— На дне тебе ничего не грозит…
— Кроме скуки, — рявкнул Харальд. — Вот мое предложение — я разобью Готфрида, человека, которого выбрал Тор, чтобы начать Рагнарек. Я обуздаю дар Одина, который мне достался. Я выживу, несмотря ни на что. И не поднимусь в небо. А ты не будешь мне мешать — и не тронешь мою женщину. Согласен?
Ермунгард долго молчал. Сказал наконец:
— Такие, как ты, погибают не в бою, а от предательства. И предают чаще всего женщины.
Харальд нахмурился.
— Пока что меня чаще всего предавал мой отец. Сначала он подослал ко мне людей с зельем, желающих превратить меня в ручное чудовище. Потом драугаров. Затем хульдру.
— Гудрем зря надеялся, что ты будешь служить ему долго… — насмешливо скрипнул Ермунгард.
— А ты зря старался, но речь не об этом. Давай так — я пригляжу за своей женщиной, а ты за своими щупальцами. Не трогай меня, и я попробую продержаться. Раз Один и Тор используют людей, чтобы начать Рагнарек, значит, их силы в этом мире не так уж велики. И Асгард, где они обитают, слишком далек от мира людей…
— Но если ты поднимешься в небо, — прошипел Мировой Змей, — ты отравишь его. И Биврест, радужный мост из этого мира в Асгард, засияет в полную силу… и боги смогут прийти сюда. Остаться. Все случится, когда ты поднимешься в небо…
Харальд нагнулся еще ниже, тоже прошипел — голосом, похожим на голос самого Ермунгарда:
— Не когда, а если. Они сбросили тебя сюда. Отдали тебе этот мир — так сделай его своим. Борись за него. Я стану мечом, который подрежет поджилки Готфриду. И посмотрим, кто победит — светлые боги, мечтающие о Рагнареке, или темные, которые хотят спасти этот мир. Ну?
— Это невозможно, — булькнул родитель. — Тебе с ними не совладать. Даже Локи, твой дед — и тот не смог защитить себя. И теперь висит, привязанный кишками сына… а ведь он дитя первых етунов, один из древних…
— Я не так много прошу от тебя, — угрюмо сказал Харальд. — Подождать до весны. Корабли Готфрида я встречу в море. И если увижу, что его не победить, отправлюсь к тебе. Прямо с палубы своего драккара.
В этот последний поход, мелькнула у него мысль, Сванхильд лучше не брать. И Кейлева с сыновьями тоже оставить на берегу. Сразу отправить их всех в Хааленсваге…
И может быть, они сумеют пережить Рагнарек.
— А до тех пор не подплывай ко мне близко, — закончил Харальд. — Не трогай мою женщину. А еще лучше, помоги мне. Хотя бы знаниями. Я ведь не первый твой сын? Что случилось с остальными?
Ермунгард помолчал, потом гулко сказал:
— Сердце Токи перестало биться перед той весной, когда я зачал тебя… но он жил больше трехсот лет. Жил счастливо и достойно, в моих владениях… и тебе там уготовано место.
— Считай своими владениями весь этот мир, — ровно предложил Харальд. — Скажи лучше — Токи тоже пытались подсунуть зелье из твоего яда, чтобы он поднялся в небо? В нем тоже был дар Одина?
— Да… — прошелестел Ермунгард. — Но я предложил — и он был не против…
Харальд оскалился.
— А я против. Не скажешь, почему Тор и Один вспомнили обо мне только прошлой весной? Да и ты тоже?
— Такие, как ты… должны возмужать. Моя плоть должна вызреть. Начать изменяться. Только потом все начинается. И все возможно…
Ермунгард вдруг шевельнулся, подплыл к лодке поближе.
— Теперь я все чаще думаю, сын. Теперь тебя можно забрать. Но и те, другие, теперь знают, что время пришло…
Харальд сцепил зубы. Он созрел — ну прямо как яблоко на ветке.
Следом вдруг мелькнула другая мысль — и Харальд замер. Вот что можно предложить Мировому Змею. Вот на что родитель может и согласиться.
— Раз так, — медленно уронил Харальд, — то выходит, что плоть Ермунгарда способна изменяться только на земле? Поэтому тебя сбросили именно в море?
— Я менялся даже там, — прошипел Змей. — Но не так быстро, как на суше. Потом мне начали приносить в жертву дев. Одной я позволил выжить. Так родился первый сын. С тех пор у меня всегда был сын…
Харальд кивнул, нависая над бортом лодки. Спросил:
— Как ясно ты начнешь думать, если я и дальше останусь здесь, на берегу? Проживу на земле год, два, три? Много лет? Или хотя бы до весны?
На этот раз ответа родителя Харальду пришлось дожидаться долго. А когда Ермунгард заговорил, голос его едва шелестел над волнами. Хорошо, что бабы, задохнувшись от ужаса, скулили теперь почти неслышно.
— Не знаю… я не пробовал. Никогда не рисковал. Но неизвестно, каким станешь ты. И мир может погибнуть…
— Все же до весны время есть, — с нажимом сказал Харальд. — Пусть это лишь несколько месяцев — но у тебя будет на пару мыслей больше. А затем, если мне не удастся победить Готфрида, я приду к тебе сам. Где то зелье, что ты дал Гудрему? В крепости я его не нашел.
В борт вдруг плеснула волна, и лодка, до этого бывшая неподвижной, закачалась. Ермунгард устал беседовать?
— Хульдра, которую я послал, — проскрипел родитель, — его вылила. Оно больше не подействует. Ты опять изменился. Ты переборол мою кровь — там, в лесу под Йорингардом. Теперь станешь таким, как я, только если сам захочешь…
Хоть одна хорошая новость, подумал Харальд. Не надо будет испытывать на себе зелье, посадив рядом Сванхильд, на всякий случай.
— Что за тварь сманила моих рабынь в воду? — спросил он.
— Краке…
— Краке на нашем языке значит искривленный, — Заметил Харальд. — Это что, имя?
Лодка закачалась сильней.
— Он потомок етунов-великанов, но получился не таким, как все. Твои рабыни какое-то время будут жить в нем… с ним… дай жертву, еще…
Харальд развернулся, поднял со дна лодки одну из женщин. Вытащил кляп, разрезал веревки. Подумал, сталкивая цеплявшуюся за него бабу в море — может, до второй дело и не дойдет. Ермунгард сегодня на диво разговорчив. Видно, и впрямь меняется. Мыслит все яснее, говорит все дольше.
Или Трюгви подкормил его недавно, и родитель не успел проголодаться?
Женщина кричала недолго, почти сразу же исчезнув в глубине. Харальд дождался, пока тело в ярком шелке уйдет под воду, спросил:
— А хульдра? Что это за тварь?
— Тоже потомок етунов… древних… их несколько таких в Нартвегре…
— И она слушается тебя, — тихо бросил Харальд.
Мировой Змей издал долгое шуршащее:
— Ха-а…
Потом добавил:
— Хульдра слушает только свои желания. Но она не хочет конца мира. Ей тоже не выжить.
Жаль, что красавица в синем боится железа — и к Готфриду ее не пошлешь, подумал Харальд. Того наверняка все время караулит стража с мечами.
Он выпрямился, спросил:
— Что насчет краке? Он сможет мне помочь, если нужно?
Волна вдруг резко плеснула в борт лодки.
— Краке ты ранил. Все потомки древних, вырастая, не любят железо…
— Значит, помощников среди твоих тварей мне не найти, — пробормотал Харальд.
— Нет, — прошипел Ермунгард, — И я не смогу помочь. Нъерд наблюдает из Асгарда за морскими глубинами. Он не даст мне потопить корабли Готфрида. Но есть и другое, о чем ты не знаешь. Весной в германских землях будет гулять Дикая охота. Тор придет охотиться в ваш мир — ненадолго, потому что Биврест пока не горит в полную силу. Он может принести своему человеку дары…
Харальд скривился. Если так, то германец придет не только с зельем.
Темная фигура приподнялась над волнами по грудь.
— Я подожду до весны… Раз ты просишь. И обещаешь прийти сам. Но это опасно. Берегись…
Харальд выдохнул, ощутив, как на лицо выползает улыбка — хоть и не следовало улыбаться, когда тут, в лодке, судорожно дышит еще одна жертва.
— Если я что-то узнаю — узнаешь и ты. Я приду, чтобы сказать. Это все… — проскрипел голос родителя.
Не все, подумал Харальд. И быстро спросил:
— Где вторая змея? Из тех двух, что ты содрал с меня?
— В моих владениях…
— Отдай ее мне, — попросил он. — Кто знает, вдруг мне понадобится ярость Одина. С хульдрой сегодня она спала.
— Ты получишь, — скрипнул Змей. — Я пришлю. В конце зимы. Перед весной…
— И мне нужно зелье из твоей крови, — торопливо бросил Харальд. — Вдруг и оно пригодится. Но помни — не трогай мою невесту. Ни щупальцами своих тварей, ничем.
— Получишь, — донеслось с воды. — До весны… а там посмотрим. Отдай и эту… отдай…
Слова Ермунгарда вдруг обернулись прерывистым шипеньем. Харальд, скривившись, скинул в воду забившуюся женщину.
И торопливо погреб к берегу.
Свальд, Убби и Бъерн поджидали его, стоя у кромки воды. Харальд нажал на весла, и нос лодки с шуршанием наполз на гальку берега.
Он швырнул причальный конец в руки одного из воинов, стоявших возле хирдманов, спрыгнул. И глянул туда, где сидела Сванхильд — под самой стеной, сжавшаяся в комок, по-прежнему неподвижная. Подойти бы…
Но времени нет.
— Что теперь? — почти радостно спросил Свальд. — Кстати, брат, я там видел сестер Трюгви, одна просто красавица. Я уже пообещал ей защиту. Ты ведь не против? Крепость взята, что это значит, ты знаешь…
Харальд обвел всех замороженным взглядом.
— Надеюсь, никто из ваших не бегает по Веллинхелу в поисках подола, который можно задрать?
Он в упор посмотрел на Убби, припомнив случившееся в Йорингарде. Тот нахмурился.
— Мой хирд на берегу и причалах, ярл. Весь, до последнего человека. Я своим так и сказал — узнаю, что кто-то пошел развлекаться, пока по морю плавает неизвестно что, сам отрежу ему то, с чем он за бабами гоняется…
Харальд кивнул, прищурившись. Сказал медленно:
— Веллинхел наш, но он нам не нужен. С другой стороны, жечь его я не вижу смысла. Сколько у нас пленных?
— Больше двух сотен, — откликнулся Бъерн.
Трюгви потащил своих хирдманов за ворота — и сам привел их в руки врага, мелькнула у Харальда мысль. А потом в бою некому было отдать хирдам нужную команду в нужный момент…
Останься мальчишка в живых, погубил бы еще немало народу. Мало зваться конунгом — надо еще уметь им быть.
— Приведите мне человека Трюгви, — распорядился он. — Которого я допрашивал на берегу.