«Друг мой сердечный Князь Григорий Александрович, — написала в ответ императрица. — Курьером твоим… я весьма была обрадована и тотчас назначила молебен петь… и сама приехала в город прямо к Казанской, где с коленопреклонением приносили Богу благодарение за дарованную победу при Фокшанах, и все люди несказанно обрадованы этой победой». «Получено известие, что турки разбиты при Фокшанах нами и австрийцами вместе, — записал ее слова секретарь. — Это зажмет рот тем, кто твердил, что мы с ними не в согласии»{103}.
13 августа австрийский император Иосиф II прислал Суворову письмо с благодарностью за его «геройские подвиги», которыми принц Кобург «не может довольно нахвалиться» (Д II. 527), и бриллиантовую табакерку в подарок (Д II. 533). Мысли императора о сепаратном мире с Турцией, которые беспокоили Екатерину, испарились. 16 августа Иосиф II наградил Кобурга высшим орденом, Большим крестом Ордена Марии-Терезии с бриллиантами. Принц показал награду солдатам: «Я обязан этим почетным знаком вам, мои братья!».
От матушки-императрицы Суворов получил бриллиантовые подвески к звезде и кресту Андрея Первозванного; его представления на награды офицерам были удовлетворены; солдат поощрили деньгами. По представлению Суворова награды получили не только прямые герои битвы (казак, сколовший 7 врагов, и др.), но и порученцы, обеспечившие бесперебойную связь, и инженеры, спешно наводившие мосты, и квартирмейстер, который «весьма удобно войско провел».
Теперь главное было — «Пользоваться победою!» — немедленно наступать, писал Суворов командующему русской армией Н.В. Репнину (П 295). Но сам он поспешил отступить на прежние позиции. 22 июля русские выступили в обратный поход. 23-го суворовские войска прошли 32 версты за день! 25-го пехота, переправившись через бурные реки где по наведенным понтонным мостам, где на паромах, заняла прежние позиции; кавалерия прибыла на следующий день, обозы к 29 июля. Захваченные при Фокшанах магазины пришлось оставить австрийцам. Поспешность возвращения была чрезвычайная. Геройский поход был завершен.
Именно 25-го, вернувшись на прежние позиции, Суворов умолял Репнина выступить в совместный поход. Австрийцы, предупреждал он, получив подкрепление и осадную артиллерию, смогут двинуться к крепости Браилов на Дунае. Русским следовало немедленно идти на Табак и дальше на Измаил, разбить 30-тысячное войско Газы-Хасана и занять эту стратегическую крепость в низовьях Дуная. «Отвечаю за успех, если меры будут наступательные. Оборонительные же? Визирь придет! На что колоть тупым концом вместо острого?»
Стараясь сдвинуть с места неповоротливого Репнина, которому, как старшему, достались бы главные лавры победы, Суворов отчаянно бунтовал: «Для стояния резерв мой к вам готов, и, судите, мне при нем делать нечего, как и здесь не по рангу оставаться», «от князя Григория Александровича (Потемкина) корпуса еще нет» (Д II. 523). Все было тщетно. Репнин стоял на месте. Потемкин и месяц спустя медленно двигался к Днестру, грустно оповещая императрицу, что «неприятель собирается в Измаиле и в Браилове»{104}. А турки, как предвидел Суворов, всеми силами скрытно собирали армию, чтобы воспользоваться беспечностью и неповоротливостью союзников.
РЫМНИК
В сентябре 1789 г. великий визирь (главный турецкий правитель) Хасан-паша Дженазе, у которого разведка Суворова еще в августе насчитывала 30 лишь тысяч бойцов (Д 11.528), нагрянул на австрийцев с 90–100-тысячной армией{105}. Австрийская, да и русская разведки это сосредоточение просто проморгали.
— Спасите нас! — призвал принц Кобург.
— Иду! — ответил Суворов.
На этот раз он имел не расплывчатое общее разрешение генералам «не терпеть перед собой» скопляющихся турок, а личный секретный ордер Потемкина об атаке на неприятеля, если тот появится «в моей дирекции» (по словам Суворова), т.е. на его операционном направлении (Д II. 530). Ордер был получен 4 сентября. Ночью 6-го Суворова настиг пламенный призыв Кобурга поспешить ему на помощь против страшного визиря. Отправив письма Кобурга Потемкину, Суворов доложил, что на его направлении разведка противника не видит, и просил распоряжений (Д II. 531). Однако сутки спустя Кобург сообщил, что визирь стал лагерем в 4 часах ходу «и что он назавтра ожидает от него атаки» (Д II. 536. С. 476). Медлить было нельзя.
7-го Суворов послал Потемкину рапорт, что выступает, оставив для прикрытия своих позиций лишь форпосты, 4 батальона и 3 неполных эскадрона (Д II 532). Спасти австрийцев, если только они не вздумают быстро убегать, было невозможно. Да и бежать им было поздно — османская конница была мобильнее. Потемкин так и рассудил, написав императрице, что по его «генеральному (общему) повелению… генерал Суворов обратился им в помощь, но чтоб он поспел к упоминаемому числу — это невозможно»{106}.[72] В полночь на 8 сентября русские — 7 тысяч человек с 30 пушками — двинулись в поход.
Русские шли «в великий дождь с бурей», форсируя реки по понтонным мостам, заночевав, в ожидании, пока саперы за 12 часов загатят 5 верст непроходимой грязи, прямо в поле. В 10 утра 10 сентября они соединились с австрийцами у Фокшан. Вместо трех суток путь занял двое. «Слава Богу! Русские! Мы спасены!» — радостно кричали австрийцы. Визирь до сих пор не атаковал их из-за плохой погоды и разделявшей противников реки Рымны, вздувшейся от дождей и подмывающей крутые берега. Но Суворов пришел не просто спасать австрийцев — он намеревался разбить всю несметную армию турок.
Согласно историческим анекдотам, в лагере принца разыгралась драматическая сцена.
— Турок вчетверо больше! — ужаснулся Кобург. Вместе русских и австрийцев насчитывалось 25 тысяч.
— Все же не столько, чтобы заслонить нам солнце, — с усмешкой отвечал Суворов. И пояснил: — При таком неравенстве сил только быстрая атака обещает успех!
Видя колебания австрийцев, он вновь пригрозил, что пойдет и победит один. Видя его решимость, Кобург согласился идти в бой вместе с русскими.
Анекдот всегда отражает какую-то сторону действительности, иначе он не живет. В данном случае в нем выражена разница в боевом опыте: Суворов не раз бивал врага при соотношении сил 1 к 5. Соотношение 1 к 14, если бы он пошел в бой один, было великовато, но не смертельно, учитывая, что численность турок умножала их худую управляемость. Австрийцы считали правильным достигать численного перевеса или хотя бы равенства сил. Но — надо отдать им честь — они не отступили перед врагом, пользуясь разливом реки, дождались Суворова и сберегли свою честь. Иного выбора, как идти за ним в бой, у них просто не было. Все это понимали, так что вряд ли Кобург или кто-то из его генералов спорил с Суворовым, рискуя «потерять лицо».
Целый день, пока войска отдыхали, Александр Васильевич объезжал моря грязи на казачьей лошадке, разведывая местность. Результатом стала общепонятная диспозиция, доведенная до всех союзников (Д II 534).
По прямой до четырех турецких лагерей вокруг местечка Мартинешти было рукой подать. Но Суворова не радовала мысль форсировать бурную Рымну на виду у столь многочисленного неприятеля, когда всего 3 тысячи конников у Фокшан замедлили строительство понтонного моста на несколько часов. Он предложил спокойно навести переправу ниже по реке. Для этого на речке Мильков навели пешеходные мостки, а на Рымне инженер-майор Воеводский построил «удобную переправу» вброд, сравняв шанцевым инструментом крутые берега.
Войска выдвигались к Рымне двумя колоннами, впереди каждой шла кавалерия. Очевидно, это было важно для обеспечения безопасности переправ (лошади почти везде могли пройти вброд) и утаптывания грязи тысячами копыт. Форсировав Рымну, войска строились в прежний, фокшанский ордер баталии, только на этот раз русские составляли правое крыло.
Идею сражения Суворов выразил афористично: «На походе, встретившись с басурманами, их бить!» И уточнил: «Идти храбро, атаковать… всех встречающихся варваров лагеря. Один за другим. До конца… Боже, пособи!.. Поспешность, терпение, строй, храбрость, сильная дальняя погоня».
Для быстрого прохождения пушек через «рытвины» генерал-аншеф приказал заготовить фашинник, для стремительного форсирования рек — привезти к ним понтоны. Лагерь и обозы оставить в Фокшанах (Д II. 534).
Войска выступили «на закате солнца» 10 сентября. «Ночь была приятная, небо украшено звездами, шли в великой тишине, — писал Суворов, — …кончили переправу на рассвете». При переходе брода пехота шла справа (выше по течению), кавалерия — слева. Снесенного течением солдата могли поймать всадники. Но все обошлось.
Противоположный берег представлял собой заросшее травой и кустарником, изрезанное оврагами плато, повышающееся к центру, где рос лес. Первый турецкий лагерь стоял у реки Румны, в 7 верстах, второй, самый крепкий, у леса, лагерь визиря — у селения Мартинешти на реке Рымнике, а четвертый за этой рекой. Собрать силы в кулак турки, при их системе управления войсками, вряд ли могли. Суворов это в полной мере использовал.
Закончив переправу на рассвете 11 сентября 1789 г., Суворов «тотчас на противоположном берегу построил… ордер баталии, фронт на юг. Корпус пошел в атаку». До первого лагеря турок было еще 7 верст марша в строю по «густым высоким бурьянам и кукурузным полям». Используй Суворов большое каре — оно было бы прорвано бешеными атаками турок. Батальонные каре держали строй, поражая неприятеля перекрестным огнем.
12 тысяч турок, сосредоточенные в первом лагере, не выдержали удара. Половина их под прикрытием батареи, перед которой находился глубокий овраг, бежала с обозами к другим лагерям. Храбрейшая половина обрушилась на правофланговое каре из двух батальонов гренадер подполковника Хастатова. Через полчаса гренадеры и шедшие в середине каре егеря огнем и штыками «турок опровергли с великим уроном». Ужас охватил врага. В этот момент карабинеры Рязанского и Стародубского пол