На лавочке у подъезда сидел отец в помятой, выцветшей клетчатой рубашке и говорил с собакой, роняя пьяные слёзы.
— Знаешь ли ты, псина, каким я был? — вопрошал он, будто и вправду ожидая ответа, — знаешь?
Жулька, беспризорная дворняга, которую подкармливали сердобольные старушки со всего дома, смотрела ему в лицо ласковыми и всё понимающими глазами.
В последнее время отец нередко возвращался сильно выпившим с ночной смены в вагонном депо и частенько оставался сидеть у подъезда, подолгу не поднимаясь в их однокомнатную квартиру на втором этаже. Он или сидел, уставившись в одну точку невидящим застывшим взглядом, не замечая никого вокруг, или начинал цепляться к прохожим, выкрикивая что-то бессвязное и оскорбительное.
Сжав узловатые грязные пальцы в огромный кулак, отец протянул его дворняжке:
— Вот! Видишь?
Жулька вытянула мордочку вперёд и осторожно понюхала кулак.
Отца внезапно шатнуло, и он едва не завалился со скамейки вперёд на собаку, но в последний момент резко откинулся назад на спинку лавочки. Тонкие доски жалобно заскрипели под его мощной спиной.
Женя поморщился, папаня был в том состоянии, когда его могло разозлить всё что угодно, любое неосторожное слово или неправильный взгляд. Но это ещё полбеды. В этом состоянии он становился несговорчив и жутко упрям. Мольбами его в дом не затащишь.
Высунувшись в окно, Женя внимательно оглядел двор, очень не хотелось, чтобы его кто-то видел с отцом. Убедившись, что никого поблизости нет, Женя собрался уже выходить, но тут подъездная дверь открылась, и на улицу вышел дед Володя с третьего этажа. Жулька радостно кинулась к нему, виляя хвостом.
Оглядев деда Володю мутным взором, отец изрёк:
— А-а, ты ещё жив, старый мухомор?
Дед Володя укоризненно покачал головой:
— Здравствуй, Николай.
— Иди, иди… Куда шёл.
Дед Володя хотел что-то ответить, даже постоял немного, видимо, подыскивая слова, но затем махнул рукой и побрёл медленными стариковскими шажками по своим делам.
Женя замер в ожидании, следя за неспешно удаляющимся соседом. Наконец дед Володя скрылся за углом. Готовый уже выбежать к отцу Женя, остановился, из груди вырвался возглас досады. С другой стороны двора приближалась тётя Зина со второго подъезда, ведя на длинном поводке свою бестолковую таксу. Такса тёти Зины, по искреннему убеждению Жени, являлась одним из самых глупейших созданий на земле. Она злобно лаяла по поводу и без повода на всё движущееся вокруг, и оттого во дворе её никто не любил. Кроме тёти Зины, конечно.
«Ладно, подождём», — решил Женя.
Тётя Зина гуляла с таксой недолго, однако не успела она скрыться, как появилась, поблёскивая на солнце толстыми линзами очков, Варя, возвращавшаяся с института. Приветливая и симпатичная Варя нравилась Жене, но сейчас он не радовался её появлению. Единственное чего он хотел, чтобы и она поскорей скрылась из виду.
Как назло, вслед за Варей один за другим стали появляться всё новые люди. Наступил полдень, кто-то бежал на обеденный перерыв, кто-то, уже успев перекусить, обратно на работу. Двор, безлюдный ещё десять минут назад, оживал и заполнялся спешащими людьми.
Женя злился на маму, взвалившую на него эту задачу. Это нечестно, поручать такое десятилетнему мальчишке. При мысли о том, что придётся тащить пьяного, упирающегося отца домой на глазах у соседей, Жене становилось мучительно стыдно и неловко. Как будто это он, а не отец, сидел сейчас на скамейке в непотребном виде и орал на проходящих людей, обмазывая их мутным, злым взглядом. И ещё Жене было страшно, хотя он никогда бы не признался в этом маме, но он боялся отца, когда тот напоминал собой неуправляемую стихию. Отец никогда не поднимал на него руку, но то, как его лицо превращалось из обычного, такого знакомого с самого раннего детства, в искажённую маску, и эти глаза, налитые безумием — это пугало. Отец становился совершенно чужим, страшным и при этом, неестественно и некрасиво глупым.
«Вези меня извозчик… по гулкой мостовой… А если я усну, — послышалось пение с какой-то ожесточённой тоской в голосе. Отец, раскачиваясь, словно на сильном ветру, пел с большими паузами, словно пытаясь придать важность каждой строчке. — …Шмонать меня не надо…» Взгляд его остекленел, брови нахмурились, отец, видимо, смотрел куда-то в события, происходящие в песне.
«Да и чёрт с ним! Сам придёт рано или поздно», — Женя тихонько прикрыл окно.
***
Лестницу из белого камня нашли к вечеру. Она оказалась короткой: всего шесть ступеней из белёсых глыб, покрытых толстым слоем серой пыли, примыкали к нависающему над пропастью выступу. Четверо уставших путников сгрудились на ней.
— Значит, легенды не врали, — чуть ли не благоговейно прошептал Женя, — она всё-таки существует.
— Интересно, что за материал? Мрамор?
Друид опустился на корточки и стал внимательно рассматривать ступени. Бережно погладил рукой холодный камень, смахнув ладонью пыль, вдруг воскликнул:
— Тут узоры какие-то! Позолотой!
— Не может быть!
Тут уже все бросились освобождать лестницу от пыли. Искусной работы замысловатый орнамент обрамлял ступени по краям. Женя достал фотоаппарат и стал снимать, стараясь с разных ракурсов запечатлеть оживающее на глазах предание.
Обычно многословный Андрей смог выдохнуть только одно слово:
— Круть!
Игорь водил пальцами по тончайшим узорам, изображавшим переплетения диковинных растений, и вдруг отдёрнул руку — словно обжёгся. Это же огромная рептилия на четырёх безобразных лапах и равнодушными хищными зрачками! А вокруг неё фигурки держащихся за руки людей. «Или детей?», — вспомнив давешний сон, подумал Игорь, чувствуя, как неприятно холодеет внутри: «Это уже слишком! Как я могу видеть это наяву? Разве бывают такие совпадения?!»
Подняв затравленный взгляд, Игорь встретился глазами с Друидом. Тот ничего не сказал, но по его взгляду Игорь понял, что они думают об одном, и Друид тоже взволнован.
— Заснять, заснять всё, — бормотал Женя, продолжая щёлкать затвором.
Ребята отступили и молча ждали, пока командор не удовлетворит свой творческий пыл.
— Что дальше, Жень? — с надеждой в голосе спросил Игорь, — возвращаемся?
Андрей удивлённо посмотрел на Игоря:
— Ты шутишь? Мы так далеко зашли и теперь назад? Неужели не интересно посмотреть, что там дальше?
— А как же все эти легенды? Что люди исчезают.
— В подобных местах всегда полно жутких легенд. Так сказать, сопутствующий народный фольклор.
Игорь с тоской посмотрел вверх, где ужасно высоко виднелись края провала, а над ними голубой небосвод. Он не знал, какие найти слова, чтобы объяснить свои чувства. Интуиция? Безотчётный страх? А может, действительно, разыгралось воображение? Усталость от многодневного перехода, ночёвки на жесткой земле и все эти легенды. Объективных причин отказаться от дальнейшего спуска в эту чёртову яму — нет. Только ночные кошмары, смутные предчувствия и страхи.
— Если бы мы с Друидом обращали внимание всякий раз на подобные басни… Правда, Лёш?
Друид, угрюмо глядя под ноги, повернулся к Жене:
— Честно говоря, я тоже не уверен, что нам следует идти дальше.
— Ты это серьёзно? — в голосе Жени зазвучало возмущение, — мы же обнаружили провал! Его почти никто не находил, а мы нашли. Фантастическая удача! Представляешь, что мы можем увидеть дальше? А ты предлагаешь развернуться, словно мы испуганные дети?
— Послушай, Жень. Ты меня знаешь. Мы с тобой много где побывали, в том числе и в местах, где творилось много всякого непонятного. И мы никогда не отступали. Но сейчас я как-то не уверен. Здесь всё по-другому, я чувствую угрозу. Здесь находится что-то запредельно древнее, и его не надо беспокоить.
Игорь почувствовал облегчение после слов Друида. Ему совсем не хотелось выглядеть испуганным истериком в глазах ребят, однако, если сам Друид сомневается, это уже совсем другое дело. Его-то послушают.
— А я не против идти дальше, — вступил в разговор молчавший до сих пор Андрей. — Интересно же посмотреть! Если что, плюнем, развернёмся, пойдём назад. Вот и все дела. Кто хочет, оставайтесь на этой площадке лагерем. Подождёте нас — смелых и отчаянных людей с большой буквы.
— А когда мы вернёмся, — Андрей обращался уже к одному Жене, — овеянные пылью дорог и славой, они будут зеленеть от зависти и сочинять себе жалкие оправдания.
Задиристые выпады Андрея уже не казались Игорю смешными, скорее, неуместными и даже глуповатыми. Он бы с удовольствием остался здесь и подождал товарищей на площадке перед белокаменными ступенями, но тут возразил Друид:
— Разделяться нельзя. Или всем вместе идти вперёд или всем возвращаться.
Женя кивнул:
— Так давайте уже определяться. Игорь, твоё мнение?
Глядя в горящие глаза Жени, у Игоря не хватило духу ответить отрицательно, и он как можно равнодушнее сказал:
— Идём.
Женя перевёл взгляд на Лёшу.
— Я иду… Разделяться нельзя, — отозвался Друид.
— Вот и славно! Тогда короткий привал, отдохнём и слегка перекусим.
Ели молча, разговор не завязывался. Друид прикончил нехитрую снедь быстрее других и отсел в сторонку, свесив ноги с края выступа. Погрузившись в свои мысли, он сидел, насупившись, и смотрел вниз, в ожидании пока остальные закончат трапезу. Рука нашарила в кармане какой-то маленький твердый цилиндрик. Старая, разряженная батарейка от фонарика. Друид вытянул руку с батарейкой вперёд и разжал кулак. Батарейка блеснула на прощанье серебристым бочком и бесшумно улетела вниз, быстро исчезнув из поля зрения. Друид какое-то время ждал звука падения, но не дождался и ещё больше нахмурился.
Закончив привал, парни всё так же молча надели рюкзаки, поправили ремни, переглянулись. Пошли в том же порядке, что и всегда: Женя впереди, за ним Друид, следом Андрей и замыкающим Игорь.
Никаких изменений в скудном ландшафте не последовало. Всё то же и всё так же. Единственно, может, стало чуточку холоднее? И темнее… Или это воображение играет свои глупые шутки?