Итак, для победы нужен здоровый (п. 2) и хорошо обученный (п. 3) солдат. «Военное обучение должно служить упражнением высшим начальникам над их нижними». Учить следует без гнева на «не достигших тонкости» военной науки, «холодным духом», «во всякое удобное время», по Строевому уставу 1763 г.[52]. Устав — фундамент, на котором Суворов строит здание военной науки. Главное в нем — четкие действия по работе с оружием каждого солдата и натренированные «в тонкость» эволюции подразделений, частей и соединений по единым командам. Именно опора на устав позволила Александру Васильевичу эффективно командовать новыми для него полками при Туртукае, Гирсове и Козлуджи, более того, полагаться на инициативу недостаточно знакомых ему, не превзошедших его «Науку побеждать» офицеров.
Усовершенствовать обучение Суворов предлагает в соответствии с требованиями уставов пехоты и кавалерии. Кавалеристов сначала учить конным маневрам и командам пешими — очень полезная рекомендация, по моему личному опыту. Трудно одновременно запоминать команды и названия маневров и учиться управлять лошадью. Высшая цель обучения регулярной кавалерии — «большая атака в полный карьер, на саблях», сомкнутым строем.
Мы помним, как иронично Суворов относился к любимым поляками и турками конным стычкам и перестрелкам — «шермицированию». В приказе Кубанскому корпусу он тоже полагает это дело редко допустимым, но обучение скакать и стрелять «одиночкой в полном карьере» признает полезным «для твердости в управлении лошадей». Лошади — животные стадные. Приучившись ходить в строю, они могут убедить неопытного всадника, будто он умеет твердо управлять. Испугавшись стрельбы и выскочив из строя, лошадь способна лишить такого всадника возможности управлять — и в бою погубить. Суворов, как и в «Полковом учреждении» для Суздальского пехотного полка, хотел дать каждому кавалеристу полную и основательную уверенность в себе — залог победы.
В соответствии с Уставом, Александр Васильевич рекомендует драгун, соединявших в себе кавалерию и пехоту, «твердо и пехотному (строю) обучать». Он сам спешивал кавалерию, причем не приспособленных для пешего боя тяжелых карабинер, давая им ружья со штыками, во втором поиске на Туртукай. Но это было от малолюдства, в бою на сильно пересеченной местности. А «впрочем, спешенный драгун в отверстом поле есть оборонительная жертва отсталого начальника» (пункт 4). Разумеется, Суворов не против Устава. Обучать драгун сражаться в пехотном строю — так обучать. Просто везде, где может скакать кавалерия, преимущество дает стремительный удар сомкнутым строем в карьер. Снижение скорости атаки кавалериста до пехоты — недопустимая потеря качества.
Построение всадников Суворов пока еще толкует по-уставному, с интервалами между эскадронами, в две кавалерийских линии, чтобы вторая линия врубалась в неприятеля сквозь интервалы в первой линии, пока та восстанавливает строй. Впрочем, он полагал, что и первая линия должна снова «вмиг строиться» лишь после «сильного опровержения противника». Через 15 лет, во время второй войны в Польше, Александр Васильевич вовсе забудет про эти академические построения, годные лишь для маневров перед боем. Он потребует и добьется, чтобы сомкнутый строй русской кавалерии, атакуя в карьер, пробивал одну за другой две и даже три линии пехоты и кавалерии противника, сметал с поля все, что на нем есть, и только укрепления оставлял штыкам пехоты.
Иррегулярную конницу казаков Суворов предлагал употреблять для заманивания и преследования неприятеля. Как ударная сила они всегда вызывали у него сильные сомнения. Тем не менее он требовал «казаков обучать сильному употреблению дротика (пики) по донскому его размеру, в атаке, сшибке и погоне». Рубить и стрелять казаку было не столь важно: «неприлично казаку стрелять, он бьет пикой, особенно в крестец», т.е. в спину. Однако в десятке казаков должно быть два хороших стрелка — «это маяки».
Линейной пехоте Устав 1763 г. предписывал именно стрелять, причем залпами (в отличие от егерей, сражавшихся россыпью и стрелявших по одиночке). Суворов, как мы помним, неприцельную залповую стрельбу не признавал еще с Прусской войны, полагая ее неэффективной. Разумеется, Устав он, как опытный солдат, прямо не отрицал. Просто учиться и действовать предлагал (сославшись вначале на Устав) по-своему.
В пункте об обучении солдат (3) пехоте предписывалось, при постоянных тренировках в выполнении уставных команд и построений, учиться «разным маршам, быстрым движениям разностройно, обращениям вперед и эволюциям, употреблению штыка и ружья скорому заряжанию, жестокой атаке, а особенно полковыми и батальонными каре». «Густейшие» большие каре дивизий и даже корпусов, допустимые на поле боя официальной военной мыслью его времени, полководец считал пережитком прошлого: они «в движениях тяжки», не годятся для стремительного удара по врагу, следовательно, не могут употребляться русской пехотой.
Обучая солдат и офицеров атакующим действиям в каре, следовало держать между каре дистанцию для перекрестного огня. Казалось бы, все по Уставу. Каре защищали себя плотным огнем. Суворов требовал постоянно учить «маневрам и эволюциям» в каре, по батальонам и в составе крупных соединений, в том числе «разной пальбе». Но какой пальбе? Суворов имел в виду прежде всего движимые на углах каре и бьющие картечью полевые пушки[53]. Стрельба из мушкетов должна вестись исключительно прицельно. «На мушкет сто патронов», — уточнил он ниже в пункте 12, но главный ружейный огонь ведут ротные стрелки-снайперы. Обучаясь, все солдаты обязаны были «разбивать доски пулями в мишенные меты по порядку», или установив мишени в земляной вал, как делают сегодня. Порох и свинец на это учение приказывалось не жалеть. Прежде всего, «ротные стрелки (снайперы) в этом прицельном огненном бою должны быть обучены наитвердо; нужен тут приклад взором по стволу, комель (приклад) крепко в сгиб плеча». Затем прицельной стрельбе следует обучить всех: одиночкой, шестерками, в шеренге, по капральствам в ротной шеренге, рядами, капральствами, ротами, батальонами.
В 4-м пункте приказа Суворов показал значение снайперских стрелков, которые должны «без приказа» выбивать у противника командиров и всадников, нанося максимальный урон точной стрельбой. В пехотном капральстве следует обучить по 4 таких стрелка, в конном — по 6, отметив их воткнутой в шляпы и кивера зеленью, сеном или соломой. Они могут употребляться в строю или формироваться, по воле командиров, в отдельные отряды, особенно в коннице, где основная часть всадников должна «рубить вперед».
Пехоте много стрелять могло пригодиться разве что при атаке противника на укрепления Кубанской линии. Для этого рядовой должен иметь по 100 патрон, и «то не для частой стрельбы, ибо для того назначены стрелки, но для выдерживания всяких осадностей»; кроме того, основа огня — артиллерия, бьющая картечью. «Сильные укрепления выдержат долговременную осаду, — писал Суворов. — Но как то может быть?» Ни один командир, до капрала, не может быть «удивлен» внезапностью нападения, а резервы непременно атакуют противника в тыл «в первых сутках или днях». Главное, зажатого «меж двух огней» врага не упустить, конницей дорубить, как «на Дунае», а «с пленными поступать человеколюбиво, стыдиться варварства».
Сама система укрепленной Кубанской линии представлялась оборонительной. Освещая эту сторону в 6-м пункте приказа, Суворов показал себя большим знатоком полевых укреплений, хорошо помнившим Записки Цезаря и Авла Гирция о Галльской войне. Любое укрепление, со свободным пространством вокруг, окружалось рвом минимум 1,5 сажени в ширину и глубину (3,2 м). За ним насыпался толстый вал со стрелковой галереей и бруствером с часто расположенными амбразурами для стрелков. Широкие ворота, необходимые для быстрых вылазок, были перекрыты внутри крепости перпендикулярным палисадом, снаружи — перпендикулярными валу насыпными траверзами. Вместо устаревших воротин, проход в укрепление при опасности закрывался переносными рогатками, а мост через ров поднимался или сдвигался внутрь. Перед мостом, совершенно в римском духе — три ряда плотно расположенных (на расстоянии пяди, ок. 18 см) волчьих ям диаметром и глубиной полтора аршина (чуть более 1 м) с кольями в коническом дне. Над ними — сдвижной помост. На слабом или каменистом грунте вместо волчьих ям ставились в три ряда русские рогатки, или французские герзы (решетки с остриями), или старые добрые римские деревья с остро отрубленными сучьями. За открытым пространством вокруг укрепления — эспланадом — мог быть вырыт, по условиям местности, малый ров. Дополнительные рвы с небольшими валами, по-турецки, служили при необходимости для укрытия обозов.
Суворов был уверен, что «мудрый» комендант с русскими солдатами может отстоять такое укрепление от любых регулярных войск, не то что от «варварских рассевных набегов». Но — строго предупреждал, что из крепости «погоня не нужна, не похвальна, как и вылазки, разве резервами, но и то для церемониала». Пассивная оборона укрепленных пунктов — вроде бы удивительная для Суворова идея — должна была только привязать неприятеля к данной точке системы обороны. Остальное делал появившийся в тылу неприятеля резерв от соседей и/или более высокого начальника. Враг попадал меж двух огней; тут его следовало истреблять, рубить, гнать и брать в плен.
Активная оборона означала прежде всего связь. В 7-м пункте полководец критически оценил принятые в сторожевой службе «коммуникационные зажигательные маяки». Не сообщая причины тревоги, они зря беспокоили частных начальников и ложными тревогами заставляли усомниться в «соблюдении предвидений начальствующего бригадой».
Другое дело — описанные в пункте 8 «обзорные посты и казачьи пикеты со связанными караулами». Через «смычки их кордонов» о приближении противника следовало сообщать гонцами в три адреса: командиру части, бригады и корпуса, продублировав его трижды. По русской традиции, канонизированной еще в XVI в. создателем Сторожевой и станичной службы князем М.И. Воротынским, сообщать следовало не «враги и