— Да.
И наконец всхлипнула. Приоткрытые губы задрожали, сложились в улыбку — неуверенную, похожую на гримасу.
— Никакой жалости, — напомнил ей Харальд. — Ни к кому. Никакой.
Затем подумал, разжимая руки — глупая. Запороть ведь можно и до смерти.
Он подхватил свой плащ, вышел. Приказал воину, стоявшему у двери опочивальни:
— Сегодня ее никуда не выпускать.
Всего понемногу, мелькнула у него мысль. Пусть не бегает по крепости сегодня.
Убби Харальд искать не стал — просто вышел из женского дома и послал одного из стражников за хирдманом.
Долго ждать ему не пришлось. Убби притопал со стороны ворот, встревоженный, хмурый.
— Что-то стряслось, ярл?
— Отойдем, — буркнул Харальд.
И повел хирдмана за женский дом, подальше от дорожки. Заявил, остановившись:
— Думаю, следовало тогда сунуть тебе сто марок вергельда. И распрощаться с тобой.
Убби изумленно выпучил глаза. Потом глянул на стоявший рядом женский дом. На лице появилось понимание.
— Она что-то натворила, ярл?
— Пыталась. — Харальд глянул в сторону фьорда. — Остальное спросишь у Рагнхильд сам. Ее сестер я отправлю на торжище. Рабыни, которых она использовала, получат по шесть дюжин ударов кнутом. Пороть будет человек с твердой рукой. И слабой памятью…
Убби понимающе кивнул.
— Беда в том, что все это подстроила Рагнхильд. И ее я тронуть не могу — из-за тебя.
— Ну… — пробормотал хирдман. — Я накажу ее, ярл. Порка всегда вправляет бабам мозги. Только слово, что ей дал, брать назад не хочу. Ты уж прости. Но она на нашу свадьбу ползком приползет. И потом я ей еще не раз напомню.
— На том и порешим, — согласился Харальд. — Кликни людей, пусть сгоняют рабов в одно место. Хочу, чтобы все видели, как кончают глупые рабыни, забывшие, кто их хозяин.
Ее не выпускали. Бабка Маленя, стукнув в дверь, что-то сказала стражнику — и им принесли подносы с едой. Вечером занесли еще пару подносов.
Рабыни, принесшие еду, в опочивальню не зашли. Подали бабке Малене подносы через порог — и дверь тут же захлопнулась.
Забава почти не ела, желанья не было. Платья тоже дошивать не стала, руки не поднимались. Хоть бабка и уговаривала ее чем-нибудь заняться.
Маленя в тот день была на диво разговорчива. Рассказывала без передышки, как жила то у одного хозяина, то у другого. Разок даже заговорила о Рагнхильд — напомнила Забаве, что беловолосая на ярла Харальда глаз положила, оттуда и все беды…
Забава сначала ходила по опочивальне, потом, обессилев, легла на кровать. Повернулась лицом к стене, замерла.
Бабка, сидя на сундуке, продолжала негромко рассказывать. И под ее тихую речь Забава размышляла.
Никого не жалеть. Вот с него, с Харальда, и начну, обиженно пообещала она себе. Потом вздохнула.
Знала — не сможет.
— Бабушка Маленя, — перебила наконец Забава тихий рассказ бабки. — А чужане сильно порют? А то мне не столько Красаву жалко, сколько ту рабыню, что кашляла. У нее-то здоровья точно нет…
Маленя только вздохнула, глядя с сундука на девку. Подумала — лучше тебе и не знать, как чужане порют.
А вслух сказала ворчливо:
— Тебе ярл что приказал? Никого не жалеть. А ты опять за свое? Лебедушка моя, Сванхильд… забудь ты это слово — жалость. Чужане его не больно почитают, а ты нынче сама из чужан. Вот и будь, как они. С волками жить, по-волчьи выть.
Бабка снова пустилась рассказывать. На этот раз про то, как жила в молодости у одного чужанина, а у того был сын, чересчур добрый, как сам хозяин сокрушался…
Забава снова ее перебила:
— Несправедливо это. Раз уж я виновата, то меня и следовало пороть.
— Ты только ярлу этого не скажи, — испугалась бабка. — Хватит и того, что от чести великой, им оказанной, при нем отказалась. Я как твое "нет жена ярла" услышала, так на месте чуть не померла. Разве можно такое говорить? Да еще тому самому ярлу Харальду?
— Он меня все равно не отпустил бы, — выдохнула Забава. — Сделал бы снова рабыней, и дело с концом.
— Вот и радуйся, что он не стал так делать, — ворчливо сказала бабка. — Ох, девка, ох, Сванхильд… по лезвию ведь ходишь. Разве можно такому перечить? Да еще после всех его милостей великих. Смотри только, ему не скажи, чтобы он и тебя выпорол.
Забава замолчала. А Маленя снова пустилась в рассказ о том, как хозяйский сын, которого она знала, вызвал на хольмганг — поединок ратный у чужан — воина. За то, что тот при нем свою же рабыню бить начал.
И на том хольмганге свою голову сложил. Хозяин плакал, а потом нашел скальда, чужанского песнопевца. Деньги немалые ему заплатил, чтобы тот вису, песню чужанскую, про его сына сложил. Чтобы по всему Нартвегру о нем и его смерти пели, а молодые слушали да на ус мотали…
Забава лежала, слушая бабку, и терзалась мыслью — почему сразу не сказала Харальду, чтобы ее порол, а не других? Раз она виновата, то ей и платить.
Стыдно было, словно напакостничала, а потом спряталась.
До тех самых пор стыдно было, пока не пришел Харальд.
Сванхильд лежала на кровати лицом к стене, съежившись и поджав колени. Вскочила, когда он вошел.
И посмотрела на него тревожно.
Харальд перевел взгляд на старуху, сказал медленно:
— Ты ведь знаешь, что чем меньше ты говоришь, тем дольше живешь?
Рабыня испуганно кивнула.
— Да, ярл.
— Когда придешь в рабский дом, — приказал он. — Расскажешь рабам то, что слышала сегодня. Чтобы все знали — связавшиеся с Рагнхильд умирают. Но тот, кто расскажет мне о ее кознях, получит награду.
— Да, ярл.
— Хорошо. — Он снова посмотрел на Сванхильд.
Девчонка стояла навытяжку и переводила взгляд с него на старуху.
— Когда Сванхильд начнет спрашивать о сестре, скажешь, что ту после порки отправили в Хааленсваге, — приказал Харальд. — И вторую рабыню тоже. А теперь я буду говорить с ней. Переводи.
Он помолчал, рассматривая девчонку. Глаза красные, припухшие, но слез не видно. Смотрит с решимостью — мрачноватой какой-то решимостью, честно говоря…
— Завтра я отправлюсь в поход. Ее возьму с собой. Сегодня мы переночуем в моих покоях. Все вещи Сванхильд, вижу, уже в сундуке?
Единственное, что было сейчас на виду в опочивальне — ее плащ, висевший на изголовье кровати. Ни тканей, ни шитья…
Старуха суетливо кивнула.
— Скажи ей, — велел Харальд, — что в походе она будет носить мою одежду. В ней теплей, и под подол не задувает. Но если хочет взять с собой что-нибудь — пусть соберет узелок, когда мы придем в покои.
Он уже шагнул в сторону сундука, но тут девчонка что-то сказала, стоя все так же навытяжку.
А рабыня почему-то не перевела. Харальд, нахмурившись, рыкнул:
— Что там?
Старуха, сжавшись, пролепетала:
— Она говорит… что по справедливости следовало наказать ее, а не других. Прости, ярл, что не сразу тебе перевела… прости, замешкалась.
Харальд наклонил голову, чтобы спрятать легкую тень улыбки. Согласился:
— Да, по справедливости следовало наказать и тебя, Сванхильд. Мне свернуть шею этой старухе? Или придушить щенка, что я тебе подарил? Он как раз здесь, в крепости. Выбирай.
Девчонка, выслушав его слова от старухи, нахмурилась. С жаром начала что-то говорить…
Он ее перебил:
— Я — ярл. Если я совершу ошибку, за нее заплатят жизнью мои люди. Ты станешь моей женой. Привыкай к тому, что за твои ошибки платят жизнью другие. Это правильно.
Он почти знал, каким будет ее ответ. И не удивился, когда старуха перевела:
— Это несправедливо.
— Да, — согласился Харальд. — Но твоя жизнь принадлежит мне. И пока я жив, платить за тебя будут другие. Просто не совершай ошибок, Сванхильд. Вот и все. Накинь плащ, мы уходим.
Харальд наконец добрался до сундука, вскинул его на плечо. Развернулся и вышел, пригнувшись, чтобы пройти под косяком.
— Помочь, ярл? — спросил один из стражников, стоявших за дверью.
— Нет, — буркнул он. — Идите спать. Завтра рано утром уходим.
Снаружи было темно, крапал мелкий дождь. Забава шла следом за Харальдом — молча, не глядя себе под ноги и оступаясь на мокрых камнях.
Ничего не хотелось. И думать ни о чем ни хотелось. Но мысли о Красаве и о той, второй рабыне, не отступали.
Придя в покои, Харальд скинул сундук возле одной из стен. Повернувшись к ней, сказал:
— Сванхильд…
И указал рукой на сундук.
Приказывает собрать узелок, о котором говорил, как-то заморожено подумала Забава.
Сам Харальд тут же отошел, завозился у другого сундука. Покидал в него что-то из соседнего…
Потом закрыл, выложив на крышку одежду.
Забава стянула с плеч плащ, который так и не застегнула. Зачем-то аккуратно его свернула, прижала к груди. Погладила мех.
Отвернулась от Харальда. Видеть его не хотелось.
Подумала вдруг — он, наверно, был там, где Красаву и вторую рабыню пороли. Стоял и смотрел. Осуждать его за это она не могла…
Но и видеть его глаза сейчас не хотела.
Харальд подошел к ней со спины, забрал плащ, отшвырнул в сторону. Сам стянул с нее платье вместе с нижней рубахой.
Забава не сопротивлялась. Зачем? Все равно будет так, как захочет он. Харальд не только это решает — но и когда ей во двор выходить, когда взаперти сидеть.
Руки Харальда развернули ее, стиснули. А Забава вдруг вспомнила, как он разговаривал с Маленей, перед тем как поговорить с ней самой. Быстро говорил, так что она успела уловить лишь несколько слов.
Но и этого хватило, чтобы понять — Харальд отдавал Малене приказы. Что-то о рабах, рабынях, Рагнхильд…
И о ней самой не забыл, назвав ее Сванхильд.
Харальд вдруг вздернул Забаву в воздух, приподнимая над полом. Поцеловал.
Девчонка не сопротивлялась. Только была безжизненной.
И Харальд, уложив Сванхильд на кровать, застыл над ней, не спеша поглаживая ее щеку. Девчонка смотрела снизу отстраненно.
Он мог заставить Сванхильд хотеть его. Знал, что мог. Ее тело уже привыкло к нему, отзывалось на ласку. Просто потребуется больше времени — но сначала она начнет дышать чаще, а потом заойкает…