— Под рукой Гудрема и Трюгви вы служили моему отцу, — размеренно сказал Харальд. — Поэтому никаких потех и быть не могло. Вы — люди моего родителя. Теперь будете служить ему же, но уже под моей рукой. Оружие разберете, когда мы отчалим. Хочешь сказать еще что-нибудь на прощанье?
— Да. — Эгиль оглянулся на драккар Харальда, куда как раз сейчас Болли заносил на руках Сванхильд. — Если нас навестит Ермунгард — или та тварь, которую сегодня видели с берега…
Харальд несколько мгновений раздумывал, прежде чем ответить.
— Та тварь не любит железо. Встречайте ее копьями и стрелами. Если появится Ермунгард, соглашайтесь на все, что он скажет. И сразу же пошлите мне весть об этом — но только по земле.
— А если к нам в ворота постучаться те, кто сегодня успел сбежать? — торопливо спросил Эгиль. — Кроме того, есть еще парни, которые сторожат два драккара. Те, что конунг Трюгви приказал отвести в один из фьордов…
— Принимай всех, кто раньше служил Гудрему и Трюгви, — распорядился Харальд. — Кроме ярла Хрориксона и его людей. У нас с ним, похоже, счеты еще не закончены.
Эгиль вполголоса заметил:
— Если у ярла мало врагов — значит, он плохо дерется. Когда наших отпустят из-под стражи?
— Как только мы закончим с погрузкой. И будем готовы отчалить. Оружие разберете потом, сами.
— Спасибо, ярл, — сказал Эгиль. — Мы пошлем тебе весть, если что-то случится. И придем к тебе в конце зимы. Жди нас…
Харальд кивнул, давая знать, что их разговор закончен. Отвернулся, посмотрел на причалы.
Там стояла суматоха. Воины спешно перетаскивали сундуки с золотом, какую-то мягкую рухлядь, меха, свитки шелков. Осторожно несли громадные кувшины с вином из Византа…
Первым к нему подбежал Свальд.
— Мой драккар и мои люди готовы. Вся казна Веллинхела уже на кнорре. Драккар Ларса мы тоже загрузили. Только твой корабль не тронули — на нем и так вся казна Йорингарда…
Со стороны причалов поднимались остальные хирдманы. Размашисто шагавший Убби поймал его взгляд, громко объявил:
— Все готово к отплытию, ярл.
— Пусть Свейн и Ларс снимают своих людей со стен, — приказал Харальд. — И уберут стражу от того угла, где держат людей Веллинхела. Мы уходим.
ГЛАВА 6. Путь в Йорингард
Проведать Сванхильд Харальд зашел только тогда, когда его корабли уже вышли из залива.
Дуло с запада, паруса драккаров и кнорра, развернутые по ветру, хлопали, раздуваясь. В темноте взлетали и опускались весла — Харальд торопился уйти от Веллинхела.
К обеду, подумал он, подходя к кожаным занавесям, его корабли уйдут достаточно далеко. И люди проведут на берегу весь остаток дня и ночь — достаточно, чтобы отдохнуть после боя и дороги.
Девчонка, укачанная волнами, спала. Харальд ненадолго присел рядом, скользнул рукой по телу, прикрытому меховыми покрывалами. На ощупь нашел в темноте ее голову, погладил.
Сванхильд тут же проснулась. Спросила с дрожью в голосе, на наречии Нартвегра:
— Кто тут быть?
— Я, — отозвался он. — Я, Харальд…
Скрипнули половицы — она приподнялась, прикоснулась сначала к его плащу, потом к лицу. Харальд обнял тело, выскользнувшее навстречу ему из-под покрывал.
И опять, как на берегу, пообещал:
— Все будет хорошо.
Сванхильд молча прижалась к нему.
Об остальном, подумал Харальд, мы поговорим после. Сказать надо будет многое. Правда, она не все поймет…
Забава снова плыла на корабле Харальда. И опять одна.
Харальд зашел к ней за занавеси ненадолго. Обнял, заявил, что все будет хорошо, поцеловал крепко — и ушел.
После его ухода она лежала без сна, глядя на одинокую звезду, сиявшую в щели между занавесками. Думать ни о чем не хотелось. Но в уме все время звучали слова бабушки Малени.
И мысли все-таки наплывали.
Их всех забрали из-за нее. Рабынь и бабушку Маленю. Выходит, она тем змеям зачем-то нужна?
Но сама-то она кто? Да никто, сирота без роду-племени, из далеких краев.
Одно лишь отличает ее от других рабынь, которых тут полно — Харальд зачем-то решил на ней жениться.
Забава вдруг вспомнила то, что случилось, когда он пришел к ней с серебряной мордой на лице, после боя в Йорингарде. И тогда, когда она наткнулась на змею в опочивальне, а Харальд засветился. Всякий раз после этого он был с ней, как муж с женой. Стыдным делом занимался…
И — уходило, угасало серебряное сияние-то.
Может, все из-за этого? Или нет?
Измучившись от мыслей, Забава наконец уснула.
Во сне ей привиделось, будто она висит на конце одного из щупалец — и оно уходит в воду вместе с ней. Забава дергалась, пытаясь от него оторваться, но так и не смогла.
Тонула молча. Пыталась закричать — а крик изо рта не шел. И губы не шевелились. Тонула снова и снова…
Спас ее от этого кошмара Харальд, снова зашедший за занавеси. Забава проснулась в холодном поту, разглядела сероватое небо в щели между занавесками. И Харальда, присевшего рядом. Следом ощутила на щеке его руку — и тут же вскинулась, не обращая внимания на боль в плече. Вцепилась в крытый шкурами плащ, замерла, уткнувшись лбом ему в грудь.
И почувствовала горячую, тяжелую хватку его рук.
— Подними, — сказал он.
Следом добавил еще слово, которое она сначала не поняла. Вот вроде бы и узнала, а что оно значит, не вспомнила.
И только когда его пальцы надавили на подбородок, Забава сообразила, что он велел ей поднять голову.
Харальд дернул ее вверх, притягивая к себе. Поцеловал, заставив раздвинуть губы. Язык его хозяйничал во рту, оставляя вкус соли.
И сон, в котором Забава висела на конце щупальца, начал как-то расплываться в памяти.
Он оторвался от нее резко, рывком. Помолчал, глядя ей в лицо, затем подхватил стоявшие в углу сапожки, один из которых был разрезан. Сунул ей в руки. Забава послушно обулась. Уже начала вставать — но Харальд вдруг накинул на нее меховое покрывало, вскинул на руки и понес.
За занавесями стоял хмурый день, корабли стояли у изогнутой подковы берега. С двух сторон поднимались гористые склоны, поросшие деревьями. Там, где корабли причалили, склоны отступали, оставляя у воды каменистую пустошь, покрытую бурой травой.
На берегу было полно людей. Разгорались костры, где-то в стороне коротко взвизгнула и умолкла свинья. Забава разглядела нескольких мужиков у одного из костров, заголившихся до пояса и умывавшихся из ведер.
Подумала безо всякого удивления, как-то безучастно — холодно ведь. Как терпят?
На Харальда, который ее нес, люди на берегу почти не смотрели. Но ей все равно было не по себе. Она шевельнулась, ощутив, как ноет щиколотка, попросила:
— Я идти.
— Идти-идти, — проворчал Харальд.
Но на ноги не поставил, понес куда-то в сторону, по кромке берега. Остановился не скоро, возле густых зарослей. И уже тут опустил на землю. Сказал, махнув рукой перед собой:
— Кусты.
Забава, густо покраснев, похромала вперед, подбирая повыше покрывало, лежавшее на плечах широченным плащом.
А когда вернулась, Харальда уже не было.
Первое, о чем она подумала — может, с ним случилось что-то? Море плескалось рядом, всего в двух десятках шагов…
И сразу все вспомнилось — бабка Маленя, змеи те. Мысль вспыхнула — а Харальда-то нет.
Забава, кривясь и чуть не плача, заковыляла к воде. Остановилась, замерла с бьющимся сердцем, глядя с ужасом то на далекие корабли по левую руку, то на пологие, забирающиеся в небо скалы по правую, за которыми исчезала лента фьорда.
В обе стороны берег был пуст.
Забава замотала головой, оцепенело уставилась на сине-серые волны, катившиеся перед ней…
А потом услышала короткий свист. Обернулась.
Харальд топал по бережку со стороны кораблей, неся ведро, над которым вился пар. В другой руке был факел, на шею накинуто тряпье, с двух сторон падавшее на грудь. Подошел поближе, объявил:
— Мыться. Стой здесь.
И, коротко кивнув, пошел дальше вдоль берега.
Забава подумала-подумала — и осторожно похромала следом. Понятно, что он помыться решил… а ей велел остаться.
Только стоять одной рядом с водой Забава не хотела. Колотило ее как-то — и сон все вспоминался.
А еще слова бабкины о том, что всех их забрали из-за нее…
За Харальдом с ее ногой было не угнаться. Тот исчез где-то впереди, среди невысоких деревьев, росших на пологом скальном склоне. Снова появился, зашагал к ней — уже без факела, без ведра, без тряпья на шее.
— Я сама, — пробормотала Забава, когда Харальд подошел поближе — и встретился с ней взглядом.
Она захромала быстрей, хоть нога и подворачивалась, а в щиколотке что-то похрустывало. Ступню Забава почти не чувствовала, наступала на нее, как на деревянную. Одно ощущала — боль.
Но всем своим видом показывала, что может идти сама, и незачем ее на руках таскать, утруждаться…
Хоть и жалела про себя втихомолку о сказанном. Все-таки хорошо, когда тебя, как маленькую, нянькают. Приятно.
Но — стыдно. И потому, что она уже взрослая баба, вот-вот мужней женой станет. И потому, что Харальд всю ночь не спал, сначала из-за боя, потом из-за того, что корабль по морю шел.
А она, лежебока, отсыпалась за занавесками. И он ее после всего на руках потащит?
Харальд поставил ведро на прогалину среди невысоких сосенок и зарослей орешника, сейчас стоявших голыми, без листвы и без орехов. Здесь, недалеко от берега, склон сглаживался, становясь практически ровным.
Он воткнул комлеватый конец факела в одну из двух куч дров, которые сложил тут заранее. Защепил конец сука, из которого был сделан факел, между поленьями. И скинул чистую одежду, припасенную для Сванхильд, на ветку сосны.
Затем пошел за ней. Качнул на ходу головой, когда увидел, что она уже хромает по берегу, ковыляя следом за ним. Оступается, пошатываясь, того и гляди, упадет…
Ведь сказано же было — стой.
Лепет Сванхильд о том, что она сама, Харальд выслушал на ходу. И закинул ее на плечо. Отнес на прогалину, там поставил на ноги.