Упрямые старики.
Я заставила родителей поклясться, что, когда они станут старше, то не будут такими упрямыми. Они поклялись, но какая-то часть меня им не верит, потому что бабушка однажды сказала, что тоже не собирается быть упрямой.
И вот я здесь, она в скором времени переедет ко мне, а я понятия не имею, что, черт возьми, происходит.
Устроившись на диване, смотрю на свой телефон и пытаюсь понять, как быть с Рэтом. Хотелось бы поговорить об этом с бабушкой, но не хочу нагружать ее своими проблемами, тем более они такие незначительные по сравнению с тем, через что ей приходится проходить.
И снова горло перехватывает, а на глаза наворачиваются слезы при мысли, что я могу потерять бабушку.
Она больна.
Кто знает, насколько она больна, сколько ей осталось жить и существует ли лекарство. Мы ничего не знаем, мы пытались выяснить, но она хранит молчание, призывая нас не волноваться, а помогать ей, когда она в этом нуждается.
Что, если у нее рак, или болезнь Альцгеймера, или опухоль…
Варианты бесконечны, и они мучают мой разум, беспокоят меня до такой степени, что желудок скручивается от нервов и тревоги.
Она мой лучший друг. Мой наперсник. Мое сердце и душа, и все же почему она не говорит мне? Неужели все настолько плохо?
Я закусываю нижнюю губу, пытаясь сдержать рыдания, которые вырываются наружу, но это бесполезно, я бросаю телефон и опускаю голову на руки, выпуская все наружу, позволяя себе этот момент, в одиночестве, в тишине своей квартиры. Позволяю себе почувствовать горе от потери бабушки, от неопределенности, с которой буду жить дальше, от возможности того, что она переедет ко мне, чтобы провести со мной свои последние дни…
От этой мысли я зарыдала еще сильнее, мое тело билось в конвульсиях от горя.
Мне до сих пор кажется, что это словно обухом по голове. Это было последнее, что я ожидала услышать от нее, когда она пригласила меня в гости. Я думала, она собирается поговорить со мной о рыбе, может, о каком-то специальном корме для рыб… Кто знает?
Но то, что она больна, — нет, этого я никак не ожидала. Не от самой здоровой восьмидесятилетней старушки, которую я когда-либо видела.
Пытаясь сдержать неконтролируемые рыдания, делаю несколько глубоких вдохов, протираю глаза, а затем беру телефон. Завтра я буду помогать бабушке с переездом, а значит, мне нужен выходной.
Я подумываю о том, чтобы позвонить Рэту и все объяснить, но после нашего ужасного общения в субботу вечером, думаю, он был прав, когда сказал, что мы должны разделять деловую и личную жизнь. Поэтому я отправляю ему короткое, простое сообщение.
Чарли: Завтра и, возможно, послезавтра мне нужен личный день. Я дам знать.
Отложив телефон, смотрю в окно и пытаюсь успокоиться, но с каждым вздохом, мне кажется, что мелкие иголки протыкают мои легкие, а не наполняют потребностью жить.
Моя бабушка больна, и сейчас я ничего не могу с этим поделать, только переживать.
— Эта спальня похожа на хозяйскую, — говорит бабушка, осматривая комнату, в которой я ее устраиваю.
Я соврала, сказав:
— Эта квартира настолько шикарная, что у нее две главные спальни. Думаю, она для богатых студентов колледжа или что-то в этом роде.
Она понимающе кивает.
— Виды на Парк-авеню. Как в сериале «Сплетница».
Я смеюсь.
— Да, как в сериале. — Я ставлю ее сумки на кровать и начинаю их распаковывать. — Ванная комната укомплектована всем необходимым. И кухня тоже. Я не знала, нужно ли у тебе соблюдать диету, поэтому дай знать, и я сразу же принесу все что тебе необходимо.
Она смотрит в окно и говорит:
— Пока ничего не нужно, но я дам знать. — Она поворачивается ко мне. — Я не инвалид. Я могу сама разобрать свои вещи. — Она берет меня за руку и говорит: — Давай выпьем чаю.
Стараясь не поддаваться эмоциям, я киваю, ставлю на плиту чайник и готовлю две кружки.
— Мятный подойдет?
— Отлично.
Я занята на кухне и, когда вода закипает, наливаю нам по чашке и сажусь рядом с ней.
Я слабо улыбаюсь, пытаясь состроить счастливое лицо, но ужасно страдаю от этого, и, поскольку бабушка прекрасно меня знает, она это видит.
— Давай поговорим о том, что вызовет улыбку на твоем лице, — говорит она, дуя на чай, но не отпивая его. — Как дела на работе?
Это, конечно, не вызовет улыбку на моем лице, но нужно притворяться, пока не получится.
— Потрясающе. Я обожаю свою работу. Некоторые люди могут подумать, что быть помощником руководителя — это ужасно, но мне нравится каждый аспект этой работы.
— Это замечательно. И не так уж плохо работать на такого красавца.
Мое лицо пылает, и хотя между нами все немного странно, я не могу сдержать реакцию своего тела на упоминание Рэта и его внешности, ведь он реально красавец.
Такой… волочащий-язык-по-полу, красавец.
Такой… от одного только звука его голоса по телефону у меня на груди расстегиваются несколько верхних пуговиц рубашки.
— Он симпатичный, правда? — Говорю я, и этот комментарий вызывает еще большую улыбку на лице бабушки, что, в свою очередь, делает меня счастливой.
— Он очень красивый. И добрый. Я до сих пор не могу забыть о карпах. Все от них в восторге.
— Могу представить. Это было очень неожиданно. Я понятия не имела, что он это сделает.
Бабушка тычет меня в бок.
— Это потому, что ты ему нравишься, уверена. — Она потягивает чай. — И ты не должна указывать, что это не мое дело, но между вами что-то происходит, верно? Небольшая интрижка? — Она поднимает руку, когда я собираюсь ответить. — Не отвечай, просто дай мне насладиться моментом. — Она вздыхает, и я очень надеюсь, что она не представляет себе, как мы с Рэтом занимаемся шпили-вили. — Знаешь, Чаки, в связи со всеми этими медицинскими делами есть одна вещь, которая постоянно крутится у меня в голове, от которой мне хочется рыдать до скончания ночи.
— Какая? — Спрашиваю я, все больше беспокоясь.
Она придвигается ко мне, пристально глядя на меня.
— Как тебя бросили у алтаря. — Этого я точно не ожидала услышать. Уверена, что мне нужно что-то покрепче, чем чай. — У меня просто сердце разрывается от осознания того, как плохо с тобой обошлись. Я ждала, что ты пойдешь к алтарю, а вместо этого я видела, как ты плачешь в моем свадебном платье. Ни одна бабушка не захочет видеть такое, Чарли. Ни одна.
— Бабушка. — Я подавляю рыдание. — Это невозможно контролировать. У Криса были свои планы, которые мы никак не могли предвидеть.
— Знаю. — Она вытирает одну-единственную слезинку. — Но все равно это был мой единственный шанс.
— Единственный шанс на что?
Она смотрит на меня, ее голубые глаза, такие же, как и у меня, полны слез.
— Мой единственный шанс побывать на твоей свадьбе.
— Что ты такое говоришь? — Спрашиваю я, мои руки начинают трястись, а сердце замирает в горле.
— Просто… будущее так неопределенно, и моя мечта — увидеть, как ты надеваешь мое свадебное платье, выходишь замуж за мужчину своей мечты — она… она не осуществится. Вместо этого у меня будет образ тебя, рыдающей в моем свадебном платье, твое сердце, разбито и расколото, а не наполнено любовью.
— Бабушка…
Мои губы дрожат, глаза наполняются слезами, и, прежде чем успеваю остановиться, падаю в объятия бабушки и снова рыдаю. Потому что, да, мне было больно. Я думала, что нашла мужчину, с которым собиралась провести остаток своей жизни. Но все исчезло после его телефонного звонка, в котором он сказал, что никогда по-настоящему не любил меня.
Однако я знаю, что сейчас мое сердце разрывается не из-за этого. Я пережила тот день благодаря женщине, которая была рядом со мной. Я выжила и встала на ноги благодаря силе ее рук. Я двигалась вперед благодаря ее вере в меня, в то, что я могу и хочу добиться в жизни всего, чего захочу. Но без нее… без нее я ни в чем не уверена. И поэтому рыдаю.
Глава пятнадцатая
РЭТ
Сегодня гребаный четверг.
ЧЕТВЕРГ
Я одет в зеленое, готов зарабатывать деньги, как любит говорить Чарли, а ее снова здесь нет.
Еще один выходной, личный день — вот и все, что говорится в сообщении.
На самом деле, если вам хочется знать, вот что там написано:
Чарли: Личный сказать.
Она даже не потрудилась правильно написать слово «день». Вместо него написано — личный сказать. (прим. пер.: В английском: day — день, say — сказать, говорить).
Сказать, что я раздражен, было бы преуменьшением. Гораздо точнее было бы сказать, что я обеспокоен.
Почему я обеспокоен? Ну, потому что, когда я разговаривал с ней в последний раз, мы не признавали моего влечения к ней, оно подразумевалось, никогда не отрицалось, и поэтому оно существует.
Короче говоря, я поставил ее в неловкое положение, и теперь она пытается понять, как со мной работать. Видимо, ничего не приходит в голову, потому что последние четыре дня я вхожу в ужасно тихий офис, где нет ни ярких приветствий, ни непринуждённой нахальности. Приходилось поливать и насвистывать растениям. И я знаю, что они понимают, что мои старания в лучшем случае невелики.
И я хочу вернуть ее не потому, что она кормит меня и выполняет список дел, как никто другой. Я хочу ее вернуть, потому что она наполняет мой день энергией. Она озаряет офис своей улыбкой. Она снимает напряжение, которое я испытываю каждый день, пытаясь заботиться о сотнях сотрудников работающих на меня. Она облегчает мою работу, слушая, подтрунивая надо мной и напоминая, что нужно дышать.
Я бросаю зеленую ручку на стол и смотрю на экран компьютера. У меня скопились письма без ответов, на которые нет никакого желания даже смотреть. Вместо этого я беру телефон и пишу Роарку:
Рэт: Она не пришла… снова.
К счастью, он сразу же отвечает.
Роарк: О-о-о, неприятности в раю.
Рэт: Это не поможет. Ни капельки.
Роарк: Ну, может быть, если бы ты объяснил, что на самом деле произошло на балконе, вместо того чтобы заставлять меня гадать, я был бы более полезен.