Новый суздальский ресторан удостоился чести быть упомянутым в «Правде», главной газете страны, органе Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза. Заметка, опубликованная 27 августа 1967 года, прорекламировала заведение на всю страну: «В зале – дубовые столы и табуреты, посуда и ложки – деревянные, расписные. В меню – русские закуски, мясо в квасе, похлебка и жаркое по-суздальски, рыба по-монастырски… Продается медовуха собственного приготовления. Обслуживают посетителей официантки, одетые в яркие русские сарафаны и кокошники». Писать в «Правде» об открытии точек общепита не было принято – не тот масштаб, но в данном случае сделали исключение, потому что незадолго до того Совет министров СССР принял постановление о создании в Суздале туристского центра, и главной газете нужно было откликнуться на это судьбоносное для города решение. Откликнулся на это событие и московский поэт Николай Иванович Глазков, написавший следующие стихи:
Грибы в сметане и капустник
Я деревянной ложкой ем.
В трактире кормят очень вкусно,
Да и не дорого совсем!
Осваиваю постепенно
Я век семнадцатый на вкус,
К старинным монастырским стенам
Своеобразный это плюс.
Николай Иванович Глазков. 1970-е
Восторги поэта не совсем понятны, ведь лесные грибы в сметане в советское время готовились чуть ли не в каждой семье, где были грибники. Сметана так и просится к грибам, а грибы – к сметане, особенно хороши в ней лисички. Что же касается капустника, то это щи из квашеной капусты, которые варились сплошь и рядом, особенно если заготовленная капуста начинала прокисать… Впрочем, в поэзии на первом месте стоят склад и рифма, а все прочее второстепенно. Возможно, слова «грибы в сметане и капустник» укладывались в канву наилучшим образом, лучше названий прочих блюд, но в первую очередь следовало бы написать про медовуху, которая была тогда в диковину, и рыбу по-монастырски, которая в классическом варианте готовится с грибами под сметаной, присыпанной тертым сыром. В чем тут прикол? В том, что не используется широко распространенный в советской кухне майонез, под которым запекали и рыбу, и мясо, и просто картошку.
Кстати говоря, «Погребок» сначала планировалось назвать «Русью» или «Берегиней» (об этом тоже сообщалось в «Правде»), но в конечном итоге выбрали название попроще, говорящее само за себя. К сожалению, до нас не дошло полностью меню этого заведения, но известно, что там, помимо всего вышеперечисленного, подавали такие блюда, как говядина под слойкой, рыба, запеченная под хреном, грибы с печенью и блины по-царски… Если слова «блины по-царски» вызвали в вашем воображении образ блина, обмазанного с одной стороны черной икрой, а с другой – красной (это шутка, если кто не понял), то знайте, что на самом деле так называются особо пышные и особо сытные блины, которые готовятся на сливках с добавлением сливочного масла в последний день Масленицы, – наедаться, так от пуза!
«С чего бы вдруг такой энтузиазм? – могут подумать некоторые читатели. – Полвека „ни мычали, ни телились“, а тут вдруг решили туристический центр создать?» Подобная вдумчивость похвальна и, безусловно, заслуживает пояснений.
Начнем с того, что в первые послереволюционные годы отношение к старине было весьма пренебрежительным, как к «буржуазному наследию». Музеи старины создавались, но то были не музеи в полном смысле этого слова, а так называемые музеи помещичьего (или дворянского) быта: в уцелевшие усадьбы или особняки бессистемно свозились предметы из богатых домов, и эти экспозиции подавались посетителям как свидетельства упадочнической роскоши, свойственной аристократии и буржуазии. «Перед вами двуспальная кровать под балдахином, который собирал пыль, не говоря уже о том, что из пошедшей на него ткани можно было сшить одежду для пяти-шести человек. Обратите внимание на размеры кровати! Здесь спокойно могли разместиться шесть человек, а спали на ней двое – помещик и его жена…». Вот как-то так.
За первыми послереволюционными годами наступили годы индустриализации и коллективизации, когда посещение музеев выглядело несообразным. Зачем в свободное время интересоваться «гнилой» стариной? Можно же сделать что-то полезное для общества – благоустроить двор или, к примеру, изучить схему прокатного стана.
Потом была война, а после нее восстанавливали разрушенное… Но со временем отношение к старине изменилось. Во-первых, пришло осознание того, что «буржуазное наследие» есть не что иное, как наша история, единственная и неповторимая, другой у нас не было и не будет. В свете этого осознания началась масштабная реставрация памятников старины, благодаря которой мы сейчас можем видеть многое из того, что, казалось, было безвозвратно утрачено. Во-вторых, после войны за рубежом начал расти интерес к русской культуре, который оплачивался в свободно конвертируемой валюте.
Пожалуй, здесь надо сделать небольшое пояснение. «Свободно конвертируемой» называется валюта, для которой нет ограничений по совершению различных операций и которая может быть обменена на другую валюту. Советский же рубль, несмотря на созданный ему ореол «самой устойчивой валюты в мире», свободно не конвертировался: не существовало обменных пунктов, где рубль можно было бы обменять на доллары или дойчемарки. К тому же подобные операции были вне закона. А за рубежом за рубли купить ничего было нельзя. Поэтому советское правительство было заинтересовано в максимальном привлечении других, конвертируемых валют. Ради этого можно было и большой туристический центр построить, и старинных харчевен наоткрывать, и в «Правде» о них написать… И ладно! Мотивы не так важны, как результат, а в результате у нас появился такой замечательный с туристической точки зрения город, как Суздаль, истинная жемчужина Золотого кольца России.
Впрочем, ресторан «Погребок», не доживший до наших дней, был далеко не ключевым событием, определившим судьбу современного Суздаля. Судьба города определилась девятью годами раньше, когда в 1958 году на базе Владимирского и Суздальского краеведческих музеев был организован Владимиро-Суздальский историко-художественный и архитектурный музей-заповедник. Повышение музейного статуса ознаменовало расширение диапазона научно-исследовательских и реставрационных работ, а отсюда уже было рукой подать до превращения города в один из основных туристических центров России. Если прочесть современным туристам фразу из дореволюционного путеводителя: «Современный Суздаль… не представляет интереса, поэтому ознакомление с ним может ограничиться одними памятниками церковной старины», то в лучшем случае они покрутят пальцем у виска… Не представляет интереса? Ознакомление с ним может ограничиться одними памятниками церковной старины? Да вы вообще о чем? Именно за памятниками церковной старины в Суздаль и приезжают… Но не одной церковной стариной интересен древний город. В Интермедии двадцать восьмой мы с вами совершим прогулку с обзором наиболее примечательных «нецерковных» домов Суздаля, но прежде вспомним еще два известных фильма, съемки которых происходили в Суздале.
Интермедия двадцать шестая. Андрей Тарковский и его «Андрей Рублев»
Андрей Тарковский, 1960-е
К творчеству Андрея Тарковского относятся по-разному. Одни считают его работы шедеврами мирового кинематографа, а другие называют его бесталанным конъюнктурщиком или выражаются более резко… Оставим оценки в стороне, ибо сейчас для нас важны место и время – в середине шестидесятых годов прошлого столетия Тарковский снял картину «Андрей Рублев», которую критики разнесли в пух и прах за мрачность, излишний натурализм, антиисторичность и антипатриотичность… Известный художник Илья Глазунов писал, что «Андрей Рублев представлен в фильме как современный мечущийся неврастеник, не видящий пути, путающийся в исканиях, тогда как он создал самые гармоничные, пронизанные духовным светом произведения… Создается впечатление, что авторы фильма ненавидят не только русскую историю, но и саму русскую землю, где идут дожди, где всегда грязь и слякоть… Словом, этот фильм глубоко антиисторичен и антипатриотичен».
Часть фильма была снята в Псковской области, а другая часть – в Суздале, близ Спасо-Евфимиева монастыря. Этим-то «Андрей Рублев» и ценен для нашего повествования, а оценки критиков в данном случае вторичны.
Суздальская натура помогла режиссеру воссоздать духовную атмосферу средневековой Руси. В память о картине и ее создателе близ Спасо-Евфимиева монастыря, на территории туристического комплекса «Суздаль», в середине 2017 года установили памятник с изображением «троицы» в лицах Андрея Тарковского, Андрея Рублева, сыгранного Анатолием Солоницыным, и литейщика Бориски, роль которого исполнил Николай Бурляев. Надпись на памятнике немного провокационна: «Лучшему фильму всех времен и народов „Андрей Рублев“ и его создателю – великому русскому режиссеру Андрею Тарковскому». Надо сказать, что далеко не все зрители считают «Андрея Рублева» «лучшим фильмом всех времен и народов», а Андрея Тарковского – «великим русским режиссером». Но Суздаля из картины не выбросить, и именно этим она ценна для нас в первую очередь. Ну и сам памятник красивый, фотографии на его фоне получаются замечательные.
Интермедия двадцать седьмая. В гости к чародеям
Комедии пользуются в обществе большей популярностью, нежели драмы, особенно – заумные драмы, так что фильм «Чародеи», снятый в 1982 году Константином Бромбергом по сценарию Аркадия и Бориса Стругацких, народ запомнил лучше, чем «Андрея Рублева», и ничего неестественного в этом нет – веселиться приятнее, чем переживать-сопереживать, а особенно приятно новогоднее веселье, ведь Новый год – это не просто праздник, а условная «точка обнуления», за которой начинается новая, правильная жизнь.
Местом действия «Чародеев» является Китежград, отсылающий нас к древнему городу, согласно преданию, погрузившемуся в озеро Светлояр, чтобы уберечься от разорения монголами… Подводные съемки представляют большую сложность, да и неизвестно, что там осталось на дне озера от древнего города, если он когда-либо туда погружался, так что съемки картины решили провести… Угадайте, где? Ясное дело – в Суздале! Правда, внутренние сцены в НУИНУ (Научном универсальном институте необыкновенных услуг), известном протяженность