— Я в порядке, — прорычал он. — Секиру. Любую. И стащите с кого-нибудь штаны.
Один из Кейлевсонов — кажется, Болли — подбежал, сунул ему в руки собственную секиру. Штанов пришлось дожидаться дольше. И возиться, натягивая штанины, липнувшие к коже, влажной от крови.
— Болли, — крикнул Харальд, затягивая завязки. — Что там на кнорре?
— Да все в порядке, ярл, — пробасил тот, стоя рядом. — Мой брат там. И Свейн, когда ты крикнул, послал на кнорр еще десяток.
Убби, выбравшийся из толпы воинов и вставший рядом, тут же предложил:
— Отправить еще?
Харальд оглянулся на ворота, откуда по-прежнему напирали чужие хирды. Затем посмотрел на кнорр.
Тот покачивался у причала — и насколько он мог судить, там все было спокойно. На палубе сейчас поблескивали шлемы его воинов…
— Не надо, — буркнул Харальд, поворачиваясь к воротам. — Десятка хватит.
Рядом появился Ансен, из числа тех, кто пришел с ним из Хааленсваге. Протянул рубаху из медвежьей шкуры, которую успел принести с его собственного драккара — запасную, взамен той, что осталась в кладовой.
Он, отдав Ансену секиру, торопливо оделся. Забрал назад оружие, развернулся к воротам.
Подумал мрачно — надо шагать осторожно, раз уж остался без сапог. С другой стороны, босые ноги меньше скользят по кровавым ошметкам…
Бабка Маленя уже успела дойти до другого борта корабля, когда Забава наконец пошла следом. Правда, шагала медленно, с трудом передвигая ноги.
Хоть и понимала, что надо торопиться — дорога предстояла неблизкая, ей до Ладоги, бабушке Малене до Орешной веси…
Но быстрей не выходило, потому что на каждом шаге Забава оглядывалась туда, где кипел бой.
— Харальд, — заревели вдруг на берегу. — Ярл.
И Забава, расслышав крик, замерла. Снова оглянулась, но Харальда не увидела. Звенели мечи, люди бились…
Забава опять двинулась вперед.
Она уже почти дошла до борта, за которым исчезла бабка Маленя. Но тут на палубу, взобравшись по сходням, попрыгали какие-то мужики. Окружили ее, не пуская к борту, развернули. И начали что-то спрашивать.
На этот раз Забава в их хриплом карканье ничего не поняла. Не до этого было.
В Ладогу, билось в уме. В Ладогу…
Самый старый, с толстыми косами, выложенными на грудь, что-то сказал, глядя ей в лицо — и развернулся, оглядываясь. Трое из прибежавших склонились над людьми, что лежали на палубе…
Тут прозвучали два долгих, гулких слова, которые Забава тоже не поняла. Прилетели они с той стороны, где исчезли рабыни и бабка Маленя.
Но мужики вокруг Забавы тут же начали падать на палубу. С закрытыми глазами, словно уснули на месте, стоя.
Последним свалился немолодой мужик с косами. Напоследок еще попытался дотянуться до нее рукой…
— Забавушка, быстрей, — счастливым голосом позвала бабка Маленя из-за борта. — Поплыли отсюда, голубушка. Хватит, пожили на чужбине. Домой пора.
Она повернулась в ту сторону, откуда прилетел голос бабки, но напоследок все-таки мазнула взглядом по берегу.
И увидела — в раздавшемся круге воинов кто-то стоит. Горевший у воды костер высвечивал голову, залитую темно-красным — кровь? Даже косицы сейчас казались темными…
Неужели Харальд, подумала Забава. Он? Но весь в крови — ранен?
— Забава, — опять позвал с воды тот мужик, что говорил на родном наречии.
И бабка Маленя запричитала следом:
— Спускайся, голубушка. Время отплывать.
Не могу, убито подумала Забава. Она домой, в Ладогу, а Харальд останется здесь. Да еще и раненый. А она, получается, его бросит. Как он тут один? Особенно если на лице опять сияющая морда появится?
Окровавленный силуэт на берегу двинулся к воротам.
Надо хоть с бабкой Маленей попрощаться по-человечески, мелькнула у нее мысль.
И Забава сделала последний шаг, что оставался ей до борта. Перегнулась, посмотрела вниз.
На мелкой волне возле корабля покачивалась лодка. В ней сидели рабыни и бабка Маленя. Сзади, у кормила, примостился молодой парень. В рубахе с прошвами, как у ладожских. Лицо вскинул, глядел на нее неотрывно — и русые волосы, прихваченные на лбу тесемкой, перебирал ветер.
— Плывите без меня, — сказала Забава, глядя вниз.
Слова выходили медленно, тягуче, как бывает во сне.
— А я здесь останусь. В добрый путь, бабушка Маленя. Не поминай меня лихом…
Бабка, сидевшая в лодке, привстала, замахала рукой.
— Ты что удумала? Иди сюда, Забавушка. Поплывем домой, все вместе.
— Забава, — снова позвал парень в лодке.
И опять летняя Ладога встала перед глазами. Она вдруг поняла, что уже перевесилась через борт. Вцепилась в его край, замотала головой.
— Не могу. Не могу.
Нога поднялась сама собой, словно она собралась перелезть через борт.
Но ведь не собиралась?
Колдовство, с ужасом осознала Забава. И делает она то, чего не хочет. И в лодку спрыгнет, хоть и не желает этого…
Все, на что ее хватило, это закричать:
— Харальд.
Нога уже дотянулась до края борта. Она попыталась ее опустить — и сумела сдвинуть колено вниз на половину ладони. Замерла, борясь с собственным телом.
В груди плескался ужас. Если спрыгнет, то Харальда больше не увидит. И как он без нее? К кому придет, когда на лице загорится серебряная морда? А если весь засияет, как тогда, в опочивальне?
А главное, как она без него?
На глазах выступили слезы, прочертили дорожки по щекам…
Отзвук женского голоса, долетевший со стороны залива, Харальд расслышал, когда уже проложил просеку сквозь строй людей Гудремсона — и добрался до той стороны ворот.
Сванхильд, тут же мелькнуло в уме. Да, он послал воинов — но сам-то не проверил. Не убедился, что с ней все в порядке.
В груди неприятно заворочалось что-то. Харальд рявкнул:
— Убби, Свейн, Свальд. Присмотрите тут.
И нырнул в толпу своих воинов, строем напиравших от берега. Понесся, оступаясь на разрубленных телах и плечом снося всех, кто не успел уступить ему дорогу…
Пока бежал по берегу, видел, что на кнорре все в порядке — вроде и шлемы над бортом поблескивают, и люди на палубе стоят. Но недоброе предчувствие все равно шевелилось внутри холодным червем.
И Харальд не остановился.
Доски причала отозвались на его бег частым грохотом. Он не стал тратить время на сходни, прыгнул на палубу прямо с причала, перемахнув с разбега через полоску воды. И увидел девчонку, зачем-то оседлавшую борт по ту сторону корабля.
Сванхильд глянула на него с разнесчастным лицом. Потом покачнулась и разжала руки, вцепившиеся в планширь.
Палубу Харальд проскочил в два прыжка, едва не наступив на своих людей, лежавших на палубе. Девчонка уже заваливалась на ту сторону…
Он успел поймать мелькнувшую в воздухе ногу. Дернул ее к себе — но сапожок, в который вцепились его пальцы, мгновенно начал соскальзывать. Тело девчонки оказалось до странности тяжелым, словно с той стороны ее кто-то тянул.
Харальд, оскалившись, стиснул тонкую щиколотку, отшвырнул в сторону секиру. В уме стрельнула судорожная мысль — все равно не выпущу… и не отпущу.
Она закричала — пронзительно, резко, как кричат от неожиданной боли.
Но Харальд уже перегнулся через борт, дотянулся освободившейся рукой до ее локтя, рванул вверх. Затащил трепыхавшееся тело обратно на корабль, прижал к себе, разворачиваясь и становясь боком к борту.
И только после этого, с облегчением ощутив, как Сванхильд цепляется за него обеими руками — значит, жива и не держит зла за то, что он чуть не размозжил ей щиколотку — посмотрел вниз. Чтобы получше рассмотреть то, что успел заметить.
Рядом с кораблем над волнами висела полоса клубящегося тумана, из которой торчали женские головы. Он узнал рабынь, которые плыли на кнорре вместе со Сванхильд, седоволосую старуху-славянку.
Поверхность тумана колыхнулась, над палубой гулко пронеслось:
— Сон приходит…
Харальд вдруг ощутил, как смыкаются у него веки. Зарычал, тряхнул головой, пытаясь отогнать дрему, что наваливалась все сильней и сильней. Красноватое сияние, горевшее перед глазами и освещавшее все не в пример ярче, чем костры на берегу, начало затухать.
— Нет, — крикнула Сванхильд.
И зачем-то дернула его за уши. Сильно дернула. Будь он бабой, наверно, стало бы даже больно.
А так Харальд только уставился на нее. Девчонка все не успокаивалась, тянула за косицы, терла ему щеки. Под конец, всхлипнув, залепила легкую пощечину.
И тут он оскалился — не столько от ярости, сколько от неожиданности. Моргнул, осознавая то, что случилось.
Она его ударила? На палубе одного из его кораблей, так, что и с берега могли увидеть? Ладно, била его раньше, когда была лишь добычей, подаренной ему для потехи — но теперь, когда он сделал ее своей невестой, почти равной себе?
Зато красное сияние наконец-то осветило ее лицо. Осунувшееся, с запавшими глазами.
И голова начала соображать. Хорошо, что ударила, быстро подумал Харальд. Только что дальше?
Девчонка, вцепившись ему в плечи, что-то говорила на своем наречии, а он ощущал, как снова наваливается дрема. Как гаснут красноватые переливы на ее лице…
Надо что-то делать. Если он сейчас уснет, Сванхильд отправится за борт, это ясно.
Харальд разжал руки, державшие девчонку — та покачнулась, но устояла. Поймал ее ладонь, сжал. Сделал, борясь с сонливостью, два шага в сторону, к одному из тел, лежавших на палубе.
Услышал, как она тихо ойкнула, тоже вынужденно шагнув.
Ничего не поделаешь, сейчас ему нужно было добыть оружие.
Харальд наклонился, выхватил меч, так и оставшийся в ножнах воина — то ли спавшего, то ли мертвого.
Мысли путались, дрема одолевала все сильней. Он придавил зубами нижнюю губу — лопнуло, в рот потекла струйка крови.
И, шагнув к борту, подбросил меч. Уже в воздухе перехватил его за рукоять по-другому, как копье. Метнул клинок вниз, целясь в полосу тумана.
Клубящаяся лента висела над водой рядом с кнорром, так что промахнуться он не мог.