – Чего вы там топчетесь?
Приходится войти. Кабинет освещен во всех направлениях, Лиза щурится, чтобы глаза привыкли к свету. Стас стоит у стола. Синие брюки, голубая рубашка. Синий пиджак небрежно перекинут через спинку кресла. На столе деревянный полированный ящик. На крышке поблескивает перламутровая инкрустация. Ящик такой вызывающе гладкий, что эта гладкость передается пальцам – и Лизу невольно передергивает.
– Собираюсь встретиться с друзьями. – Стас откидывает крышку ящика, выдвигает небольшое отделение, что-то оттуда вынимает. Воздух беззвучно взрывается и разлетается яркими искрами – запонка! Та самая! – Каждую субботу встречаемся тесной компанией оттянуться немножко после тяжелой недели. – Стас ловко вдевает запонку в прорези левой манжеты.
Лиза крадется ближе, глядит в ящик – и взгляд ее спотыкается о точно такую же вторую. А чего ты ожидала-то, Лиза? Чего ты так удивилась?
Стас подталкивает к ней ящик:
– Не поможете? Неудобно левой рукой, никак не научусь сам обходиться.
Лиза берет вторую запонку – и ее внезапно выбрасывает из ярко освещенного кабинета в какую-то темную комнату. По стенам развешаны зеркала, так что понять, где комната начинается и где заканчивается, абсолютно невозможно. Густо пахнет чем-то странным. Пока глаза Лизы привыкают к темноте, она видит только поблескивающие тут и там фрагменты кожи, ловит странные звуки – будто тут и там ритмично падают на пол напившиеся крови, отяжелевшие полотенца. Краем глаза Лиза ловит тусклое мерцание знакомой запонки, прослеживает за ним.
По правую руку от Лизы в кресле сидит мужчина в распахнутой белоснежной рубашке. Кроме рубашки, на нем ничего больше нет, видны только коренастые бедра и небольшой живот, покрытые короткими светлыми волосками. Лиза не может заставить себя взглянуть в его лицо. Вместо этого она зачарованно наблюдает за худеньким мальчиком, стоящим на коленях у его ног. Мужчина держит мальчика за голову, двигает ею, направляет ее. Мальчик задыхается, тело его содрогается от рвотной конвульсии, и тогда мужчина отпускает его перехватить воздуха, а в полутьме между ними тускло блестит темный напряженный член.
“Что ты видела-то, Лиза?” – спрашивает в ее голове Митя. Она бы наплевала на эти слова, перевела бы взгляд, но в этой гигантской комнате, устеленной коврами, уставленной диванами и креслами, умноженной зеркалами, перевести его буквально не на что – повсюду только движущиеся в ленивом ритме тела лежащих, сидящих, стоящих мужчин – и детей. Лиза пытается и никак не может рассмотреть их лица. Как можно различить лица голых людей?
Стас вынимает из Лизиных рук запонку – выдергивает Лизу из темной комнаты.
– Ладно, давайте я все-таки сам попробую. Столько лет вдовец – и, видимо, теперь так и помру, пора как-то приспособиться уже, – будничным серебристым тоном говорит он ей, прилаживая запонку к правому манжету, – и как-то странно, исподлобья посматривает на Лизу, пока возится с рукавом.
Лиза совсем растерялась. Она не знает, что теперь делать. Та запонка, которую она нашла под диваном, показывала ей совершенно другого владельца. Лиза готова поклясться, что тот, сухощавый и черноволосый, и этот, коренастый блондин в одной только белоснежной рубашке, – это два разных человека. И оба они – не Стас. Как объяснить трех владельцев одной пары запонок?
Лиза-Лиза, ну что ты как маленькая. Доставай бритву Оккама, обрей свою фантазию налысо. Мало ли одинаковых украшений? У Евгении Николаевны, например, абсолютно такие же золотые серьги с рубинчиками, как у бабушки. В этом нет ничего странного.
Наконец Стас защелкивает запонку, подхватывает с кресла пиджак, на ходу надевает его, застегивает верхнюю пуговицу.
– Даже не ожидал от себя, что так убиваться стану, когда ее потерял, – вдруг говорит он, оглаживая крышку ящика. – Уникальная вещь, поразительной чистоты бриллианты, но дело даже не в чистоте. Мы с Олей из свадебного путешествия их привезли. Приспичило ей в Африку. – Стас снова смотрит на Лизу исподлобья и кривит рот в подобии улыбки. – Казалось бы, где Оля – и где Африка. Я, помню, удивлен был, не передать. – Стас с усилием подхватывает ящик – тяжелый! – и вталкивает его в сейф. – Но ни в чем ей отказать не мог. – Стас закрывает дверцу сейфа, Лиза слышит разнотональный писк комбинации и зачем-то запоминает его. – Почти месяц мотались, даже в Конго заехали. Камушков всяких накупили. Очень она камушки любила, часами зависала в разных лавчонках, только и разговоров было, что о Куллинане. А эти я сам ей купил, в подарок. – Стас отодвигает одну из стенных панелей, за ней обнаруживается крошечный бар – хрустальный графин и пара стаканов. – Ничего не понимал в камнях, попросил подобрать самые чистые, и чтоб каратность совпадала, и чтоб нестыдной была. В результате получил четыре каратника. Головокружительные деньги для меня тогда были. – Стас наливает в один из стаканов, отхлебывает, морщится. – Как вспомню… Вернулись, и я из одной пары ей серьги сделал, а из другой – себе запонки. Она, конечно, недовольна была. Хотела колечко к серьгам, а тут я со своими запонками. Разобиделась ужасно. – Стас почему-то смеется, вручает Лизе пустой стакан, направляется к выходу.
Лиза в панике. Бритва Оккама переламывается в проржавевшем хрупком сочленении, снова становится неудобно дышать. Если эти запонки уникальны, то она совершенно сошла с ума – или вещи врут ей, потому что запонка только что рассказала ей совершенно о другом, не о том, о чем рассказывала раньше. И носил ее совершенно другой человек. Запонки – как балеринки, тоже парный орган, но совершенно иным образом. Они не сидят дома, они то и дело выходят – и выходят всегда вдвоем. Как тогда они могут рассказывать разные истории про разных людей?
Если допустить, что это все время был Стас, получается, он дружит с Владимиром Сергеевичем? И потерял запонку именно он? Но Лиза никогда не считывала Стаса ни с одной вещи в доме Владимира Сергеевича. А как тогда быть с тем, что показала ей балеринка? Это была Яся! Все сходится, и сходится ужасно. Нужно немедленно бежать из этого дома, с его балеринками и запонками. Здесь повсюду ловушки.
– Вы знакомы с профессором Дервиентом? – Лиза слышит собственный голос будто со стороны, он прорывается к ней через толщу воды: гулко и издалека.
Стас останавливается у двери, оборачивается, повторяет за ней фамилию – будто напиток в тяжелом стакане смакует, даже морщится похоже:
– Нет, не припомню. Заметная фамилия, запомнил бы. А кто это, почему спрашиваете?
Вместо ответа Лиза трясет головой. Она не понимает, чему верить. Когда она нашла запонку, ее носил совершенно другой человек, не Стас. Стас утверждает, что Владимир Сергеевич ему незнаком. Но как это объяснить, если запонки уникальные?
Стас вдруг хлопает себя по лбу:
– Вот я дурень. Расчувствовался, забыл, зачем вас позвал, сейф запер. Запонки эти… Они мне очень дороги, сами понимаете. Эля принесла мне вторую, сказала, вы нашли. И – верите? – теперь я везде их ношу, приходится костюм надевать – сам по себе ужасно неудобный, но к ним очень подходит, вот и хожу в нем, расстаться не в силах. Не с джинсами же их носить. Благодаря вам в моем доме находятся вещи, которые я давно счел утерянными, оплакал уже. – Он снова как-то криво усмехается. – Спасибо, Лиза. И извините мне мои сомнения. Элька все дуется, что я вас нанял, а я решил, запонка – это знак. Вы нам подходите. Можете остаться – если мы вас не слишком загоняли, конечно. Это я и хотел вам сообщить. Испытательный срок пройден. И если вы остаетесь, попрошу вас об одном одолжении.
Лиза совсем теряется. Этих слов она ждала, ради них старалась изо всех сил. Но еще секунду назад она собиралась бежать, и немедленно. Однако, если вдуматься, неясно, чего она так переполошилась. Потрясающая загадка, крайне увлекательная! И разгадка появится вот-вот!
– С этой потерей вообще какая-то загадочная история, – Стас будто читает Лизины мысли, и она встряхивает руками, чтобы успокаивающий звон браслетов хоть чуть-чуть заглушил его слова. – У меня помощник был, Вадим. Я ему поручал всякое. Вот цацки в чистку отдавать. Уже не приходилось особо контролировать, не было необходимости, доверие сформировалось. В общем, он отдал, принес назад, а потом я сунулся надеть, смотрю – а там только одна. Я как-то очень резко отреагировал. Выгнал его, и выгнал некрасиво. И вот только теперь, благодаря вам, понял, что запонка все это время где-то дома валялась. В таком бардаке почку собственную потерять не удивишься, не то что запонку, сами понимаете. Получается, Вадим был ни при чем. Получается, он правду говорил.