О. М. Что-то вы запутались. Прочитайте, что пишите: «насильное… — это добровольное». И немудрено: старая слабая чахлая Европа, которая прогибалась под любым завоевателем и не представляет ни для кого угрозы, не в состоянии никого изнасиловать. Зато ее идеи покоряют мир, все принимают их добровольно. Если США перенесли к себе производство технических новинок, то в гуманитарной области Европа покоряет даже Америку. Оттуда в США идут все новомодные идеи и мировоззрения. Что касается затаскивания нас в Европу, то все свершилось уже давно. Вы похожи на человека, который 30 лет прожил в браке, а потом говорит, что его насильно женили… Смешно. Чем так по-детски выкидывать коленца, сучить ножками и выгибать спинку, лучше заставьте себя уважать. Станьте хозяином в собственном доме, мужем без детских комплексов, а в силу превосходящей духовной силы. Христианство принято, может быть, случайно, но это произошло уже 1000 лет назад. Теперь это стало нашей судьбой и плотью. Внутри вас христианские понятия, вокруг вас мир, построенный христианскими руками, и вы, обращаясь с этим миром, распредмечиваете его и сами становитесь христианином. Вы — православный, даже если в руки не брали Евангелие. И татары наши русские в значительной мере православные. Все, что видите вокруг себя, было создано в соответствии с теориями, микропрактиками, которые сложились не одно тысячелетие назад. Когда пользуетесь предметами, вы впитываете в себя тысячелетнюю культуру, становитесь таким-то и таким-то человеком. Мир сам вас учит.
В каждой вещи бездна смысла. Оглянитесь: все вокруг вас сделано чьими-то руками, над каждым сантиметром кто-то когда-то думал, придумывал, чертил, кто-то на заводе отливал, кто-то собирал. И общаясь со всем этим, вы это впитываете. Так же как в языке и привычках вы впитываете тысячелетний культурный пласт.
Давайте возьмем первую попавшуюся элементарную вещь. Вот я за столом сижу. Стол. Задайте себе сразу такие вопросы: а объясняется ли наличие стола функциональностью? Ведь пищу, например, принимать можно сидя на земле и дела разные делать. Спросите себя: почему у римлян и греков было ложе, а не стол, почему у кочевников достарханы? Зайдите с другой стороны и спросите: что означает интересное и распространенное буквосочетание в индоевропейских языках «СТ»? Вот слова: стан, стабильность, станция, стоять. Или более сложные: простор, пространство. А вот в суффиксе: государство, отчество, свойство, господство. Слушайте язык. Теперь еще вот над чем подумайте: а зачем прослойка между землей и небом? Не делится ли мир на тот, где обитают духи неба и тот, где духи земли? На чистое и нечистое? Почему мы не поднимаем с пола кусок, даже если пол идеально чист, даже, если чище стола? Почему не кладем кусок в рот, даже если подняли? Какая метафизика за всем этим стоит? Не является ли прообразом стола алтарь? Место, где приносили жертву Богу, потому что Богу почему-то нельзя давать жертву с земли. Что должно произойти и измениться в отношении человека к себе и к богам, если человек и сам себе решил давать пишу с алтаря, со стола? А? Про стул рассказать? Подумайте, почему раньше были троны и скамьи, а сейчас стулья. Когда это изменилось? Что общего между стулом и столом? Ведь и там и там есть «СТ». Как стул произошел от стола? И прочее. За всем этим УЙМА смысла!!! И все это мы впитываем, общаясь с предметами. Они делают нас такими, какие мы есть, а не иными. А вы думаете: можно книжку прочитать, поменять взгляды и за один день перестать быть европейцем!
Оппонент. Вы писали про общее происхождение наших с европейцами языков. Надо не забывать, что языки эволюционируют. То, что было тысячелетия назад, изменилось до неузнаваемости.
О. М. А вы случайно язык с лексикой не отождествляете? Прежде чем говорить, дайте себе труд хотя бы вчерне понять предмет. Русский язык может еще 1000 лет эволюционировать, но так и останется индоевропейским языком, как и все европейские языки. А язык для народа — это все. Это не такая мелочь как цвет кожи, разрез глаз и генетика. Язык делает народ тем, что он есть. Поэтому наша бесконечная удаленность от неевропейских азиатских и особенно неностратических языков навсегда и навечно связывает нас с Европой.
Оппонент. Почему вы пишете, что Россия должна стать центром Европы, а не Поднебесной например? Для Европы мы — лишь сырьевой придаток и варвары. Зачем к Европе в объятия надо стремиться, чего-то им доказывать? Проще врагами их объявить…
О. М. Вот именно, проще. Только объявив их врагами, вы придатком и варваром быть не перестанете. Скорее подтвердите их мнение о себе. Я же говорю: не будьте ни тем ни другим, не будьте варваром и сырьевым придатком. Сделайте Европу своим придатком, и сделайте так, чтобы европейцы чувствовали себя варварами.
Стать центром Европы и Запада — значит стать центром мира. Речь не об отдельных странах и цивилизациях, типа Поднебесной или Африки. Речь о том, чтобы стать авангардом истории, мировым лидером. А стать мировым лидером, тем, кому все подражают, непросто. Легко только на словах выпендриваться против Европы, Америки, Китая… и говорить, что ты самый крутой. Гораздо труднее на самом деле стать лидером. Это дело для мужа, а выпендриваться против Европы — занятие прыщавого юноши, который в переходном возрасте что-то там доказывает родителю.
О партийной системе
Оппонент. Можно ли то, что сейчас происходит в России, назвать реакцией, то есть восстановлением того, что было в СССР? Я имею в виду однопартийную систему… И что делать, чтобы этого не было. Какая должна быть политическая система?
О. М. Быть в стране однопартийной системе, как в СССРили Китае, быть двухпартийной, каквСША или Англии, или же удариться в многопартийность? Собственно, многопартийности общество уже наелось и не скоро захочет попробовать еще. Представление о политической системе как о рынке, где чем больше сортов колбасы и сыра, тем лучше, оказалось в корне неправильным, поскольку при такой системе избирательный процесс поглощает всю жизнь в стране, средство превращается в самоцель, программы партий не реализуются, реформы никуда не идут, так как в обществе с большим количеством партий невозможно достичь долговременного консенсуса. Получается как в известной басне про лебедя, рака и щуку.
Плюсы и минусы однопартийное™ нам тоже известны. Конечно, удобно, что не тратится драгоценное время на всевозможную болтовню, межпартийную дипломатию, весело и быстро принимаются очень нужные законы. Учитывая, что стране надо наверстать потерянное за мрачные 1990-е и вести реформы военными темпами, однопартийность выглядит соблазнительно. В то же время самовлюбленный застой, не замечающий и не терпящий критики диктат, развращающее всевластие, жизнь в своей башне из слоновой кости — все это непременные симптомы однопартийности, которые показывают, что на долгую перспективу однопартийная система вредна, поскольку обязательно заведет в тупик.
Ну, раз многопартийность и однопартийность (две крайности) не подходят, ничего не остается, как обезьянничать с Англии, Америки и проч., и вводить двухпартийную систему. С одной стороны, каждая партия всегда под огнем критики, с другой стороны, какая-то из них всегда правящая, А значит, удобно проводить любые реформы. Политическая жизнь не превращается в процесс договоров и переговоров по поводу того, что все равно никто делать не будет, так как всегда есть повод начать договариваться заново.
Однако у двухпартийной системы тоже есть недостатки. Влияние каждой партии может оказаться настолько соизмеримым, что вполне реален раскол элиты и страны. Возьмем благополучные США и Германию. На всех последних серьезных выборах вопрос там решали доли процента. А доля процента в российской ситуации сразу же выльется в майдан, как на Украине или в Мексике. А это дестабилизация ситуации. Двухпартийная система в России — реальный путь к расколу и распаду страны.
Кого как, а лично меня в школе учили, что самой устойчивой фигурой является треугольник. Почему бы нам не перестать подражать чужим политическим системам и не построить свою, оригинальную — трехпартийную?! Причем не «случайно-трехпартийную» (когда три партии проходят в парламент, потому что так получилось), а «принципиально-трехпартийную», когда созданы законодательные условия для того, чтобы партий было не меньше, но и не больше трех.
Надо, в частности, принять закон, что в парламент проходят только три первых партии, независимо от процента, который они набрали, причем голоса, отданные за всех не прошедших, перераспределяются не в пользу занявшей первое место, а в пользу последней, чтобы первая не имела подавляющего большинства. Далее надо специальным политическим антимонопольным законом запретить образовывать двум партиям устойчивые коалиции против третьей (в противном случае это станет замаскированной двухпартийной или однопартийной системой).
Необходимо, чтобы буквально по каждому вопросу в Государственной Думе складывалась разная конфигурация. В то же время это будет всегда две трети против одной. Возможность раскола устранена, и есть возможность проводить законы. Не теряется управляемость, не нужны постоянные консультации и переговоры. Нет монополизма, есть взаимная критика. Короче, сохранены плюсы однопартийности, устранены минусы одно-партийности и двухпартийное™.
Возможен вопрос: а какие это три партии должны остаться у власти? Напрашивается классическая триада: левые, правые, центр. Но, как известно, в этих терминах существует путаница не только у нас, но и на Западе, так как левые и правые давным-давно поменялись пунктами программы три раза. Все это свидетельствует о том, что старая политологическая матрица устарела, а новой нет. Да и не в названиях дело. По сути три партии могут и должны отражать отношения к изменениям в обществе. Условно говоря, должна быть «партия будущего», которая требует реформ, предлагает инновации, порой рискованные, ни на ком не проверенные и проч. Должна быть «партия прошлого», отстаивающая и наполняющая смыслом существующие институты и отношения, противостоящая авантюризму и безответственности. И на