о.
— Это неправильный ответ, но ты прав в одном. Правильного ответа действительно не существует. Есть только стремление к нему.
Это было последнее, что услышал Алексей, и последнее, что он увидел — глаза каменной женщины закрылись.
Ветер обвевал два каменных изваяния, стоящих на тропе у пропасти. Затем внезапно сильный порыв снёс их, как будто не каменные статуи стояли друг напротив друга, а мираж, невнятные образы, слепленные серым туманом. Только нож Алексея остался лежать на земле. Ещё помня тепло его руки.
…На земле лежал нож Друида. На лезвии гравировка — благородный олень с раскидистыми рогами, стоящий на берегу реки. Дорогой нож, красивый, такой не спутаешь. Игорь знал, что Друид им очень дорожил. Как-то на привале Игорь попросил нож, чтобы открыть консервную банку, но Друид не дал: «Он не для еды». Теперь клинок сиротливо лежал на земле и мог рассказать о своём хозяине только одно.
«Похоже, я остался один, — глядя на нож, думал Игорь. — И мне не выбраться отсюда, эта пропасть не отпустит никого. Все погибли, теперь моя очередь».
Он встал на колени, подобрал нож и положил его в рюкзак. Сам не зная зачем, наверное, чтобы проявить уважение к Алексею, ведь он так ценил этот нож. Вставать и идти дальше уже не хотелось, силы совсем иссякли. Да и зачем? Какая разница, здесь тебя настигнет смерть или через двести метров? А сидеть, прислонившись спиной к каменной стене было так хорошо. Прохладный ветерок обдувал лицо, и это хоть немного снижало муки жажды. На веки навалилась свинцовая тяжесть, и сопротивляться этому совсем не хотелось.
Игорь проснулся от звуков чьего-то голоса. Открыв глаза, он увидел справа от себя, на самом краю пропасти, сидящего спиной к нему человека. Он мерно раскачивался из стороны в сторону и тихонько напевал что-то. Приподнявшись на локте, Игорь прислушался и понял по голосу, что это Андрей. Холодея от смутных догадок, он услышал, слова песни.
«Сиди, сиди, Ящер,
— В ореховом кусте,
— Грызи, грызи, Ящер,
— Каленые ядра!
— Дам тебе, Ящер,
— Красную девку,
— Алую ленту!»
Пел он со странным присвистом, шепелявя, так что получалось: «Сш-шиди сш-ш-шиди Ящ-щ-ще-ер».
Облизнув пересохшие губы, Игорь тихонько позвал:
— Андрей. Андрей, это ты?
Андрей повернулся к Игорю вполоборота и улыбнулся:
— Здравствуй, Игорь.
Широко открытые глаза смотрели на Игоря немигающим взглядом, холодным, как февральский ветер. Игорь рассмотрел, что вместо правой половины лица у Андрея зияла огромная рванная рана, будто его стесало об камни при падении, или его обглодал какой-то крупный зверь. Под кровавой кашицей из ошмётков мяса проглядывали кости черепа.
Игорь замер в ужасе, не зная как себя вести. Изо рта Андрея потекла струйка крови, и тут же длинный и тонкий язык, раздвоенный на конце, стремительно вывалился между зубов и слизал её, мягко обогнув весь подбородок. Андрей всё с тем же равнодушным, немигающим взглядом отвернулся обратно, лицом к пропасти, и продолжил тихонько напевать:
— Кто сш-шидит?
— Ящ-щ-щер.
— Ш-што грыс-с-сёт?
— Ядра.
— Кого хоч-чш-шет?
— Всех-х-х х-хочш-шет.
— Кого именно?
— Всех-х-х заберёт!
Собрав в кулак всю оставшуюся волю, Игорь спросил, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойней и не дрожал:
— Кто ты?
Андрей, если это был он, не ответил, продолжал раскачиваться, словно задумался о чём-то очень важном.
— Ты Ящер?
— Имена — это иллюзии, они придуманы чтобы хоть как-то определить не поддающееся пониманию. Люди придумали мне много имён. Но с того момента, как человек придумывает имя, оно загораживает от его понимания то, что он назвал. Имена скрывают суть вещей. И потому люди слепы, они не видят этого мира, они видят только ярлыки. Ты можешь называть меня «Ящер». Или «Андрей». Это не имеет значения для нашего разговора, — голос существа теперь звучал ровно, без шипений и присвистов. Приподнявшись на руках, Ящер резко развернул всё тело в сторону Игоря.
— Поговорим?
Нащупав на груди нательный крестик, Игорь протянул его в дрожащей руке впереди себя, загораживаясь распятием от чудовища.
Ящер чуть наклонил голову, с любопытством рассматривая крестик. Язык с раздвоенным кончиком снова засновал туда-сюда между зубов.
— Ещё одна иллюзия, — он произнёс будто даже разочарованно. На этом его интерес к распятию угас.
— И что теперь?.. Убьёшь меня?
— Ты сам решишь свою судьбу.
— Каким образом?
— Расскажи, ради чего мне следует сохранить твою жизнь, и я приму решение.
— Тогда получается, что это не я решаю свою судьбу?
— Когда палач отрубает голову приговорённому, не он решает его судьбу. Ни палач, ни даже судьи, вынесшие приговор, не виноваты, что этот человек прошёл свой путь так, что заканчивает его на плахе.
Игорь опустил руку с крестиком:
— Так что ты хочешь от меня услышать?
— Что есть такого в твоей жизни, что делает её ценной?
Игорь поднял глаза кверху, но взгляд его видел не каменные стены провала или туман, скрывающий небо, перед глазами всплыло лицо Алины.
— Любовь, — ответил он.
— О! С козырей зашёл! — улыбнулся Андрей-Ящер, но глаза его были по-прежнему холодны.
— Вот и дружок твой, как его… Алексей… Друид… о любви толковал. Но его любовь родительская. Такая любовь может спасти только ребенка. Она не спасает самих родителей.
— А моя любовь?.. Она является достаточно ценной, чтобы спасти мою жизнь?
— Твоя любовь? — медленно повторил Ящер. А что есть любовь, как не мечта? Мечта о божественном состоянии, которое мог бы достигнуть человек, если бы отринул эгоизм, благодаря которому он всегда ставит себя и только себя в центр вселенной. Если бы он мог придать то значение, которое он придает сам себе, в собственных глазах, кому-то другому.
Ящер покачал головой:
— Но вы не можете… Люди не способны… Возможно, когда-нибудь, но сейчас это не достижимо… Так что, пока это только мечта. То есть, опять же, иллюзия. Реальность, существующая в вашем воображении. Вы знаете имя — Любовь. Вы воображаете её себе, играете в неё, тянетесь к ней, не понимая вообще, что это такое? Вы принимаете за любовь процесс физического обладания кем-то, страсть, продиктованную инстинктом размножения. Либо совместное проживание, воспитание детей, общий быт. Но это не сама любовь, это её черты, признаки, проявления, и в глубине души вы знаете это. И потому ищете её всю жизнь. Потому что чувствуете — это то, что может сделать вас совершенными существами. Это ключ в принципиально новый мир с неограниченными возможностями.
Высказавшись, Ящер замолчал. За всё время, пока он говорил, он не моргнул ни разу. Его немигающий взгляд сверлил Игоря. Человеческих сил не хватало, чтобы его выдержать. Пронизывающий, он, казалось, высвечивал самые укромные уголки души и невозможно было от него ничего утаить, ни одной своей самой сокровенной мысли, чувства или желания.
— Так, что скажешь, Игорь, какая она — твоя любовь?
Если бы не было так страшно, Игорь усмехнулся бы сюрреалистичности ситуации, он лежал умирающий от жажды и голода глубоко в пропасти, откуда нет выхода, из-за каких-то пространственных искажений и разговаривал о любви то ли с мертвецом, то ли с древним хтоническим божеством. Это действительно его интересует?
— Я не знаю… может, моя любовь и вправду эгоистична, и низменна… и не дотягивает до своего божественного предназначения. Но… она есть во мне, именно находясь в пути, я это остро ощутил. В дороге это как-то легче понять. Любовь есть во мне, и она больше и лучше, чем я сам. Я уверен, что любовь не иллюзия, она живёт у меня в груди, она реальна. Уж, какая есть…
Ящер удовлетворённо кивнул:
— Мне нравится твой ответ. Наивный, но честный… Даже не знаю, что с тобой делать. С одной стороны, таким нужно давать шанс… Ну хорошо, допустим, я тебя отпущу. Но нужно ещё решить куда.
— Что это значит?
Половиной оставшегося лица Андрей расплылся в подобии улыбки:
— Я поясню. Вот ты говоришь, что любовь реальна. Хорошо. Но тебе нужно знать, что у реальности есть много мерностей и все они вполне себе сущностны. К примеру, вот мы разговариваем сейчас с тобой, а через минуту ты проснёшься и поймёшь, что это всего лишь сон. Совершенно другая действительность, в которой ты лежишь в спальном мешке на холодном каменном полу и мечтаешь выбраться отсюда. А наш разговор останется в этой реальности, и ты его быстро забудешь. Какое-то время у тебя будет сохраняться ощущение, что ты увидел во сне что-то важное, что необходимо запомнить. Хотя бы вспомнить для начала. А потом и оно пройдёт. Но, от этого наш с тобой разговор не исчезнет в небытие. Он есть, он состоялся здесь. Где это здесь, лучше не спрашивай, во-первых, всё равно не поймёшь, а во-вторых, это не важно, на самом деле.
Ящер — Андрей опять улыбнулся половиной лица, и тонкий длинный язык очень быстро выскочил и исчез между его острых и тонких как иглы зубов.
— А важно, на самом деле, следующее. Когда ты опять уснёшь, скажем, от усталости через несколько часов, то ты попадёшь в следующую реальность. В мир, где вообще не существует никакого провала в Пермском крае и соответственно, никуда вы с друзьями не спускались, и вам не пришлось блуждать в отчаянье по скалистым тропинкам над бездонной пропастью в сплошном сером тумане. И вообще ты окажешься на диване, рядом с любимой женой, в своей тёплой и уютной квартире. И всю жизнь будешь задаваться вопросом, настоящее это или тоже сон? Или ещё вариант, разбежишься и прыгнешь в пропасть. И столкнёшься совсем с другой реальностью. И вот теперь главный вопрос.
Андрей-Ящер прищурился, язык снова засновал туда-сюда между зубов-игл:
— Какая из этих четырёх реальностей настоящая? Та, в которой мы беседуем, та, в которой ты проснёшься один в бездонном провале, без надежды на спасение, та, где ты находишься дома в безопасности, но с полным пониманием, что всё это иллюзия? Или та, в которой ты решишь прервать этот замкнутый круг и познать, что там за чертой? И какую бы ты предпочёл, если бы у тебя была возможность выбора?