- Сессия! Далась тебе эта учеба. Кем бы ты ни стала, все равно в лесу окажешься. Здесь твое место, - бабушка подняла воротник моего полушубка и, как в детстве, крепко подвязала шарфом.
- Зато буду травки-муравки со знанием дела собирать, - я обняла ее на прощание.
Город встретил слякотью подтаявшего снега, шумом сплошного транспортного потока, перемигиванием светофоров. Как только автобус пересек городскую черту, болезненный узел, что скручивал мое нутро, тут же ослаб.
- Я дома, дома, - прошептала я, успокаивая того, кто привязал меня к себе невидимыми нитями. Будто слыша меня, он их совсем отпустил, и на душе стало так хорошо, что я заулыбалась.
На крыльях летела на свой этаж, испытывая необъяснимое счастье. Больше книг на сайте кnigochei.net Если бы не боялась напугать соседей, я бы даже запела. Ничего не видя, ничего не слыша, кроме стука собственного сердца, я со всего маха врезалась в идущего мне навстречу человека и повалилась вместе с ним на лестничную площадку.
- Ого, - произнес голос лежащего подо мной мужчины. - Хорошо, что это вы, а не вредная старушка из сорок седьмой квартиры.
«Вредная старушка» - это ласковый эпитет к бомбообразной старухе весьма сварливого нрава, которая легко могла огреть по спине клюкой за незначительный проступок.
Обладателя приятного баритона я смогла разглядеть, лишь стащив съехавшую на нос вязаную шапочку: смеющийся взгляд светлых глаз, взъерошенные русые волосы, растянутые в улыбке губы. То ли во мне еще кипело ощущение счастья, то ли я все-таки, падая, ударилась головой, но я потянулась к этим губам.
- О, поцелуй? - произнес мягкий баритон, от звука которого у меня еще больше поехала крыша. - Может, позже я буду жалеть, что остановил вас, милая барышня, но еще больше меня страшит, что, придя в себя, жалеть будете вы.
Все. Наваждение спало. Я как суматошная баба соскочила с парня.
- Я. Нет. Никогда. Ой. Не я.
Что я несла? У моих ног лежало совершенство. А я стояла, пялилась на него во все глаза и не могла произнести ни единого внятного слова. Огонь стыда и смущения медленно плавил мое лицо. Переступив через руку с красивыми длинными пальцами, побежала наверх.
- Барышня, вы обронили шапочку, - неслось следом, но я не могла прекратить стремительный бег.
- Меня Костя зовут! Я из пятидесятой. Будем знакомы! - эти слова и последующий смех я услышала, уже закрыв двери своей квартиры на все замки. Только навесив цепочку, я успокоилась. Медленно сползла на пол.
Что это было? Я чуть не поцеловала незнакомца! Человека! Я застонала от стыда и от осознания, что своим сумасбродным поступком, не задумываясь, могла нанести вред. Пусть бы человек его не почувствовал, от одного поцелуя ведьмы смерть не наступит, но зачем мучить себя, зная, что история не будет иметь продолжения? Мне нельзя любить человека!
А образ Кости продолжал ворошить память. Я и не знала, что запомнила ямочку на его подбородке, правильную линию носа, разлет густых бровей. И глаза. Светло-карие? Зеленые? Серые?
Светлые, в обрамлении густых ресниц, с паутинкой морщин, появляющейся в уголках глаз, когда он смеялся.
Ночью сосед вытеснил из моего привычного сна неясный образ любимого. Но если с тем мы целовались, обнимались и умирали от томления, то Константин был сдержан, находился на расстоянии вытянутой руки и твердил одно: «Жалеть будете вы, милая барышня». Откуда взялось это «милая барышня»? Только библиотекарь из Пустошки, которому сто лет в обед, обращался так к каждой посетительнице младше его хотя бы на год.
Я мучилась ожиданием, при малейшем шуме на цыпочках подкрадывалась к двери и, сглатывая комок, припадала к глазку. Я живу в пятьдесят второй квартире, а Константин сказал, что он из пятидесятой. Напротив.
В поле моего зрения попадали близнецы с этажа выше, женщина с ротвейлером из пятьдесят первой, сантехник, кабельщик. Но не Костя. Не выдержав и улучив момент, когда лестничная площадка была пуста, я подошла к его двери, приложила ухо, прислушалась. В квартире было тихо. Проведя ладонью по замку, я навесила сторожевую паутину. Стоит сунуть ключ, и оборванная нить запоет, как тронутая гитарная струна. Правда, музыку услышу лишь я.
Прошло два, три, четыре дня, но струна не пела. Если после встречи с Костей я пребывала в состоянии эйфории, внезапной влюбленности, страха встречи с ним, боязни сделать что-то не то, то теперь я просто сгорала от нетерпения. Даже во сне я кричала в ответ на его «жалеть будете вы», что я готова попробовать, но, натыкаясь на его укоризненный взгляд, вдруг вспоминала, что он человек. Нельзя. Нельзя любить, нельзя целовать. Я старалась забить беспокойство болтовней с однокурсницами, походом в кино, обсуждением платьев, но все усилия оказались напрасными. Я с педантичностью пограничника проверяла расставленные колдовские ловушки, и огорчалась, обнаружив их нетронутыми. Где же ты пропадаешь, сосед? И только волнительные свидания во сне немного скрашивали реальное ожидание встречи.
На пятый день моей маеты звонок в дверь заставил подпрыгнуть от неожиданности. За порогом стоял он. Только сейчас я смогла оценить его рост, лежа мы все кажемся одинаковыми. Задрав голову и открыв рот, я слушала его так, словно передо мной пел серенаду хор ангелов. И лишь почувствовав шерсть вязаной шапочки в руках, я очнулась.
- Я только сегодня выяснил, из какой вы квартиры.
Ну да.
- Я уже решил было ходить по этажам и примерять шапочку на всех женщин. Вдруг вы тоже из Золушек?
Фу, глупая. Повелась. Он флиртует, а я верю, что он пять дней гадал, из какой я квартиры. Хорошо, что не надо открывать рот. Кроме «э-э-э» я бы сейчас из себя ничего не выдавила. Какой все-таки он обалденный. Смотрела бы и смотрела. Например, на его губы. Ой, нет. Лучше не смотреть. Вдруг на поцелуй снова потянет? Перевела взгляд на глаза и опять перестала понимать, что говорит сосед. Вернулась к губам. Облизала свои. Но хоть услышала вопрос:
- Так вы поможете?
Черт. О чем он?
- Э-э-э, - все-таки вырвалось мое коронное.
- Из вас получилась бы чудесная Снегурочка. Моя напарница одного с вами роста, костюм должен подойти, разве что пуговицы придется перешить. Фигура у Елены немного другая.
Я посмотрела на свои ноги. Да, с мороком явно переборщила. Короткие ноги, широкие бедра, плоская грудь. Пошевелила пальцами в вязаных носках. Деревня.
- Ну так как? Выручите? Больше мне обратиться не к кому. Все наши уже разбились на пары.
- А что с Еленой?
Сравнение было явно не в мою пользу, поэтому напарница Константина сильно заинтересовала. Вон и голос даже прорезался.
- Я же говорю, ногу сломала. А у нас расписание утренников.
- Так вы из театрального?
Во взгляде Кости мелькнуло сомнение, не связался ли он с имбицилкой. Видимо эту часть объяснения я прослушала, глядя в его глаза, а не на губы. Словно боясь передумать, он торопливо сказал:
- И слова учить не надо. Вы только будете улыбаться. Вот как сейчас. Я сам все сделаю.
Мне стало обидно. Единственный раз, когда мне кто-то так сильно понравился, что я провела в любовном бреду пять дней, и то умудрилась выглядеть дурой. Сейчас сосед развернется и уйдет вербовать на роль Снегурочки старуху из сорок седьмой. Та хоть громко говорит.
- Где костюм? И дайте почитать, что там Снегурка должна произносить.
- И петь. Здесь запись утренника.
В раскрытую ладонь легла флэшка, а у ног появилась мягкая сумка.
- Я не буду мешать. Зайду через час. Будьте готовы.
- Как через час?
- Я же сказал, дело срочное. И никого на примете, кроме вас, нет.
- Меня зовут Василиса, - спохватилась я, но вспомнив про нос картошкой, узкие губы и короткие ноги, быстро добавила:
- Можно на «ты» и Вася.
- Через час, Василиса, - Костя посмотрел на меня долгим взглядом, и, повернувшись к своей двери, вытащил из кармана ключи. Сигнальная паутина оборвалась не гитарной струной, а пожарной сиреной. Сосед тоже вздрогнул. Совпадение?
Пригляделась внимательнее. Никакого морока. Человек. Хоть и выглядит как бог.
На коротком видео Снегурка-Елена порхала бабочкой, пела соловьем, говорила, будто реченька журчит. Мой же голос под мороком скорее каркал. Да и черные, как смоль, волосы делали меня похожей на ту самую птицу.
Я достала из сумки серебристое платье, голубую шубку, обшитую искусственным мехом и треугольную корону, лентами привязанную к белобрысому парику. Белые сапожки и близко не полезли на мои ноги, даже когда я сняла бабушкины носки. Платье сильно обтянуло бедра, перерезав их глубокими поперечными складками, а на груди повис мешок. Хм, у Елены-то размер не меньше третьего. Шубка села не лучше. Пуговицы не застегнутся, даже если их перешить на самый край. Смотрела я на себя в зеркало и видела огородное пугало. Из-под парика сапожной щеткой торчали черные волосы, пригладить которые мне так и не удалось. А времени оставалось всего-то двадцать минут.
Слова песни и прочие шутки-прибаутки я запомнила с помощью заклинания, осталось дело за малым - выглядеть как настоящая Снегурочка. Но что я могла в себе изменить, не вызвав подозрения? Разве что родные волосы вернуть? Сцепила пальцы в замок, медленно разъединила, провела скрещенными руками от запястий до плеч, от шеи до самой маковки. Тряхнула головой, неосторожно хлестнув по попе собственной косой. Так-то лучше. Зашвырнула парик подальше. Припудрила картофелеобразный нос, нарисовала розовым карандашом губы. Завязала под подбородком ленты от короны и всмотрелась в свое отражение. Н-да. Показала самой себе язык. Может, румяна помогут?
Не помогли. Стала похожа на Марфушеньку-душеньку. Умылась и опять напудрилась. Глянув на часы, быстро провела ладонями по бедрам, совсем на капелюшечку сделав их уже. Вдруг придется к детишкам наклоняться, а платье возьмет и треснет по швам?
Пока я красилась и ворожила, времени на перешивание пуговиц не осталось. Достав серебристый кушак из своего гардероба, перетянула им талию и, топнув ногой в собственных, а не в сношенных ленкиных сапогах, произнесла с вызовом в голосе «Ох, и хороша же я!». Совсем как Оксана из «Вечеров на хуторе близ Диканьки» повела бровями, улыбнулась. И вздрогнула от звонка в дверь. Сердце попыталось вырваться из груди, но снегуркино платье не разрешило.