Однако она имеет право на скорбь, решил Харальд. Тело ее сестры лежало сейчас в грязи меж двух рабских домов — он приказал, чтобы тела рабынь остались там же, где их запороли. Чтобы рабы, выйдя поутру, снова увидели их. И смотрели на них все те дни, что он будет отсутствовать.
Сванхильд этого все равно не увидит, поскольку уплывет с ним в Веллинхел. И прежде чем она спустится на берег, тела уже уберут…
И все же она имеет право на скорбь. Пусть и не знает, что ее сестра уже мертва.
Завтра ночью будет стоянка в одном из фьордов по дороге, подумал Харальд, вытаскивая из-под Сванхильд покрывало — и накидывая его сверху. Там ее печаль станет легче. Весь день вокруг будет море, плеск волн, не будет крепости.
А потом они остановятся на ночевку…
Он скользнул под одеяло и уснул.
ГЛАВА 2. Штурм
Разбудил его странный редкий стук, вплетающийся в шипение угасающего светильника. Словно по доскам била капель, нечастая и тяжелая.
Харальд приоткрыл глаза еще в полудреме — но когда вскочил с кровати, сна не было уже ни в одном глазу.
Но за оружием он не потянулся.
От дальней стены опочивальни медленно, крохотными шажками подходила женщина. Белые волосы падали до пола, укрывая ее пологом. Белая одежда, лицо уроженки Нартвегра. Красивое лицо, хоть и не такое прекрасное, как у Рагнхильд.
И в отставленной, опущенной вниз руке — чаша, легко прихваченная пальцами за один край. С другого края медленно, тягуче падают вниз капли…
— Я вышла лишь вылить чашу, — прошелестела женщина. — Времени нет.
— Сигюн? — изумленно пробормотал Харальд.
И вдруг вспомнил, что стоит перед ней без штанов. Но не сдвинулся с места.
Если жена его деда, Сигюн, вечно держащая над Локи чашу, говорит, что времени нет — значит, сейчас не до стыда.
Она продолжала медленно отмерять крохотные шажки, глядя на него спокойным взглядом. Снова прошелестела:
— Мужчины прислали яд в напитке — и кровь на лезвиях стрел. Я прислала ту, у которой хватит терпения даже на тебя, дитя Ермунгарда. Ту, что простит и тебя. А сейчас вставай. Пора.
Сквозь шипение светильника и мерный стук редких капель вдруг пробились далекие крики…
И Харальд проснулся — уже по-настоящему, резко, словно на него плеснули холодной водой. Тут же сообразил, что лежит по-прежнему в кровати, под покрывалом.
Никакой Сигюн в опочивальне не было.
Но отзвуки далеких, смягченных расстоянием криков продолжали долетать. По проходу вдруг загрохотали тяжелые шаги, кто-то завопил:
— Ярл. Вставай.
И Харальд взлетел с постели, крутнулся, торопливо одеваясь. В дверь уже колотили.
— Иду, — рявкнул он, подхватывая секиру и вылетая из покоев.
— Ворота, — выкрикнул стоявший за дверью воин. — Они их выбили, не знаю как. И в крепость уже ворвались воины Гудрема.
— Стой здесь, — бросил Харальд. — Пока не пришлю людей, охраняй ее.
Он толкнул воина в свою опочивальню, метнулся вперед, колотя по дороге в двери покоев, где спали родичи. Выскочил во двор…
И только там вспомнил, что Сванхильд успела лишь сесть на постели, когда он переступал порог. Под соскользнувшим краем покрывала грудь ее была обнаженной.
А он отправил к ней воина.
Тому не до этого — и он не посмеет, решил Харальд.
По крепости метались огни.
Он огляделся и ринулся к воротам. По дороге отловил пару своих людей, бегущих туда же, отправил их к Сванхильд.
Неизвестно, что случилось с воротами — но окованные железом створки валялись теперь в сотне шагов от крепостной стены. Разбросанные по обеим сторонам от дорожки.
На земле между отлетевшими створками и дырой в крепостной стене корчились и просто лежали люди. Словно неведомая сила выбила ворота и отшвырнула их — а те на своем пути посбивали людей, давя их, словно мошек.
Дрались уже в крепости. Единой линии у защищавшихся не было — все смешалось, схватка разделилась на отдельные островки.
Снизу, от берега, бежали воины, и его, и родичей. За спиной что-то ревел ярл Турле. Голос его приближался…
А от ворот, вытянувшись длинным клином, в крепость вливались чужие хирды.
И Харальд ощутил себя почти счастливым. Вдохнул, оскалившись, воздух, пахнущий кровью и дымом. Огни в крепости и белые пятна лиц — все вдруг окрасилось в красное…
Он ринулся вперед, оставляя позади себя просеку из тел.
Рубил тех, кто вскинул против него меч — или нацелился в него копьем. Раз поднимают оружие, видя его глаза и волосы, значит, враги…
Кейлев выскочил из мужского дома, когда ярл уже подбегал к нападавшим, темным клином входившим в крепость. По обе стороны от ярла на ходу выстраивались воины его хирдов, тоже образуя клин…
Ислейв, его сын, уже несся в ту сторону. Следом бежал Болли, на ходу вскидывая щит — чтобы прикрыть бок брата, когда они присоединятся к строю.
Парни позаботятся друг о друге, подумал Кейлев. А ему следует заняться другим.
Ворвавшиеся в крепость вопили:
— Гудрем.
А раз тут Гудрем Кровавая Секира, значит, нужно ждать пакостей. Навроде тех стрел с ядом, от которых ярл обезумел и потемнел. Или еще чего-то.
Мир переворачивается, мелькнула у Кейлева мысль. Конунги угрожают отцам своих воинов, что убьют их сыновей, которые служат тем самым конунгам. И заставляют отцов нарушать слово. Строят подлости и пользуются ядом. Было ли такое прежде в Нартвегре? Да никогда.
Даже просто нарушить свое слово — и то считалось позором…
Надо найти девчонку Сванхильд, решил Кейлев. И держать ее поблизости от ярла — на всякий случай.
Он заспешил к женскому дому. Заглянул в каморку, куда приносил ткани, но Сванхильд там не было. Крикнул бабам, вылезшим в проход:
— Сидите и не высовывайтесь. Зарубят.
Потом выскочил и побежал к главному дому, где находилась опочивальня ярла.
Когда в проходе женского дома завопили:
— Убби. Вылазь, ворота выбили.
Тот вскочил и убежал. Из-за бревенчатой стены опочивальни уже доносились крики…
Рагнхильд, морщась от боли, поднялась с кровати.
Убби отходил ее сложенной вдвое веревкой с узлами — так, чтобы болело, но чтобы можно было таскать ноги, как он сказал. И пообещал, что повторит порку, как только рубцы подживут.
Унизительней всего было то, что Харальд не стал рассказать Убби о том, что случилось, наедине. И жених узнал обо всем, когда ярл перед поркой рабынь объявил их вину, упомянув и ее имя.
А после наказания, когда наступила ночь, Убби опять заявился в ее опочивальню. Потребовав, чтобы она приняла его как желанного супруга…
И ей пришлось это сделать.
Рагнхильд вышла в проход с гримасой боли на лице. На крепость напали. Опять Гудрем?
Услышав крик белоголового старика, подручного Харальда, она криво улыбнулась. Зарубят… Если крепость возьмет Гудрем, ее не просто зарубят. Кровавая Секира придумает для нее кое-что пострашней.
Может, сбежать? Нет, это слишком опасно. Мало ли на кого наткнешься в темноте.
Лучше остаться здесь — в крепости сейчас родичи Харальда со своими хирдами, так что ярл, надо думать, удержит Йорингард.
Вот только Гудрем наверняка использует стрелы с ядом, тем самым, после которого Харальд в прошлый раз потемнел — и переменился. Или смажет этим ядом копья, мечи…
Надо бы выглянуть и посмотреть, что происходит в крепости, подумала Рагнхильд.
Она вернулась к себе, накинула на голову темно-зеленое покрывало, содранное с кровати — чтобы скрыть волосы. Если прикрыть им лицо, то можно раствориться в тени.
Затем вышла в проход. Прикрикнула на сестер, приказав им разойтись по опочивальням — и выскользнула из женского дома.
Забава едва успела прикрыться покрывалом, когда в опочивальню влетел какой-то воин. Тут же развернулся к ней спиной, что-то проворчал.
Она, закутавшись в утянутое за собой покрывало, отыскала платье и рубаху, брошенные Харальдом на сундук у дальней стены. Оделась, присев на корточки за кроватью.
И подошла к воину. Тронула того за локоть, спросила:
— Что делать ярл?
Он ответил, гортанно, хрипло — но Забава его не поняла. И замерла у двери, прикусив губу.
Стражник опять что-то сказал, махнул рукой, приказывая ей отойти от выхода. Она отступила на шаг. Было и страшно, и тревожно.
Напали, билась в уме у Забавы испуганная мысль. И Харальд сейчас там, где кричат. Дерется…
Потом пришли еще двое, перебросились парой слов с воином, что караулил в опочивальне. Следом все трое вышли, забормотали глухо за дверью.
Забава стояла неподвижно. Прислушивалась, сжав кулаки.
В крепости кричали.
Когда в покой вошел Кейлев, ее приемный отец, она бросилась к нему. Спросила, почему-то смутившись:
— Харальд?
Кейлев, не ответив, окинул взглядом опочивальню. Схватил плащ, накинул ей на плечи — и, вцепившись в руку, потянул к порогу. А потом по проходу, к выходу…
Забава с готовностью побежала следом. И как только они вышли во двор, полный криков и отсветов далеких факелов, тут же вырвалась вперед. Поискала взглядом Харальда, но не нашла.
Приемный отец что-то рявкнул, дернул ее за руку, запихнув себе за спину. Трое стражников встали рядом, телами и щитами загородив обзор.
Потом Кейлев торопливо зашагал куда-то вперед, и Забава снова побежала за ним.
Ловушка, стучало в уме у Харальда. Мысль об этом пробилась сквозь красный туман, застилавший ум — и мир перед глазами.
Хирды Гудрема отступали слишком быстро.
Лязг железа вплетался в вопли и рев. В крепости орали не меньше сотни глоток. Кого-то убивали, кто-то корчился на земле, его собственные воины ревели:
— Харальд.
Те, кто сражался против них, отвечали воплями:
— Гудрем. Секира.
И отступали. Но как-то слишком быстро.
Харальд крутился под чужими копьями, которыми щетинился клин теперь уже отступавших воинов Гудрема. Запускал секиру гулять под кромками чужих щитов, подрубая ноги.
И раза два бросил взгляд через плечо, в сторону моря. Огни по обе стороны фьорда не горели. Значит, чужих драккаров возле устья нет.