Трюгви нахмурился — но не слишком сильно, словно ждал этого. Заявил после паузы:
— Но ты же обещал никого не трогать.
— А разве я трогаю кого-нибудь? — изумился Харальд. — Мои парни заберут у твоих мечи, чтобы не порезались, если что. Прикажи лучше своим отдать оружие. И все будет хорошо, Гудремсон.
Трюгви глянул с вызовом, крикнул — уверено, неожиданно твердым голосом:
— Сложить оружие.
Чужие воины с равнодушными лицами начали кидать на землю мечи. Харальд, наблюдая за ними, заметил:
— Что-то маловато у тебя воинов, Трюгви, сын Гудрема. Здесь я вижу не больше сотни — а в трех хирдах, что у тебя остались, должно быть не меньше четырех сотен клинков. Драккары у причалов крупные, каждый на сорок пар весел…
— Многие ушли, — сердито заявил Трюгви. — Сбежали, испугавшись. Кое-кто бросил мне прямо в лицо, что со смертью отца умерли и их клятвы. Еще около пяти десятков человек стоят сейчас на стенах. Они тоже могут сложить оружие, если хочешь. Но для этого нам с тобой придется пройтись по крепости. Мне, чтобы приказать, а тебе с твоими людьми, чтобы забрать мечи.
Харальд едва заметно кивнул.
Все было гладко и достоверно.
Может, качнуть лодку?
— От тех, кто прислуживал Гудрему, надо ждать любой подлости, — с расстановкой сказал он, глядя в упор на трех хирдманов. — Думаю, кое о чем вы умолчали. А спрошу-ка я вас по-другому. С пристрастием. Сейчас мои люди разожгут костры. И я узнаю, что ждет меня в кладовой…
Хирдманы с мгновенно изменившимися лицами встали спиной друг к другу. Полтора десятка воинов Харальда тут же выставили чешую щитов за их спинами, ощетинились копьями, преграждая путь к другим людям Трюгви.
Харальд вскинул руку, давая знать, чтобы не вмешивались.
Гудремсон стоял неподвижно, молча. Сжимал кулаки, но за меч на поясе не хватался. Лишь смотрел на Харальда с ненавистью.
— Про тебя говорили, что ты держишь свое слово, ярл, — выкрикнул один из хирдманов. — О пытках уговора не было.
— Когда ваш конунг делал из ваших же воинов драугаров, вы не возмущались, — рявкнул Харальд. — Так вам ли меня в чем-то упрекать?
Он все ждал, что из крепости повалят остальные люди Гудрема — но ничего не происходило. Его хирды уже сгоняли в одно место чужих воинов, заканчивая их разоружать.
Сквозь толпу пробились его собственные хирдманы — Убби, Свейн, Бъерн и Ларс. И Свальд. Все пятеро смотрели на него, ожидая приказов.
Харальд качнул головой, запрещая подходить поближе.
Может, он все-таки ошибся? Был только один способ проверить это — войти в кладовую.
Но сначала следовало закончить здесь. Харальд перехватил секиру поудобнее, держа ее по-прежнему одной рукой, а не двумя. На этот раз он собирался брать живьем, а не убивать…
Начал он с Трюгви, уже успевшего вытащить меч. Метнулся смазанной тенью в сторону, заходя слева. Ударил мальчишку в челюсть — тот так и упал, со вскинутой правой, с клинком, занесенным для удара.
Харальд развернулся к хирдманам.
Ветераны Гудрема не стали нападать на него все разом, одновременно. Один развернулся, чтобы прикрыть спины товарищей, если люди Харальда вдруг решат поучаствовать в драке.
Двое других кинулись на него. Он качнулся, пропуская мимо клинок первого — и вскинул руку, встречая меч второго. Но не отбивая, а ловя.
Клинок, попав в зазор между лезвием и четырехгранным острием в навершии секиры, зазвенел. Харальд мгновенно перехватил рукоять уже двумя руками, крутнул перед собой, уводя меч вниз. Тот лязгнул — и вылетел из рук хозяина.
Харальд саданул обезоруженному по зубам рукоятью секиры, тот пошатнулся, упал…
А он переступил с ноги на ногу, с разворотом, встречая двух оставшихся. Поднырнул под клинок, летевший с правой стороны, врезал тому, кто его держал, под дых — опять окончанием рукояти, чтобы не убить. Скрежетнули кольца кольчуги, вминаясь в тело.
Хирдман с хриплым звуком выдохнул и завалился назад.
Третьего Харальд оглушил, саданув обухом секиры по шлему. И отступил на шаг, поворачиваясь к тому, с кем схлестнулся в самом начале драки, лишив оружия и оставив без нескольких зубов. Мужчина успел подняться и подобрать меч, снова кинулся на него…
Харальд отбил удар, перекинул секиру в одну руку — и освободившейся ладонью перехватил чужое запястье. Стиснул, но не так, чтобы лишить руки, помягче.
Клинок вылетел, зазвенел на камнях.
Хирдман замер на месте, сгорбившись и угрюмо глядя на него. Кровь струей текла по подбородку. Двое его товарищей и Трюгви валялись рядом.
— Что теперь? — спросил Убби, дожидавшийся конца драки в десятке шагов от ярла, вместе с остальными.
Харальд оглянулся. Тьма уже сгущалась, его люди разводили на берегу костры — чтобы осветить берег и подходы к причалу.
— Свяжите тех, что валяются, — распорядился он. — И закройте ворота крепости. Людей к ним, чтобы никто не помешал нашей беседе.
Потом посмотрел на единственного хирдмана, оставшегося стоять на ногах. Спросил:
— Сам расскажешь, что приготовлено для меня в кладовой? Или придется пытать?
Мужчина молчал. Харальд мельком глянул на кнорр, покачивавшийся на мелкой волне у причала. Над бортом торчали бледные женские лица.
Он сплюнул, зло сказал:
— Свейн. Пошли кого-нибудь, пусть загонят баб в укрытие, чтобы не словили случайную стрелу. И какого Хеля, хотел бы я знать, парни с кнорра позволяют им бегать по палубе, словно крепость уже захвачена — и все закончено?
Один из воинов, стоявших за плечом Свейна, тут же сорвался с места.
— Придержите этого, — распорядился Харальд, глядя на хирдмана, по-прежнему угрюмо молчавшего. — Теперь слушай меня, человек Гудрема и Трюгви — конунга, который когда-то водил вас в битвы, больше нет, но сам ты еще жив. А нынешний конунг достаточно глуп, чтобы устроить ловушку, но при этом вывести вас сюда, прямо мне в руки…
Харальд вдруг смолк, подумал — если только и это не подстроено. И не является частью ловушки. Потом шевельнул бровями, закончил:
— Костры горят, и огонь развязывает языки даже самым упрямым. Что ждет меня в кладовой?
Мужчина, схваченный за плечи и за локти, вдруг харкнул ему под ноги кровавым сгустком. Прохрипел:
— А почему бы тебе не спросить все это у отца — если ты и впрямь Ермунгардсон? Он бог, ты богорожденный — а в жернова ваших семейных дрязг попадаем только мы, люди…
И впервые Харальд не нашелся с ответом.
Кто рискнет прогневать Ермунгарда — тот может уйти в море и не вернуться. Это знают все. Для простых людей отвернуться от воли Мирового Змея слишком опасно. Море близко…
И Ермунгард, похоже, когда-то потопил драккар Гудрема, а потом предложил ему выбор — смерть от его лап или помощь в обращении сына. Ну и жертвы, конечно.
Конечно, Гудрем мог согласится — а затем уйти в горы, подальше от моря, чтобы Змей до него не дотянулся. Бросить драккары, Веллинхел, стать горным конунгом, никогда больше не выходить в море…
Однако он на это не пошел. И решил извлечь свою выгоду, подмяв под себя весь Нартвегр с помощью обращенного сына Змея. Глупый был человек, больше хвастал, чем делал.
Но этот хирдман вряд ли мечтает о том, чтобы стать конунгом Нартвегра. Просто боится пойти против воли бога. О которой после смерти Гудрема мог объявить тот же Трюгви, новый конунг Веллинхела.
Зато теперь нет сомнений в двух вещах — что ловушка в крепости есть, и Гудремсон успел повидаться с Ермунгардом. Осталось только узнать, что за ловушка.
Харальд посмотрел на серебрившуюся в темноте гладь залива. На кнорр у причала. Если пытать, то осторожно, так, вопли туда не долетали.
— Подержите его, — приказал он. — И заткните ему рот. Принесите пару горящих факелов.
Хирдман дернулся, пытаясь вырваться из рук, уже заломивших ему локти назад — и совавших в разбитый рот тряпку. Но бесполезно.
Харальд взял протянутый факел, внимательно посмотрел на мужчину. Живот прикрывает кольчуга. Это хорошо. Значит, припекать будет сильно, кожу обожжет, но обуглиться она не так быстро, как на открытом огне. Если действовать осторожно, то он всего лишь подпалит хирдману Трюгви шкуру — но не оставит того калекой.
Харальд тряхнул головой, скривился.
Самое плохое было в том, что он не хотел его пытать. Может, потому, что слова, которые мужчина бросил ему в лицо, были справедливы. Между ним и Ермунгардом дела семейные, а гибнут люди.
Да и в крепость идти все равно нужно. Там он и узнает все. Так и так…
Харальд скривился еще больше, глухо проворчал:
— Какого Хеля…
И метнул разъяренный взгляд в сторону кнорра. Девчонка его ослабила. Настолько, что ему уже и пытать не хочется.
Он шагнул к хирдману, над берегом поплыл запах паленой плоти. Человек с заткнутым ртом сначала лишь молча дергался, потом, не выдержав, глухо завыл.
За мной не только я, холодно подумал Харальд, отдергивая факел. За мной еще и мои люди. А весной приплывет Готфрид…
— Выньте ему кляп, — резко сказал он. — Послушаем, что скажет. Помнишь, что я спрашивал, человек Трюгви? Что ждет меня в кладовой?
Мужчина закашлялся, потом крикнул:
— Там пара драугаров. С зельем на мечах.
Харальд скривился. Врет, сразу понятно. И ведь этому хирдману нет смысла упираться — его отца он не убивал, а Трюгви еще не успел заслужить преданность своих людей…
Разве что он боится пойти против воли Ермунгарда.
— Заткните ему рот, — бросил Харальд.
И снова вытянул руку, державшую факел. Поддержал на этот раз недолго, приказал:
— Вытащите кляп. Послушаю, что он скажет.
— Там женщина, — дрожа и задыхаясь, пробормотал хирдман. — Красивая. Я такой никогда не видел…
Это прозвучало так неожиданно, что Харальд ощерился. Опять обман? Да нет, звучало настолько глупо…
Что было похоже на правду.
— Заткнись, предатель, — Ломким голосом крикнул вдруг Трюгви, успевший за это время очнуться — и кое-как сесть.
— По-хорошему, сын Гудрема, мне следовало бы пытать тебя, — тяжело сказал Харальд, разворачиваясь к нему. — Сколько тебе лет?