Оставшись без конунга, хирды сопротивлялись вяло. И в этом Харальд им помог, пройдясь по их рядам с секирой — уже со своей, к которой привык, с рукоятью, отполированной его ладонями…
Те, кто поумней, тут же начали отступать к воротам на другой стороне крепости. И растворяться в ночи. Хрориксон со своими людьми ушел первым.
Ни преследовать, ни искать кого-то Харальд не собирался. Осмотрел вместе со Свейном и Бъерном кладовую — но не нашел там ни одной баклаги с кровью его отца. Потом отправился допрашивать Трюгви.
Первое, о чем подумал Харальд, когда к нему подвели юного конунга — в живых того оставлять нельзя. Если выживет, то первое, о чем начнет мечтать — о его смерти. И рано или поздно подстроит что-то еще.
Кроме того, было и другое. Если бы Трюгви просто взялся за оружие, желая отомстить за смерть отца, это одно. Но он связался с Мировым Змеем, расставил ловушку…
И Сванхильд чуть не очутилась на конце одного из щупалец.
Парень смотрел угрюмо — и казался сейчас старше своих лет. Намного старше.
— Говори, — буркнул Харальд. — Где и когда ты виделся с Ермунгардом? Где зелье из крови Ермунгарда, которое было у твоего отца?
Гудремсон молчал, глядя с ненавистью.
И Харальд вдруг решился. Ему так и так нужно было побеседовать с Ермунгардом — вот уж кто точно знает ответы на все вопросы…
И не так уж его интересовало, где и когда Трюгви виделся с Мировым Змеем. Море рядом, далеко плыть не надо.
— Приготовьте лодку, — распорядился Харальд, посмотрев на своих людей. — Подведите к берегу, за крайним левым причалом.
Так, чтобы Сванхильд не видела, мелькнула у него мысль. Он посадил ее под стеной справа от ворот, так что распахнутая створка прикроет то, что ей не следует видеть. К тому же перед воротами сидят раненые, стоят воины, которых отрядили приглядывать за берегом и причалами.
Пара человек, уже отделившихся от строя его людей, понятливо пробормотали:
— Да, ярл.
И исчезли.
Харальд снова перевел взгляд на Гудремсона. Заметил хрипло:
— Ты ведь не отправил из Веллинхела свою семью, конунг Трюгви? Понадеялся на свою победу… и зря. Свальд, где ты? Отбери пару баб из семьи Гудрема. Свяжи их и сунь в лодку. Рты не забудь заткнуть.
Свальд, с готовностью кивнув, ушел. Харальд помолчал, окидывая взглядом то, что было перед ним.
Пленных — вместе с которыми перед этим держали и Трюгви — согнали в один из углов крепости. За связанным Гудремсоном стояли уже воины самого Харальда, дальше на земле сидели пленные.
И сидели вплотную друг к другу, так что издалека казались озером из голов. Три костерка, разведенных по краям того места, куда собрали пленных, высвечивали усталые, опустошенные лица — на которых отпечаталась безнадежность.
— Здесь погибли мои люди, — сказал Харальд после паузы. — А мои люди мне дороги. Твоих воинов я не виню, но ты подстроил мне ловушку. За такое принято платить кровью. К тому же тебе, сын Гудрема, самое время узнать, в кого вы — ты и твой отец — хотели меня превратить. Я так понимаю, Ермунгард когда-то утащил драккар с Гудремом на дно — а потом предложил ему жизнь в обмен на меня? И ты, вместо того, чтобы отомстить мне честно, с мечом в руках, тоже отправился договариваться со Змеем?
Трюгви на мгновенье опустил взгляд. Но тут же посмотрел снова, с вызовом.
— Драться с тобой? С берсерком, Ермунгардсоном и богорожденным?
— Но своих-то воинов ты против меня посылал, — рявкнул Харальд. И добавил уже ровным голосом: — Лучше бы вызвал меня на хольмганг, конунг Трюгви. Тогда я еще мог бы тебя пощадить. Но ты, как я понимаю, хотел не отомстить, а сохранить Веллинхел и драккары отца. А еще выжить.
Гудремсон ответил ненавидящим взглядом. Харальд, отвернувшись от него, посмотрел на своих хирдманов — все, кроме ушедшего Свальда, стояли сейчас рядом.
— Свейн, Ларс. Расставьте людей по стенам крепости. Как бы те, кто ушел из Веллинхела, не решили вернуться. Убби и Бъерн — на вас берег и драккары. Поставьте людей вдоль воды. Если заметите что-нибудь в заливе, первым делом отведите мою невесту в крепость. И сами уходите за стену. Я отлучусь ненадолго. Трюгви связать — и ко мне в лодку.
Хирдманы закивали.
Харальд уже шагнул, собираясь уйти, но тут Убби вдруг спросил:
— Идешь поговорить со своим отцом, ярл?
— Иду, — согласился Харальд. — Передать от тебя привет?
— Да я просто так… — пробормотал тот.
Свейн оттер Убби плечом, сказал громко:
— Все выполним, ярл.
Лодку для него уже подвели к берегу за причалом слева — крупную, четырехвесельную. И Свальд с парой людей тащили по крепости двух связанных женщин, направляясь к воротам. Молодых, увешанных золотом.
Харальд, шагая к берегу, ощутил легкую тень стыда. Но беседовать с родителем он сегодня хотел долго — а для этого требовались жертвы.
Причем простые люди в крепости провинились перед ним куда меньше, чем семейство Гудрема.
Прежде чем отплыть, он сходил на свой драккар. Нырнул прямо с борта в ледяную воду, забрался обратно по веревке, пофыркивая и постукивая зубами. Добежал до закутка за занавесками, где стоял его сундук, оделся в чистое. Натянул наконец сапоги…
И, выйдя обратно на причал, глянул на берег.
Рядом со Сванхильд, так и сидевшей там, где он ее оставил, под стеной справа от ворот, виднелись силуэты Ислейва и Болли, ее братьев. Рядом торчал десяток воинов, которым было приказано не спускать с нее глаз.
Расстояние между Сванхильд и водой было всего в четыре десятка шагов. Однако отправлять ее в крепость Харальд пока не хотел. Там валялось слишком много тел — а с нее на сегодня хватит зрелищ.
Глубина залива возле берега небольшая, подумал он. А тварь, выманившая женщин с кнорра, немаленьких размеров. По мелководью она не выгребет. И на берегу слишком много воинов — сейчас там будут толпиться хирды Убби и Бъерна, которым он велел сторожить причаля. Как только его люди что-то заметят, тут же уведут Сванхильд за стену.
Харальд отвел взгляд от своей невесты. Пробежался по причалу, потом по берегу. Запрыгнул в лодку, куда уже бросили двух баб и Трюгви — со связанными руками, с кляпами во рту. Оттолкнулся веслом от неглубокого дна, погреб, уводя лодку от берега.
Он греб до тех пор, пока костры на полоске земли перед причалами не превратились в цепочку мелких далеких огней. Потом убрал весла, встал в полный рост. Бабы в лодке глухо заскулили, хлюпая носами…
— Ермунгард, — бросил Харальд в темноту, прикрывавшую волны залива.
И шагнул к Трюгви.
Лодка под ногами дрогнула. А затем странно замерла, перестав покачиваться. Словно стояла на берегу.
И он, еще никого не видя, понял — родитель.
— Живым… — жадно попросил шипящий голос из темноты. — И чтобы бился…
Харальд подхватил задергавшегося Трюгви, молча выдрал кляп. В два взмаха разрезал ножом веревку, стягивавшую запястья за спиной — и другим концом наброшенную на шею, петлей. Перекинул через борт.
Над заливом полетел дикий крик. Потом смолк, захлебнувшись. Бабы от ужаса перестали скулить, затихли, шмыгая носами.
Над водой, с той стороны лодки, куда он бросил Гудремсона, сейчас плавало светлое марево, высвечивая верхушки волн. Бьющееся тело погрузилось, следом всплыла темная голова.
Харальд угрюмо сказал:
— Я предупреждал, чтобы ты не трогал мою женщину.
— С ней ничего плохого не случилось бы, — проскрипел отец. — Участь простых рабынь не для нее, раз уж ты ее выделил. Стала бы живой утопленницей — они живут долго, не увядая. И ты пришел бы следом за ней, ко мне…
— Нет, не пришел бы, — холодно бросил Харальд.
Но это заявление вызвало в нем темное недовольство. Выходит, бросил бы ее в лапах родителя. Одну.
Это уже не была бы Сванхильд, быстро подумал он. Тело, но не ее душа. Вряд ли живые утопленницы умеют краснеть или просят кого-то пожалеть.
— Я бы оплакал свою женщину, — размеренно сказал Харальд. — А потом отправился бы к Готфриду. Предупреждаю — не трогай ее. Ни щупальцами своих тварей, ни чем-то еще. Никогда.
— Или что? — медленно отозвался Змей.
— Все-то тебя пугать надо, — с досадой бросил Харальд. — Хочешь, я тебе кое-что предложу?
— Что может предложить Мировому Змею простой берсерк? — вопросом на вопрос ответил родитель. — Кроме себя самого, конечно?
Харальд поставил одну ногу на борт лодки, наклонился к воде, опершись локтем о колено.
— Скажи мне — почему я родился? Если я так опасен для тебя и для мира?
— Тебе не понравится, — скрипнул Ермунгард.
И Харальд удивленно приподнял брови. Заметил:
— Переживу.
— Моя плоть меняется, — прошипел родитель. — Все время. Когда-то я был ростом с тебя… и жил в Асгарде, с остальными. Потом начал расти. Меняться. И меня выкинули в мир людей, в море… даже Один и Тор испугались того, кем я могу стать. Но потом я открыл — когда у меня рождается дитя, мое тело перестает меняться. Остается прежним, пока дитя живет. Я начинаю думать чаще. Бывает, что думаю даже без жертв. Пока мой сын живет, мое проклятье, вечное изменение плоти, спит…
— Значит, я твое спасение, — равнодушно сказал Харальд. — Одного не могу понять — как ты не порвал на куски мою мать? С твоими-то привычками?
Может, ему показалось, но со стороны воды прилетел тихий вздох.
— В ней было так много жизни… она сияла мне с берега. Манила теплом, как огонь посреди холода. Я видел ее даже ночью, когда она спала — красной искрой на сером. Потом пришло время. Я нагнал бурю в южных морях, затопил пару кораблей. И взял ее, пока мог думать. В тот день она пошла на берег собирать яйца чаек, с парой воинов своего отца…
Харальд стиснул зубы. Яйца чаек. Выходит, его зачали весной. Все правильно, он родился зимой.
И сразу вспомнилось почему-то, что там, в Сивербе, мать никогда не подходила слишком близко к берегу фьорда. Вообще не приближалась к кромке воды — словно опасалась чего-то.
— Раз так, то тебе нужно, чтобы я жил, верно? — неласково буркнул он. — Давай договоримся — я постараюсь выжить здесь, на земле, а ты мне в этом поможешь.