Затем молча занялся делом. Разжег обе кучи дров, перенес ведро с горячей водой в промежуток между ними. Ткнул рукой в одежду на ветке. Повторил:
— Мыться.
А сам отошел к краю прогалины. Развернулся лицом к фьорду.
Воздух был холодный — с тем пронзительным привкусом ледяной чистоты, какой бывает только осенью, пред тем, как выпасть снегу. От одного взгляда на ведро с водой становилось зябко.
Но Забаве вдруг захотелось продрогнуть.
Может, хоть тогда забудется то, что случилось с бабкой Маленей и другими. Слова бабкины, все то, что ей снилось…
Она торопливо похромала к ведру. Скинула сначала рубаху, стянула повязку с плеча, открыв рану, уже начинавшую зудеть под тканью. Начала загребать ладонями горячую воду, плескать на плечи, грудь, лицо.
Пламя костров трещало с двух сторон. Жар от них тек неровно, порывами. Мокрые плечи и бока то припекало, то обдувало холодом — когда со стороны берега легким порывом налетал ветер. Забава, постукивая зубами, умылась до пояса. Потом, распустив косы, ополоснула волосы, плеская на них водой из пригоршней и перетирая между ладонями пряди.
Под конец она обтерлась скинутой рубахой, натянула чистую. Настороженно оглянулась на Харальда — тот стоял на конце прогалины, не глядя в ее сторону.
И она, успокоившись, отвернулась от него. Стащила штаны и сапоги.
Ознобом, как Забава и хотела, ее пробрало. Да так, что зуб на зуб не попадал. Кожа пошла пупырышками, саму начало трясти, хотя вода в ведре и была горячей, даже немного жгла руки…
Харальд стоял все там же, между ней и морем, повернувшись к ней спиной. Она под конец кое-как ополоснула ноги, засунула их в сапоги. Торопливо завернулась в меховое покрывало.
Повязка на щиколотке намокла, но снять ее Забава не смогла — там узлы затягивал Болли, накрепко.
Харальд, неслышно подойдя сзади, вдруг обнял ее. Пробормотал что-то, добравшись губами до уха. Она узнала первое слово — "хорошая". Второе просто не поняла.
Хвалит, подумала Забава, немного смутившись. А за что?
В этот раз он поступил с ней не как со своей женщиной — а как с раненым воином. Принес горячей воды и предложил помыться на холоде.
Но Харальду не понравилось то, что он увидел, когда пришел забирать ее на берег. Сванхильд скинула покрывала, но все равно спала, не обращая внимания на холод. И во сне металась, крепко стиснув губы. Не стонала, не кричала.
А ведь ей явно снился кошмар — и скорей всего, с щупальцами, которые она видела прошлым вечером.
Но вела себя девчонка совсем как те бабы, которых затянуло под воду. Молчала.
Рядом с покрывалами на чистой тряпке лежали хлеб и кусок сыра, что принес ей утром Болли. Нетронутые.
И Харальд решил, что лучшим лекарством для нее сейчас станут тяготы походной жизни. А потом еда — и много эля.
Стоя на берегу и прислушиваясь к тому, как Сванхильд плещется у него за спиной, он думал о том, что слишком долго ограждал ее от обычной жизни. Может, настало время дать немного свободы? Конечно, с охраной, в пределах крепостных стен…
Но дать.
Сейчас можно было не прятаться — она уже достаточно знала и о нем, и о том, какую он жизнь ведет. Не было нужды окружать ее рабынями, утаивать одно, скрывать другое.
Ну разве что иногда, изредка.
Сванхильд затихла, и Харальд украдкой обернулся. Она стояла к нему спиной, и как раз сейчас снимала штаны. Мелькнули белые ягодицы…
Ему понравилось и зрелище, и то, что она не стала сразу снимать с себя все. Разумней, когда половина тела прикрыта одеждой от холода.
Наверно, можно и впрямь дать ей немного свободы, подумал Харальд, глядя на фьорд, расстилавшийся чуть ниже того места, где он стоял. Глядишь, и разговаривать быстрей научится, и оживет. А он посмотрит, что из этого получится. С Ермунгардом он договорился, до весны можно жить спокойно.
А может, не только до весны — если он сумеет победить Готфрида.
Плеск воды затих, теперь уже окончательно. Он обернулся. Сванхильд накидывала на себя покрывало.
Харальд сделал три широких шага, обнял ее. Девчонка дрожала, постукивая зубами. Он наклонил голову, прошептал на розовое от холода ушко:
— Хорошая задница.
Сванхильд повернула голову, посмотрела искоса, доверчиво и чуть смущенно. По губам Харальда скользнула тень ухмылки.
Как он и предполагал, ни Рагнхильд, ни рабыня-славянка не стали учить ее словечкам из мужского обихода. Первая посчитала это ниже своего достоинства, вторая, похоже, просто не посмела.
Харальд отпустил ее, взялся за ведро. Сбегал к фьорду и залил костры.
Потом сунул ведро в руки Сванхильд, натянул на влажную золотистую голову меховое покрывало. Подхватил, понес к лагерю.
И опустил на землю уже перед своей палаткой, стоявшей на краю пустоши, под скалами.
Сванхильд тут же уставилась на резные головы драконов, украшавшие деревянный каркас двухскатной крыши.
Харальд, посмотрев на это, не стал запихивать ее внутрь сразу же. Коротко приказал:
— Жди здесь.
Затем забрал ведро, забрал у нее узел с одеждой и ушел.
Вернулся он, нагруженный покрывалами с драккара, едой и баклагой с элем. Нырнул за кожаные занавеси, обойдя Сванхильд, теперь смотревшую уже на фьорд. Позвал из палатки:
— Иди сюда.
И едва Сванхильд забралась внутрь, указал на кучу покрывал. Распорядился:
— Садись.
Она послушно опустилась — прикусив губу, стараясь не морщиться. Харальд затянул кожаные шнуры на входе, чтобы холодный ветер не залетал внутрь, оставил лишь маленькую щель для света.
И потянулся к ее ноге. Щиколотка и половина ступни были синими, распухшими.
— Все будет хорошо, — заявила вдруг Сванхильд.
Слово в слово повторив то, что сам он говорил ей уже несколько раз — после ночи, когда за ней приходил краке.
Харальд, сдвинув брови, хмыкнул. Обхватил щиколотку ладонями, спросил с любопытством, поглаживая кожу выше опухоли кончиками пальцев:
— А что для тебя хорошо, Сванхильд?
Девчонка посмотрела неуверенно — и Харальд неожиданно для себя подумал, что лишь теперь, за четыре дня до свадьбы, они начинают разговаривать без посредников.
Только он и она.
Еще бы она его понимала…
— Харальд, дом, — четко и ясно вдруг выдохнула девчонка.
Услышанное ему понравилось. Харальд, собственно, и сам знал, что она успела к нему привязаться…
И все же свои края Сванхильд не забыла, раз краке сманивал ее за борт, обещая отправить назад. Как она назвала то место? Кажется, Ладога.
Сванхильд, пока он молчал, потянулась к розовому шраму на его предплечье — след от раны, полученной, пока рядом была хульдра. Погладила его кончиками пальцев, посмотрела на него жалостливо.
— Болеть?
— Нет, — честно ответил Харальд.
Пора было поговорить с ней обо всем. Он отпустил ее ногу, передвинулся, садясь поближе, так, чтобы она очутилась между его раздвинутых колен. Руки пока распускать не стал. Бедром ощутил мягкость ягодиц под покрывалом…
— Сванхильд. Ты знаешь, что я не человек?
Девчонка смутилась.
— Человек — нет. Зверь?
Харальд кивнул. Старуха явно успела наболтать ей о нем что-то еще. И даже научила слову "зверь" на наречии Нартвегра.
— Ты знаешь наших богов? Бог, боги…
— Один, Тор, Тюр, — Выпалила Сванхильд. — Хеймдаль, Фрейр, Эйр, Фригг. Хель, Локи…
Имена богов она перечисляла уверенно, и Харальд догадался, что к этому приложила руку Рагнхильд.
— Локи, — перебил он ее. — Локи — отец Ермунгарда. Ермунгард — мой отец.
И поскольку девчонка смотрела на него недоверчиво и непонимающе, Харальд повторил:
— Я — сын Ермунгарда. Зверь. Не человек. Ну или не всегда человек.
Сванхильд наклонила голову, улыбнулась.
— Харальд — хороший зверь.
И он расхохотался. Предупредил, отсмеявшись и тряхнув головой:
— Смотри на людях такого не скажи. Харальд хороший зверь, надо же…
Затем добавил, помолчав:
— Нет, Сванхильд, я плохой зверь. Я убивал женщин. Убивать женщин… ты об этом знаешь. Помнишь первую ночь? Первый раз? Ты сбежала. Сломала крышу. Сломала мой дом. Скалы, ночь… я тебя нашел. Там, в Хааленсваге. Первая ночь. Помнишь?
Девчонка помедлила — и кивнула. Залилась ярко-алым румянцем, заметным даже в полумраке. Сказала прерывающимся голосом:
— Помнить. Побег. Я спать. Проснуться — ты.
— Страшно? — зачем-то спросил он.
Хоть и так знал ответ.
Она кивнула.
— Я в ту ночь, — медленно сказал Харальд, — хотел тебя убить.
Сванхильд посмотрела тоскливо, но промолчала. Он коснулся ее щеки, окрашенной румянцем и от того неожиданно теплой.
— Но не убил. И не убью. Тебя не могу. Ты будешь жить. Не знаю, понимаешь ли ты меня сейчас… но тебе не надо бояться смерти. Я тебя не трону.
Она непонимающе моргнула, вздохнула глубоко — и несмело улыбнулась.
А затем посмотрела на него так, словно увидела в первый раз. Серьезно. Внимательно.
Харальд уже привычно ждал. Пусть осознает услышанное. Хорошо уже то, что она его поняла.
Вроде бы поняла.
Девчонка вдруг отвела взгляд, задумалась.
И вот этого Харальд не понял. Любая из баб, скажи он ей такое, сейчас была бы счастлива. Хотя бы потому, что не надо больше бояться смерти. На шею бы к нему кинулась, начала ласкаться…
Девчонка наконец посмотрела на него. Спросила неуверенно:
— Ты меня не убить. Из-за этого — жена ярла?
С этого все только началось, подумал Харальд. Будь на ее месте та же Кресив, держал бы при себе как наложницу, и все. Зачем жениться, если она и так принадлежит ему?
Но началось-то все с того, что рядом с ней не хотелось никого рвать. И рассеивался красный туман перед глазами.
— Да, — сказал он.
Сванхильд как-то не слишком радостно покивала головой.
И Харальд нахмурился.
— А чего ты… Сванхильд, тебе что-то не нравится?
Голос его рыкнул, набирая высоту — видимо, бессонная ночь сказалась. Девчонка посмотрела виновато.