Элеонора, не окончив чтение письма, бросилась на грудь к Суворову.
— Отец, дорогой мой отец, как я счастлива, бесконечно счастлива, Россия дала мне не только мужа, но и отца. Просив короля, вы хотели сделать приятное мне, но клянусь вам, фамилией Александра я буду больше гордиться, чем своим герцогским титулом… Вольская, мадам Вольская, — повторяла он с счастливой улыбкою. Жених покрывал ее руки поцелуями.
Счастливым и веселым все общество отправилось на прогулку. Дни проходили так за днями, наступили наконец Рождественские праздники. Княгиня, Александр и Ядвига фон Франкенштейн, Вольский с невестою уговорили Суворова остаться встречать праздники в замке. Зная все привычки Суворова и русские обряды, княгиня устроила для старика привычную обстановку, в которой он мог бы чувствовать себя как дома.
Новый, 1800 год Суворов встречал у себя в Праге. Графиня Бодени княгиня фон Франкенштейн с семьей и Вольский с невестой были постоянными гостями генералиссимуса. Суворов, всегда любивший общество, теперь особенно шумно и весело праздновал Святки: устраивал балы и обеды, на которых собиралось все высшее общество не только Праги, но и из окрестностей. Казалось, старик чувствовал, что дни его сочтены, и весело хотел закончить свое земное поприще. Смотря на подвижность и то увлечение, с которым Суворов принимал участие во всех танцах, никто не подумал бы, что это семидесятилетний старик. Празднества, устраиваемые генералиссимусом, не ограничивались одними танцами — он устраивал всевозможные игры: в жмурки, фанты и т. д., добросовестно сам выполняя то, что было назначено вытянутому им фанту. Доставалось же при этом тем, кем генералиссимус имел основание быть недовольным. Сарказм Суворова жестоко того преследовал. В одной из таких игр, в которой из уважения к знаменитому полководцу принимали участие вельможи и дамы, досталось графу Бельгарду.
— Играли Неаполем, мстили Пьемонту, а теперь хотят играть Россией, — сказал он едко по адресу Бельгарда. Впрочем, по отношению к этому генералу он был более бесцеремонен. Когда Бельгард явился к Суворову, большое общество находилось уже в гостиной. Хозяин дома побежал к нему навстречу, схватил по дороге стул, вскочив на него, поцеловал высокого Бельгарда и, как бы поясняя присутствующим свой поступок, сказал:
— Это большой человек… если бы вы слышали, как он кричал на меня недавно.
Проговорив эти несколько слов, Суворов сейчас же перешел к дамам и на Бельгарда больше не обращал внимания.
На званых обедах и вечерах он держал себя точно так же, как и дома, и хотя его поступки зачастую шли вразрез с общепринятыми приличиями и от его шуток и острот отдавало лагерною бесцеремонностью и некоторою распущенностью, ему все извинялось. Преклонялись пред ним как мужчины, так и дамы.
В первых числах января граф Вальденрот, один из видных вельмож Римской империи, давал в честь Суворова бал.
Чудный отель графа блистал огнями, лучшее общество Вены и Праги собралось у Вальденрота — зятя барона Тугута, ожидали с минуты на минуту приезда генералиссимуса. В ожидании его приезда ему готовили царскую встречу: дамы лучших фамилий Австрии стали шпалерами по ступеням лестницы, хозяин дома ожидал на подъезде… Но вот показалась и карста генералиссимуса… взоры всех обратились на дверцы кареты, многие не видали еще Суворова и поджидали его с благоговением. Наконец карета остановилась, с козел соскочил неизменный камердинер Суворова Прошка и отпер дверцу кареты. При кликах восторга вышел генералиссимус. Он был в полной парадной форме австрийского фельдмаршала и в летнем плаще…
Выйдя из кареты и отвесив общий поклон встречавшим, италийский князь и рымникский граф высморкался по солдатски, в руку… Прошка, изучивший манеры и привычки своего барина, сейчас же подал ему полотенце, которым генералиссимус вытер руки. Такой неожиданный поступок великого полководца смутил и сконфузил дам, сконфузился и ко всему привыкший Прошка.
— Эх, сударь, сколько раз я вам сказывал, что не след сморкаться по-солдатски при дамах, ведь мы не на походе, а в придворном обществе, — не говорил, а шипел верный слуга, подавая полотенце.
— Много ты понимаешь, пьяная рожа, — отвечал ему князь скороговоркой.
— Ну ладно, в другой раз полотенца не возьму, вытирайте руки о полы мундира… а еще брат короля, — продолжал ворчать себе под нос Прошка. — Прямо-таки по королевски…
Суворов, не слушая воркотни оставшегося у подъезда камердинера, поздоровавшись уже с хозяином дома, поднимался по лестнице, восторженно приветствуемый дамами, забывшими неприличную выходку генералиссимуса. Едва он поднялся на верхнюю площадку лестницы, как стоявшая здесь молодая красивая дама, запела:
Славься сим Екатерина.
Суворов был растроган до слез. Заметив, что дама была в интересном положении, он перекрестил будущего ее ребенка, потом ее самое и поцеловал в лоб. Молоденькая дама сперва сконфузилась, но, заметив, что многие из дам высшей аристократии целуют старику руки, успокоилась.
С приездом Суворова салоны графа Вальденрота оживились, начались танцы полонезом, в котором в первой паре с хозяйкою дома шел генералиссимус. На этот раз всеобщее внимание было обращено не только на знаменитого отца, но и на его сына, шедшего с герцогинею Саганской, дочерью недавно скончавшегося герцога курляндского. Аркадий Суворов, пятнадцатилетний юноша, выглядел несколько старше своих лет. Высокий, стройный, белокурый, он был в полном смысле красавец. Ум, благородство, честность и прямодушие искрились в прекрасных глазах его, невольно привлекая всеобщие симпатии.
Герцогиня Саганская, одних лет с своим кавалером, тоже выглядела вполне сформировавшейся девушкою и поражала всех своею редкою красотой.
Молодые люди были предметом наблюдения, главным образом, пожилых дам, не принимавших участия в танцах.
— Скажите, пожалуйста, chere comtesse, похожа эта парочка на жениха и невесту? — спрашивала старушка свою соседку.
— Жених и невеста? — удивилась та.
— Как же! А вы и не знали?.. Правда, помолвка еще официально не объявлена, но герцогиня курляндская дала уже согласие на брак дочери с молодым князем Суворовым. Ожидают только разрешение русского императора.
— Что же, пара подходящая, оба молоды, красивы… Правда, она владетельная принцесса, но ведь и князь Суворов сын знаменитого отца, кузена короля…
— Да, но похожи ли они на жениха и невесту? Не любовь, а скорее скуку можно прочитать на их лицах… В наше время было не то…
Старушка была права: ни Аркадий Суворов, ни герцогиня Саганская не походили на влюбленную пару. Разговор их был далеко не оживлен, а если и прислушаться, то и далеко не любовного свойства.
— Ах, mon bon ami, я не говорю, что вы мне противны, — говорила герцогиня своему кавалеру. — Но не можете вы требовать от меня особенной любви. Я с вами откровенна: желание породниться с вашим знаменитым отцом делает для меня мысль о браке с вами сносной.
— Сносной? — горько улыбнулся молодой князь. — Благодарю за откровенность. Но не раскайтесь ли вы впоследствии, что выходили замуж без любви?
— Говорят, любовь приходит впоследствии… От вас будет зависеть, чтобы она пришла поскорее, — улыбнулась герцогиня.
— Постараюсь.
— Вы говорите таким тоном, — продолжала улыбаться молодая девушка, — как бы хотели сказать: «Постараюсь не опоздать к обеду». Не особенно, значит, нужна вам любовь моя… Прав был прусский король и курфюрст баварский…
— В чем?
— В том, что я не должна выходить за вас замуж.
— Да?!
— Да, мне пришлось вынести много неприятностей от коронованных родственников за то, что я согласилась принять ваше предложение… Мне предлагали руку владетельные принцы.
— Очевидно, они были хуже меня, если вы предпочли меня им, — отвечал князь.
— Мне говорили, mon bon ami, что вы храбры, очень храбры, а теперь я вижу, что вы и самонадеянны.
— Что поделаете, chere duchesse, самонадеянность близко граничит с храбростью и наоборот, — отшучивался князь Аркадий.
Пикировка молодых людей была прервана всеобщей суматохой… Оркестр играл вальс, и гости увидели несущегося по залу генералиссимуса с его адъютантом вместо дамы. Старик танцевал не в такт, но с большим оживлением. Оригинальная пара налетала на танцующих, производила переполох, и несколько пар лежало уже на полу. Гости с недоумением, но снисходительно смотрели на проделку чудака-полководца, который решил в этот вечер вконец удивить хозяина дома и его гостей.
Окончив вальс, Суворов пошел в сопровождении хозяина дома пройтись по гостиным. В одной из них он увидел картину, изображавшую отступление армии Моро. Всмотревшись внимательно в картину, он воскликнул с притворным негодованием:
— Неверно, неверно… Моро не так отступал… Хотите граф видеть, как отступал Моро? — обратился он к Вальденроту.
— С удовольствием, — отвечал тот, не поняв вопроса.
Суворов подобрал фалды мундира и бросился бежать по комнатам. Добежав до танцевального зала и растолкав танцующих, выбежал генералиссимус на лестницу и, спустившись вниз, сел в карету и уехал домой.
Выходка генералиссимуса озадачила гостей, обидела хозяина и сделалась темою продолжительных разговоров.
Граф Вальденрот сделал вид, что принимает эксцентричный побег генералиссимуса за милую шутку старика оригинала, но многие видели в ней намеренное оскорбление зятя барона Тугута. По адресу Суворова начали раздаваться выражения вроде: «Варвар, не отполированный цивилизациею» и т. п.
Княгиня фон Франкенштейн горячо приняла своего старого друга под свою защиту, стараясь оправдать его выходки и доказывая неправильность взглядов на Суворова, как на необразованного человека.
Граф Эстергази, сначала тоже считавший генералиссимуса необразованным человеком и разубедившийся впоследствии, явился союзником княгини, доказывая, что образование Суворова соответствует его исполинскому уму.