Именно простая, привычная в походе колонна в 6 шеренг, объяснял подчиненным Суворов, «сама собой сгущается» из каре при штурме окопов, «по их овладении разгибается легко с огнем на походе вперед». Она прочна при круговой обороны огнем и штыком — «непроницаема никакой кавалерией». «Колонна эта гибче всех построений, быстра в движении, если без остановки — то все пробивает».
До начала Великой Французской революции, войскам которой историки припишут внедрение в боевую практику колонн, оставалось еще 10 лет. Для Суворова колонны были освоенной в 1773–1774 гг. формой боя — частным случаем боевых построений, удобным в определенных ситуациях. Мысль его давно пошла дальше, от простых построений к сложнейшей и детально продуманной системе боевых взаимодействий, позволяющих хорошо обученным войскам под командой инициативных офицеров действовать как единый организм, хотя бы они были разбросаны на сотни километров.
Корпуса Суворова уже были непобедимы. Они намного опередили свое время по организации и руководящим в бою идеям. Само разбиение неприятеля — любого в современном ему мире — Александру Васильевичу представлялось для русских войск несомненным и даже не слишком сложным. Он уже понял, как использовать армию для скорейшего уничтожения войны. И теперь размышлял о деталях применения армии как инструмента поддержания прочного мира.
В этом за Суворовым не могут угнаться даже современные теоретики, мысль которых вертится вокруг страха. Но для Александра Васильевича армия в принципе не была инструментом террора! Даже в переполненном разбойниками Предкавказье, поставив твердый заслон набегам и грабежам, Суворов, ежедневно ведя глубокую разведку внутреннего состояния разных племен, последовательно улаживал отношения миром. Зная эту его способность[49], императрица Екатерина 18 февраля 1778 г. приказала командующему на Юге России Румянцеву предоставить Суворову «всю полную дирекцию» по управлению политическими делами на Кубани, отношениям с ногайцами, черкесами и другими народами (Д II. 20 и далее). Вскоре к кавказским заботам генерала присоединились крымские.
ЗАЩИТА КРЫМА
Оградив одну границу, полководец спешно выехал на другую. Турки вновь угрожали Крыму. Они разжигали восстания против хана Шагин-Гирея и даже осмелились высадить десант. В декабре флотилия турецких кораблей в сопровождении множества транспортов вошла в Ахтиарскую бухту. По данным разведки, на борту находились 700 янычар и хан Селим-Гирей с запасом золота (Д II. 36. С. 43). Русские войска блокировали бухту. Но на полуострове вспыхнул мятеж. Османская империя могла использовать его как повод для военного вмешательства.
23 марта 1778 г. Суворов получил предписание Румянцева принять дела в Крыму (Д II. 31). Он отправился туда, продолжая командовать Кубанской линией и плотно заниматься вопросами сохранения мира на Кубани{43}. Стремительно облетев полуостров, он организовал прочную оборону из сорока укреплений с пушками, соединив их постами связи и 62 почтовыми станциями. По его мнению, силен был не тот, у кого больше военных сил, а тот, кто имеет точную информацию, предупреждает действия противника и может собрать войска в нужное время в решающем месте.
Все командиры получили ясные задачи. Война — войной, а наперед всего следовало каждому начальнику позаботиться «о благосостоянии и спокойствии обывателей внутри своей окружности».
«Соблюдать полную дружбу и утверждать обоюдное согласие между россиян и разных званий обывателей», укреплять отношения с людьми разных вер и народов полководец требовал от всякого офицера и солдата.
У него не было сомнений, что русские ни за что не допустят высадки крупного десанта и тем паче не сдадут ни одной крепости или редута. Но командиры обязаны были заранее предусмотреть «способы к охране» местных жителей «и к предпобеждениям на них злоумышленных набегов». Явная сила укреплений, демонстрация бодрости войск, тщательная разведка и взаимопомощь постов должны были обеспечить предупреждение преступлений против мирных жителей, а не просто кару за них (Д II. 41).
«Предпобеждение» не просто злоумышленных действий неприятеля, а любых разрушительных следствий разбоя, бунта и войны, победа до того, как пролилась кровь, была венцом стратегии и высшей наградой добродетельному полководцу. Именно в ней заключалось истинное человеколюбие, которое проповедовал Суворов.
Самому ему нелегко было ладить с взбалмошным и жестоким крымским ханом. Шагин-Гирей то стремительно вводил чуждые Крыму западные обычаи, то по старинке рубил головы. То пил с Суворовым кофе и играл в шахматы, то «изнурял гневливостью». Особенную злобу хана Александр Васильевич вызвал тайно подготовленным и блестяще выполненным выводом из Крыма христиан: главного источника обогащений крымско-татарской знати.
Спасенные — без единого выстрела — от векового рабства греки и армяне получили возможность строить свободные от грабительских даней города: Мариуполь, Мелитополь, Нахичевань на Дону. Суворов не просто вывел их из Крыма, но постоянно тревожил начальство просьбами «упрочить благосостояние немалого числа сограждан России, в сих народах замыкающегося, человеколюбивым и снисходительным о них призрением»{44}. Лаской хана пришлось пожертвовать. «Памятозлобие Шагин-Гирей-хана… в окаменелость его углублено, — заключил Суворов, — но дела здешнего полуострова в наилучшем состоянии». Угрозу создавала только Османская империя, неутомимо интриговавшая на Кавказе и упорно державшая в Крыму десант.
Десант Суворов ликвидировал, несмотря на то что оружия ему было применять не велено! «Стамбульцы, — писал Суворов Румянцеву, — на Крымском берегу выгрузятся, укрепятся, выгружения умножат, сравнятся российским (войскам по численности), зазаконодательствуют в земле; моих оказательств, внушений, угроз с протестами правительства не внимут, но, наидружественно втесняясь, внедрятся вглубь земли». «Вооруженная рука то зло одна превозможет», — но турки сделают все, чтобы представить русских нарушителями мира: «Суворов — агрессор!» (Д II. 44). Как это знакомо…
Суворов даже не просил у Румянцева разрешения на применение вооруженных сил. Командующий на юге не мог бы его дать. Екатерина Великая полагала, что следует всеми силами сохранять с Оттоманской Портой столь дорого доставшийся России мир. Александр Васильевич оружия и не применил. Хотя, как мы помним, еще до его прибытия в Крым 14 боевых кораблей флота Османской империи с десантом обосновались не где-нибудь, а в Ахтиарской бухте{45}. Это не что иное, как Инкерманская гавань, на берегах которой вырос вскоре славный Севастополь.
Турки, по договоренности с русскими, сходили на берег мелкими группами, но Суворову трудно было защитить от обид местное население: нельзя же было приставить к каждому турку по солдату. Когда в Черное море вошли еще три мощные турецкие эскадры, начальник Ахтиарской флотилии Гаджи-Магмет-ага вконец обнаглел. Его янычары стреляли в русский патруль и убили казака (Д II. 47). На протест Суворова были присланы уверения в дружбе, но убийцы не были наказаны.
Проснувшись утром, Гаджи-Магмет увидал с обеих сторон узкой горловины Ахтиарской гавани следы скрытной ночной работы. Как Суворов рапортовал Румянцеву: «По 3 батальона дружественно расположились с обеих сторон Инкерманской (Ахтиарской) гавани с приличной артиллерией и конницей, и при резервах вступили в работу набережных укреплений» (Д II. 48).
Опытный флотоводец Гаджи-Магмет легко узнал основу для мощных береговых батарей. Ага не был знаком с искусством, с которым применял артиллерию Суворов{46}, но точность и мощь русских пушек знал очень хорошо. Ага немедленно запросил о причинах строительства — и получил от Суворова любезнейшие уверения в дружбе. «Итак, мой приятель, — писал Александр Васильевич, — из этого ясно можете видеть мою искреннюю откровенность, и что сомнение ваше исходит из действий вашей внутренности» (Д II. 49).
«Какая дружба, — подумал Гаджи-Магмет, — когда мы русским явные неприятели?!»
— Свистать всех наверх! Паруса ставить!
— Но, ага, нет ветра…
— Шлюпки на воду! Сигнал флотилии: «Выходить в море на веслах»{47}.
Простояв две недели на внешнем рейде без возможности сойти на берег (Д II. 54) и получая от Суворова все более ласковые послания, турки убедились, что русские вынашивают самые коварные планы. «Я, с моей стороны, — уверял Суворов, — ни малейшего к тому подобия не нахожу!»
Фрегаты Гаджи-Магмета бесславно ушли в Синоп (Д II. 51, 57). «За вытеснение турецкого флота из Ахтиарской гавани» императрица пожаловала Суворову золотую табакерку с бриллиантами. Но к берегам Крыма уже шла целая армада в 170 боевых кораблей и транспортов с десантом. Во главе похода стояли командующие военным флотом и сухопутными войсками Турции. По силам и средствам эта объявленная мирной операция «втеснения» турок в Крым была равна полномасштабной войне. Блокировав побережье полуострова, турки запретили выход русских кораблей в море.
Флот России был еще слаб. Берега Черного моря защищала небольшая, хотя и боевитая Азовская флотилия капитан-бригадира А.И. Круза, о которой Александр Васильевич очень заботился{48}. Но на берегу был Суворов. «В рассуждении странной претензии, тщеславных угроз и неприязненного злословия, — строго написал он турецким главнокомандующим, — …я не позволяю себе верить, чтоб Блистательной Порты (правительства Турции) флот мог быть когда-либо у крымских и до области татарской всех принадлежащих берегов. Особенно в нынешнее время, когда Крым пользуется совершенным спокойствием и когда Блистательная Порта неоднократно утверждала, что в татарские дела не вмешивается, предоставляя все в нем на собственную волю сего народа, как независимого!» Имея долг «защитить вольность и независимость этих народов», Суворов одновременно защищал и свободу русского мореплавания. «Поскольку прибытие турецкой армады имеет явный вид неприязни… право я имею встретить, при Божьей помощи, сильной рукою» — незваных гостей (Д II. 65).