– И тогда вы решили поставить «Обитаемый остров»?
– Все, что я видел и представлял о контактах фантастики вообще и научной фантастики в частности со спецтематикой, оказалось уже спецреальностью, и мне захотелось поставить уже не Стругацких, а выявить в них аналитические записки, по которым это писалось. Или придумать эти записки – я ничего не утверждаю, я пытаюсь воссоздать смысловой скелет и поставить его на сцене. «Играем Стринберга» – была такая пьеса Дюрренматта. Так вот мы «Играем Стругацких».
Сидит человек за столом, передает аналитическую записку, говорит: «Напишите по ней текст». Другой человек садится и начинает писать текст, который потом начинает жить собственной жизнью. Это была попытка создания такой деконструктивной документалистики, там много открытий произошло, интересные образы создавались… Но поставили мы этот спектакль всего несколько раз – мои актеры просто отказывались играть.
А дальше случилось так, что в одну ночь я встал и написал драму в стихах, потом прочитал ее в театре, народ страшно оживился, и мы за год поставили спектакль «…Izнь…», который уже сыграли несколько десятков раз.
– Вот до чего доводит деконструкция Стругацких…
– Возможно. Но давайте все-таки подводить итоги и формулировать, что же это все такое, в конечном итоге. Только ли спецпроект, или нечто большее? Потому что когда мы добираемся до слов с приставкой «спец-», из них можно много чего сформулировать…
– Можно ли как-то сопоставить творчество братьев Стругацких, скажем, с творчеством Станислава Лема?
– Нет. Станислав Лем – очень жестокий человек, напрямую включенный в глобальную элиту, и очень точно знающий, что он делает: изменить формат существования человека. Он – художник достаточного уровня, чтобы его произведения были литературой.
Я понимаю, кто такой Клиффорд Саймак. Это – Ложа Плюща, довольно левая часть американской элиты. С такой степенью точности Лема я определить не могу. Но я четко вижу, что это управление по тенденциям, и такая же «народная демократия», как я – Галина Уланова.
А Стругацкие – это доморощенное явление, созданное исключительно для внутреннего потребления, очень вторичное и вдобавок далеко ушедшее от своих первоначальных задач.
– А с творчеством Ивана Ефремова? Это тоже «спецлитература»?
– Стругацкие и Ефремов находились в сложных отношениях, которые я не могу назвать лобовым конфликтом, но все-таки… А что порождало эту сложность? Может быть, разногласия двух спецслужбистских кланов, двух элитных групп? А что это за группы? Это противоречия двух философий, двух структур, способных к контрастному метафизическому существованию? Но это уже не уровень спецпроектов – это уровень параполитики, уровень субъектов, способных к миропоэтному целеполаганию.
– Можно ли сказать, что наши демократы, наши «молодые реформаторы», по большому счету, сыграли написанный или, вернее, транслированный Стругацкими сценарий преобразования реальности – и выиграли его?
– Повторюсь, мы уже перешли со спецуровня выше и глубже, на уровень метафизики, где сущности обретают имя. Так вот, в литературном отношении творчество Ивана Ефремова еще хуже, чем творчество братьев Стругацких, и лично для меня это прискорбно. Он – очень крупная личность, выдающийся ученый, мыслитель. Но не писатель, нет.
Тем не менее, сегодня всему человечеству предстоит выбор между, условно, «путем Ефремова» и, условно, «путем Стругацких». Между преодолением абсолюта Великой Тьмы и принятием этого абсолюта. Мне кажется, что вокруг этого будут строиться многие конфликты XXI века: и цивилизационные, и геополитические, и какие угодно еще.
Беседовал Владимир ВИННИКОВ
Часть II
Нет перестройке-2!
(Впервые опубликовано в газете «Завтра», 13. 06. 2012)
В 1991 году в результате катастрофы, именуемой «перестройка», рухнул СССР. И утвердилась новая – антисоветская, антикоммунистическая – Система, нам глубочайшим образом чуждая.
Но наше неприятие Системы никогда не переходило – и никогда не перейдет – в неприятие Российской Федерации, государства крайне несовершенного, и почти намертво припаянного к Системе.
Осознавая остроту нынешнего момента, мы вновь заявляем, что никакие дефекты данного государства не оправдывают перестройки-2, с ее призывами к расчленению Российской Федерации, провокационно именуемой «путинярней», «эрэфией» и так далее.
Мы заявляем, что сколь бы несовершенно, а порою и двусмысленно, ни было данное государство, долг каждого ответственного гражданина – недопущение новой перестройки, очередных ампутаций территории «во имя выздоровления». Недопущение нового ограбления распавшейся страны местными ворами и их западными покровителями.
Народ не должен потерять государство, сколь бы несовершенно оно ни было. Ибо, потеряв государство, народ потеряет все.
Исходя из этой политической аксиомы, мы будем формировать широкую оппозиционную патриотическую коалицию.
Что же касается нас самих, то мы рассматриваем это несовершенное государство как плацдарм, с которого только и может начаться наступление в том или ином направлении. «В каком бы направлении ни развивалось это наступление: советском (СССР 2.0) или общеимперском – оно возможно только при наличии такого плацдарма, – говорили мы всегда и повторяем теперь. – Исчезнет этот плацдарм – не будет ничего, кроме совокупности суррогатных идеологических гетто: псевдонационалистических, псевдокоммунистических, псевдодемократических и так далее».
Оговорив свое отношение к государству, мы переходим к анализу Системы, ценности которой никогда не разделяли, нравы которой никогда не приветствовали, частью которой никогда не были.
В ее основе – неизбежный конфликт между внутрисистемными либералами и внутрисистемными консерваторами. Каково наше отношение к такому конфликту?
Прежде всего, мы исходим из того, что именно антисоветские, антинациональные либералы рвали на части страну и смыслы, дорогие нашему сердцу, что они воспевали и реализовывали перестройку и ельцинские реформы.
Конечно, этих либералов кто-то взрастил и спустил с цепи.
Конечно, подобный элитный «кто-то» имеет отнюдь не только западную прописку.
Но понимание данных тонких и прискорбных реалий никогда не снижало и не может снизить в дальнейшем градус нашего отношения к антисоветским, антинациональным либералам.
Чубайс говорит, что он ненавидит СССР, как ничто другое? А мы любим СССР. И почему при такой внятности идеологического антагонизма мы должны приравнивать либерального Чубайса к его консервативным внутрисистемным противникам? Если эти консервативные противники Чубайса преисполнены меньшей, чем у Чубайса, ненависти к тому, что нам дорого, – они для нас лучше Чубайса в идеологическом смысле. Таков непреложный закон элементарной политической арифметики. Но кроме арифметики есть еще и алгебра.
Ценность идеологии – безусловна. Но ценность государственности – еще выше. Ибо в чем смысл идеологии, коли нет государственности?
Мы всегда действовали, руководствуясь подобным соображением.
И в 1994 году, когда антигосударственные леваки говорили, что Чубайс хуже Басаева, а мы с негодованием отвергали их идеологический бред.
И в начале 1996 года, когда псевдоконсервативные конвульсии поставили страну на грань краха, и надо было этим конвульсиям противостоять во имя спасения государства.
И на Поклонной горе.
И – в будущем.
Мы всегда спасали и будем спасать драгоценный для нас плацдарм под названием Российская Федерация. Этот плацдарм принадлежит не элитам, а народу. Не консерваторам или либералам, а всем нам. Он – последний шанс наш на историческую судьбу.
Если разрушением государства будут заниматься либералы – они получат отпор.
Если власть, как во времена Горбачева, начнет сама посягать на государство, сдавая его, расчленяя на части, подрывая его целостность, – она получит отпор.
Если надо будет воевать на два фронта, будем воевать на два фронта.
Открывая митинг на Поклонной горе, мы заявили, что являемся противниками политики Путина и готовы объединяться с его сторонниками только против перестройки-2. Дав отпор перестройке-2, мы не вошли в Систему, а заявили на следующих митингах о себе как последовательных патриотических оппозиционерах, противниках нынешней Системы, нынешнего устройства жизни и так далее.
Консервативные сторонники Путина убеждали нас, что после выборов Путин избавится от своего либерального окружения. Мы возражали им.
Мы предвидели, что победивший Путин начнет выстраивать компромисс с либеральными силами. Таков закон Системы, выстроенной на обломках СССР. Рано или поздно конфликтующие стороны договорятся. А договорившись, стороны выведут из игры собственных радикалов.
Разве не этим ознаменовано начало путинского периода, когда конфликт Путина с Примаковым был завершен сразу после победы Путина на президентских выборах? А конфликтующие стороны, освободившись от крайних элементов, заключили компромисс, сформировав «Единую Россию»?
Для выстроенной системы это нормально. Она всегда будет по завершению конфликта заключать пакт между политическими «бандерлогами» и теми, против кого оные восстают.
Так что же нас беспокоит теперь настолько, что мы обращаемся к обществу с этим политическим манифестом?
Почему же сейчас мы впервые заявляем о том, что компромисс между внутрисистемными консерваторами и внутрисистемными либералами не укрепит Систему, а разрушит ее, породив этим разрушением новую перестройку.
Почему вообще мы вдруг – не находясь в Системе и отвергая вхождение в нее – вмешиваемся в отношения между слагаемыми этой Системы?
ПОТОМУ ЧТО НЫНЕШНЯЯ СИТУАЦИЯ ГЛУБОКО АНОМАЛЬНА. И ЭТА АНОМАЛЬНОСТЬ НОСИТ ДОЛГОВРЕМЕННЫЙ ХАРАКТЕР.
Имя этой аномальности – ТУРБУЛЕНТНОСТЬ.
Мы вошли в эпоху турбулентности вместе с остальным миром.
Мы живем уже сейчас по правилам турбулентности. По этим страшным и беспощадным правилам.