Двое воинов из стоявших за спинами его хирдманов сорвались с места. Свальд широко улыбнулся, блеснул зубами. Объявил:
— Тут никто не решается, а я спрошу. Как родич родича… как поживает твой божественный родич, Харальд? Все ли хорошо у Мирового Змея?
Лица остальных мгновенно застыли — но взгляды стали жадными, внимательными.
— Мы поговорили, — без всякого выражения ответил Харальд. — И Ермунгард пожелал мне спокойного зимовья. Так что до весны больше битв не будет. Ты это хотел услышать, Свальд?
Брат улыбнулся еще шире. Пояснил:
— Не то чтобы я боюсь драки… но между родичами должен быть мир.
Харальд молча полоснул по нему взглядом — и снова посмотрел в сторону Сванхильд. Сидит. Смотрит вроде бы на воду.
А ему надо решить, что делать с Веллинхелом. И с пленными.
Каждый человек здесь — дитя Нартвегра, мелькнула у него мысль. И те, кто служит ему, и те, кто служил Трюгви. Крови Нартвегра на этом берегу пролилось уже достаточно…
Хирдмана, которого он пытал, привели чуть ли не бегом, подталкивая с двух сторон. Поставили перед ним — мужчина пошатнулся от последнего толчка, но устоял. Скривился от боли в обожженных местах, однако встал прямо, с высоко поднятой головой.
— Развяжите, — негромко приказал Харальд, заметив, что руки у того связаны за спиной.
И несколько мгновений смотрел в лицо с разбитым в кровь ртом — след от его удара, нанесенного рукоятью секиры. Сказал:
— Время разобраться с теми, кто поднял оружие против меня. Трюгви уже пошел на корм Ермунгарду.
— А теперь, выходит, настала моя очередь? — шепелявя, спросил хирдман.
И Харальд, решив посмотреть, что будет дальше, вдруг кивнул. Молча, не говоря ни слова.
— Помню, я когда-то мечтал попасть в Вальгаллу. — Мужчина криво улыбнулся. Посмотрел на Харальда без ненависти, спокойно, но безрадостно. — Делай то, что считаешь нужным, ярл.
Харальд помолчал еще немного, раздумывая. Спросил:
— Как тебя зовут?
— Эгиль Торгейрсон…
— Хочешь жить, сын Торгейра?
Хирдман посмотрел удивленно, потом качнул головой.
— Я предал моего конунга, проговорившись под пыткой. Мне незачем жить.
— Я многих пытал, — заметил Харальд. — У меня говорили все. Рано или поздно…
Эгиль ответил усталым взглядом.
— Мне-то какое дело до других? Я отвечаю за себя.
— Значит, ты хочешь смерти, — медленно сказал Харальд. — Это обязательно должна быть смерть от моего родителя? Или от моей руки? А смерть от руки германца, который придет завоевывать Нартвегр, тебе не подойдет?
— Нет чужаков, которые смогут завоевать Нартвегр, — угрюмо прошепелявил хирдман. — Это — Нартвегр.
— Ну, может, я сказал не всю правду, — заметил Харальд. — Может, германцы придут не ради Нартвегра. А ради меня.
Об этом уже пора рассказывать, подумал он. И рассказать всем…
Эгиль недоверчиво помолчал. Потом буркнул:
— Что, твоему отцу служат уже не только наши конунги — но и германцы? Одного не пойму — почему Ермунгард просто не утащит тебя на дно, и дело с концом.
— Германцы не служат Ермунгарду, — нехотя ответил Харальд.
Тут начиналось самое тонкое место в той полуправде, которую он собирался рассказать.
— Я прищемил кое-кому из них хвост, — объявил он. — Ходил как-то на торжище в их края. И неудачно поторговался. Сам знаешь, если у ярла мало врагов — значит, он плохо дерется. Меня в этом никто пока что не обвинял. Поэтому у меня теперь есть враги на германских берегах. И весной в Нартвегр придет конунг Готфрид, с полусотней кораблей. Корабли у него, конечно, плохие — но бойцы хорошие. И не думаю, что они упустят возможность пограбить земли по дороге. Я живу севернее, так что дорога у них выйдет длинная. Как раз вдоль этих берегов.
Он замолчал, давая мужчине время осмыслить сказанное.
Эгиль посмотрел в сторону крепости. Снова перевел взгляд на Харальда.
— Я видел среди твоих одного человека, который прежде служил Гудрему…
Харальд кивнул.
— Все ваши воины, попавшие в плен в Йорингарде, сейчас служат под моей рукой. Их клятва Гудрему кончилась, когда тот погиб, а клятву Трюгви они не приносили. Так что все честно. Правда, большую часть из них я оставил дома. Чтобы не пришлось сражаться с бывшими товарищами.
— Выходит, ты, ярл Харальд, собираешь большое войско, — пробормотал Эгиль. — Но против чужаков. Никто не любит чужаков…
Харальд быстро заметил:
— Это верно. Нам в Нартвегре и без них тесно — даже друг с другом драться приходится. Хочешь сразиться с германцем? За меня, как за одного из ярлов Нартвегра? А потом, после весны, я освобожу тебя от клятвы, которую ты мне дашь. И сможешь наняться к другому конунгу или ярлу. Если, конечно, выживешь в битве.
Эгиль сверкнул глазами, настороженно глядя на Харальда. Сказал невозмутимо:
— А что будет с другими? Часть моего хирда взяли в плен…
— Я предложу им то же, что и тебе. Еще кое-что. До конца зимы вы останетесь в Веллинхеле. Будете стоять здесь. Значит, мне нужен человек, который будет присматривать за крепостью — и за тем, чтобы люди разминались с мечами каждый день. Весной мне понадобятся воины, а не ленивые тюлени.
— А если мы не явимся по твоему зову? — с вызовом спросил вдруг Эгиль.
Харальд вскинул брови.
— По зову сына Ермунгарда? После этого вам лучше забыть о морских походах. И забиться куда-нибудь в горы, повыше. Жить там, навсегда забыв о том, как гудит над головой парус драккара…
Вряд ли кто-нибудь сунется к Ермунгарду, подумал он, чтобы спросить, так ли это. Главное, запугать всех до весны. А там видно будет.
— Кроме того, — бросил Харальд значительно. — Неужели вы откажетесь сразиться с чужаками, которые придут в наши края — и будут убивать, грабить, насиловать женщин Нартвегра?
— Да, — проворчал Эгиль. — Как будто мы сами с этим не справляемся.
Харальд хмыкнул. Подумал мимоходом — у мужика острый язык, это хорошо. Чтобы командовать немалой дружиной, одной отваги маловато.
Он посмотрел на своих хирдманов, стоявших за Эгилем — те откровенно ухмылялись. Добавил:
— И вот еще что. Я заберу отсюда всю казну. Пройдусь по всем домам — но не трону сундуки воинов. А те, кто придет ко мне в Йорингард в конце зимы, получат по три серебряных марки за каждый месяц службы здесь, в Веллинхеле. До конца зимы четыре с половиной месяца, стало быть, выйдет по тринадцать марок каждому. А еще будет честная доля из того, что найдется на германских кораблях. И затем я хочу наведаться в земли Готфрида. Полагаю, там тоже найдется, что взять.
— Это щедрое предложение, — недоверчиво сказал Эгиль. — А что будет с теми, кто не захочет встать под твою руку, ярл?
Харальд со вздохом погладил рукоять секиры.
— Я их отпущу. Как ты сам сказал, это были семейные дрязги, в которые затесались вы, люди. А теперь я жду твоего ответа, Эгиль Торгейрсон.
— Да, — помолчав, объявил бывший хирдман Трюгви. — Я согласен. Насчет своих людей ничего сказать не могу. Ты разрешишь поговорить с ними? С теми из моих парней, кто выжил и попал в руки к вашим?
— Я разрешу тебе даже больше, Эгиль, — объявил Харальд. — Ты поговоришь сразу со всеми. Благо они собраны в одном месте. Это ты будешь принимать каждого человека на службу, от моего имени. И выслушаешь его клятву вместо меня. Это тебе я поручу охранять Веллинхел. Ты будешь следить за дружиной, что здесь стоит. Если ты в состоянии понять, где чужие семейные дрязги, в которых напрасно гибнут люди, то сможешь понять и другое — где твоя выгода.
Эгиль кивнул, внимательно глядя на ярла.
— Суньте ему под ногу древко копья, — велел Харальд. — Тоже ясень.
Эгиль, которому под сапог уже подпихнули тонкое ясеневое древко, медленно протянул вперед руку. Харальд накрыл ее своей ладонью. Хирдман начал произносить слова клятвы…
А договорив, первым делом спросил:
— Что насчет семьи Гудрема, ярл? Там еще трое сыновей — правда, маленьких. Старшему не больше одиннадцати…
— Пусть живут, — холодно сказал Харальд. — Я не Гудрем, вспарывать животы детям не стану. Весной, после драки с Готфридом, загляну сюда. Там и решу, как быть. Но до тех пор смотри за семьей Гудрема, как за своей. И над девками не изгаляйтесь. Иди к пленным. Поговори с ними. Я подожду тебя здесь, на берегу.
Эгиль кивнул — и торопливо ушел. Харальд посмотрел на своих хирдманов.
— Пока они там разговаривают… отправьте половину своих людей в крепость. Слышали, что я сказал? Заберите отсюда все, что можно, не трогайте только сундуки воинов. И оставьте их оружие — в кучах, как оно лежит сейчас. Потом сами разберут.
Он помедлил, глянул построже на Убби и Бъерна.
— Пройдитесь по женскому дому, выгребите все золото и серебро из запасов баб Гудрема. Там тоже немало бывает. Но самих баб не трогать. И еще — у жен и дочерей хирдманов не брать ничего. Вдруг их мужья захотят мне служить. Слышали?
— А как мы их отличим, ярл? — спросил Бъерн.
Убби двинул его локтем, пробормотал:
— Спросим. И на всякий случай приволочем пару рабынь. Нож к горлу, и они нам все расскажут — где чья баба.
Харальд кивнул.
— Верно. Убби, поставь на время охрану к дверям женского дома. Казну из здешней кладовой грузите на кнорр. И прихватите пару десятков голов какой-нибудь скотины. Вычистите кладовые с напитками — у меня все-таки свадьба. Вино, зимний эль… забирайте все. Чем меньше выпивки будет у тех, кто здесь останется, тем спокойней тут будет. Мы уйдем, как только погрузимся. Завтра днем, после обеда, остановимся в одном из фьордов. И отдохнем до следующего утра.
— А как же право хирдов на потеху… — заикнулся было Свальд.
Харальд наградил его тяжелым взглядом.
— Люди в крепости служили Трюгви. Тот служил моему отцу. Но теперь мы с Ермунгардом договорились, а Трюгви мертв. Остались только люди, которые под рукой своего конунга служили моему родителю. Кроме того, мои воины получат свою долю добычи из казны Веллинхела. Я ее видел, золота там немало. Считаешь, что нужно еще и девок портить? Здесь, где люди служили моему отцу?