лел отчаянное сопротивление турок и опрокинул их левое крыло. Севский полк с венгерскими гусарами и пушкарями, пройдя к турецким позициям по лощине, атаковал вверх по крутой горе их сильнейшее правое крыло[45]. Атака велась с применением охватов и штыковыми атаками в тыл неприятеля. Мужество пехоты и гусар было подкреплено удалью пушкарей, выкативших пушки на крутизну и сметавших все перед собою частой и меткой пальбой. Турецкая конница попыталась зайти русским в тыл через речку Боруй, но была остановлена и обращена в бегство егерями и отрядом артиллеристов с двумя пушками. Охваченные с флангов турки пришли в ужас, паши потеряли возможность управления боем. Турецкие артиллеристы бежали, бросив 6 пушек и мортиру, даже не взорвав зарядов; конница помчалась врассыпную; пехота, разочарованная в опыте применения западного строя, пыталась угнаться за ней.
В подробной реляции о баталии, отдавая туркам дань уважения, Суворов писал, что даже разбитый, «неприятель несколько раз искал еще остановиться, но, будучи предупреждаем всегда храбростью наших войск, не мог исправиться, а более приходил в замешательство»{35}. Александр Васильевич лично вел преследование во главе пехотных полков, опрокидывая вражескую пехоту всюду, где она пыталась организовать строй. Главную роль в быстром преследовании сыграли гусары полковника Венгерского полка барона фон Розена, с которыми следовали стрелки и охотники с двумя пушками на конной тяге. «Сим образом, — рапортовал Суворов, — гоним был неприятель до 30 верст, пехоту свою оставляя за собою острию меча». Преследование не завершилось и ночью. В темноте Суворов с основными силами ушел к Гирсову, но казаки продолжали колоть бегущих (Д I.582). «Победа была совершенная», — с гордостью вспоминал полководец (Д I.2).
Противник потерял, кроме артиллерии и обозов, более 2 тысяч убитыми и 200 пленными (из них 3/4 умерло от ран). «Около редутов и ретраншементов 301 человек на месте оставлено, да в погоне побито пехотой более тысячи, гусарами порублено 800, кроме тех, коих по сторонам и в бурьянах перечесть не можно», — доложил Суворов Румянцеву. У русских было 10 убитых, 67 тяжело и 100 легко раненных, погибла 31 лошадь, ранено 46.
После сокрушительного поражения турки пошли на переговоры с Румянцевым. Но командование Первой армии должно было насторожить, что, согласно реляции Суворова, противник не только сражался по-новому, но проявил поразительную стойкость: даже в бегстве турки пытались задерживать русских и бились насмерть; лишь раненые, в большинстве — тяжело, попадали в плен. Русское командование и правительство могли, но не захотели понять, что турки не сдадутся, а переговоры пройдут впустую.
ИНТЕРМЕДИЯ
В конце 1773 г. Суворов получил отпуск в Москву. Его престарелый отец хотел перед смертью женить сына и обеспечить продолжение нового, но уже славного рода. В невесты он сговорил крупную, статную и румяную красавицу — 26-летнюю княжну Варвару Ивановну Прозоровскую. Не отягощенная образованием, она знала толк в нарядах и балах, которые давала всей Москве ее семья. Княжна, по матери Голицына, была в родстве со всей высшей аристократией Первопрестольной. Для 44-летнего, морщинистого, маленького и сутулого Суворова это была блестящая партия. Генерал сразу входил в высший круг знати… Правда, он совсем не знал, что там делать.
И Варвара Ивановна, девица ветреная и увлекающаяся мужчинами, не засиделась бы в девках до 26 лет, если бы ее отец генерал-аншеф не промотал громадное фамильное состояние. Теперь честный скопидом В.И. Суворов был гораздо богаче князя Прозоровского! Приданого за невестой почти не было. Жених рвался назад на войну. Александр Васильевич понимал отца: «Богу неугодно, что не множатся люди». Но очень спешил. 18 декабря 1773 г. состоялась помолвка, а уже 16 января — венчание в церкви Федора Студита у Никитских ворот.
Наутро молодые написали письма родным и свойственникам, среди которых были оба командующих на юге фельдмаршала: Голицын и Румянцев (женатый на тетке Варвары). Суворов назвал свой брак «неожидаемым благополучием». Жена стала Александру Васильевичу «дороже жизни». А по дороге обратно на фронт он получил долгожданный чин генерал-поручика.
КОЗЛУДЖИ
Переговоры с Османской империей о мире, как и предвидел Суворов, оказались тщетными. Наступление русской армии за Дунай, которое Румянцев готовил почти 10 месяцев, наконец-то началось в мае 1774 г. И в него допустили Суворова! Правда, во главе резервного корпуса. С 8-тысячным корпусом Александр Васильевич перешел Дунай у Гирсова с задачей, соединившись с дивизией генерал-поручика М.Ф. Каменского, шедшего от Измаила, наступать до Болгарии (Д I.586–588).
Почему из 55-тысячной русской армии, которой противостояло 100 тысяч турок, за Дунай отправилось всего два корпуса, тайна велика есть. Похоже, что Румянцев желал произвести военную демонстрацию и разведку боем, не очень стремясь двинуть за Дунай всю армию, которую передвигал, вслед за ушедшими далеко на юго-запад корпусами, отдельными частями (Д I.589). Суворов демонстрацию и разведку боем произвел. Так, что минимум 40-тысячный турецкий корпус — 25 тысяч пехоты и 15 тысяч всадников — из войны выбыл[46].
Историки многократно описывали сражение при Козлуджи, в котором корпус Суворова, с помощью подходивших от Каменского резервов, разгромил отборные турецкие войска во главе с рейс-эфенди (канцлером Османской империи) Хаджи-Абдул-Резаком и агой (главным начальником) янычар, — двумя наиболее влиятельными людьми при султанском дворе. Число русских войск в новейшей литературе стали преувеличивать до 25 тысяч (по штату полков), хотя комплектный полк был только один (он подошел к концу сражения), а в реальности два генерала имели в сумме не более 15 тысяч. Заслуги Суворова стало модным умалять, ссылаясь на то, что Румянцев прямо подчинил его Каменскому как старшему по времени производства в чин (Д I.587, 591, 592).
Однако все, похвальные и критические, рассуждения о битве основаны лишь на двух документах: рапорте Каменского (Д I.593) и воспоминаниях Суворова, написанных им в Автобиографии в 1790 г. (Д I.2). Они ни в чем не расходятся по существу, но различаются по позиции во время боя и взглядам на происходившее. Каменский прекрасно описал, как они с Суворовым поехали на разведку турецкого лагеря, стали свидетелями бегства врага перед казаками, «почему вся наша кавалерия нечувствительно (т.е. неуправляемо) стала поспешать для преследования» и была атакована турками в узком дефиле. Затем Каменский видел отступление и смешение русских войск, прорывы турок, которые «окружали», призывал резервы, пытался на ходу построить и удержать оборону, в то время как Суворов, «находившийся с казаками впереди», отразил нападение и скрылся впереди войск в этом жутком дефиле. «Посланные же от него, Каменского, команды к нему (Суворову) на подкрепление за ним же следовали».
Дальнейшего начальник Суворова не видел, но описал скороговоркой, судя по всему, со слов Суворова. Каменскому оставалось пожинать лавры и считать потери врага. Неприятель бежал, «потеряв пленными 53 человека, а неприятельской урон считал он, Каменской, до пятисот человек. По объявлению пленных, было в сем корпусе турецкой пехоты до 25 000 человек, а конницы до 15 000». Ни о какой нелюбви между Каменским и Суворовым, выдуманной историками, в этот момент не было и речи. Напротив, Каменский в рапорте «похвалял… его сиятечьству генерал-фельдмаршалу ревностные труды и оказанное мужество генерал-порутчика Суворова в сей победе, коим, как бывшим впереди, управляема была атака и неприятель трижды был опрокинут».
Рапорта измученного лихорадкой Суворова не сохранилось. Но его воспоминания о битве чрезвычайно точны. Они раскрывают совершенно иной взгляд на события 9 июня 1774 г. и военное искусство полководца, в которое битва при Козлуджи внесла важнейшее открытие «предпобеждения» неприятеля. Сам термин «предпобеждение» Суворов стал часто употреблять, как мы увидим, позже. Сформулировал генерал его во время боя или впоследствии — не важно. Главное, что именно в ходе битвы родился метод, позволявший быстротой и натиском не разгромить вражескую армию «стенка на стенку», массово поубивав и пленив солдат противника, а разогнать ее, не позволив противнику дать генеральное сражение и погубить его солдат.
Мое описание битвы может быть лучше иных, но вряд ли оно станет лучше, чем суворовское. Предоставлю слово Александру Васильевичу, делая комментарии в скобках: «Последнюю баталию в турецкой войне выиграл я при Козлуджи, пред заключением мира. Резервной корпус команды моей соединился с Измаильским. Турецкая армия, около пятидесяти тысяч, была под командою Резак-эфенди и главного янычарского аги, была на походе чрез лес. И встречена нашей конницей, которая захватила их квартирмейстеров, с генеральным, и принуждена была уступить силе.
От моего авангарда три батальона гренадер и егерей с их пушками, под командою гг. Трейдена, Ферзена, Река, остановили в лесу противный авангард, восемь тысяч албанцов, и сражение начали. Скоро (русские) усилены были команды генерала Озерова каре двуполковым, Суздальского и Севского… но почти уже предуспели сломить албанцев, соблюдая весьма свой огонь. Сие поражение продолжалось близ двух часов около полудня. Люди наши шли во всю ночь и не успели принять пищу, как и строевые лошади напоены не были.
Лес прочистился; мы вступили в марш вперед; на нашем тракте брошено несколько сот телег с турецким лучшим шанцевым инструментом; происходили неважные стычки в лесу; конница закрывала малосилие пехоты нашей; ее было до четырех тысяч; старший — генерал Левис, которого поступками я весьма одолжен; я оставляю прочее примечание.