Забава задумалась. Может, на чужанском это и значит — любит?
— Есть, Сванхильд, — Харальд подтолкнул к ней глубокую миску.
И потянулся в сторону, к отброшенному поясу. Вытащил нож.
Забава скрылась под покрывалом, отыскивая штаны. Натянула их, чувствуя, как вытекает из нее семя Харальда.
Бесплодное семя-то. Мысль об этом отозвалась в ней грустью. И Харальда стало еще жальче. Ей-то ладно, она ко всему привычная, как-нибудь перетерпит… а ему каково? И ведь воин, каких мало — но ни сынка, ни дочки…
Харальд уже отрезал здоровенный кусок мяса, с двух сторон в коричневой запеченной корке, с трещинами, где проступало розовое мясо. Протянул ей.
— Меньше? — нерешительно попросила Забава.
И Харальд, помедлив, уполовинил кусок. Лезвие скрежетнуло, разъединяя ребра.
Смешная, думал Харальд, посматривая на девчонку, которая задумчиво, чуть ли не осторожно, обкусывала ребро, которое он ей дал.
На зубах у него хрустнула кость. Он догрыз хрящик, подумал удовлетворенно — то, что она разговаривает, это хорошо. Но ест мало, это плохо.
— Ты должна больше есть, Сванхильд, — сообщил Харальд.
И, отложив кость в угол у выхода, чтобы выбросить, когда будет выходить, отломил себе кусок хлеба. Лениво пожевал. Сказал, глянув в сторону кожаных занавесей, в щели между которыми виднелся фьорд:
— У нас края холодные. Дуют сырые ветры… женщина, которая мало ест, много болеет. Так что это тебе. Доешь до конца.
Он подтолкнул к ней миску, где еще оставалась пара ребер, взялся за баклагу с элем. Девчонка покосилась на мясо, помотала головой.
— Нет, Харальд.
— Да, — непререкаемым тоном сказал он.
И вытянулся на кожах, укрывавших дно палатки. Не глядя, цапнул собственный плащ, лежавший под скатом крыши, накинул на плечи. Разрешил:
— Но можешь не торопиться.
После чего заметил, не удержавшись:
— А вообще-то тебе надо быть послушней, Сванхильд. Слушаться, понимаешь?
— Хорошо, — смиренно согласилась она.
Харальд едва заметно улыбнулся. Ну, посмотрим, надолго ли хватит этого смирения…
Он дождался, пока она закончит обкусывать свиное ребро, протянул баклагу с элем.
— Пей.
Сванхильд сделала один глоток и тут же отставила баклагу.
Харальд шевельнул бровями, подумал — так не пойдет. В другое время он бы не настаивал, но после того, что она видела, после краке, после смерти старухи…
Он поднялся, придвинулся к ней. Сказал, глядя в глаза:
— Пей. Тебе это нужно.
И поднес узкое горлышко сосуда к ее губам. Заставил чуть ли не силком сделать несколько больших глотков, заметил:
— Так будет лучше. Заодно и согреешься.
Затем отставил баклагу, притянул ее к себе. Сванхильд забавно моргала, часто дышала…
Но почему-то увернулась от его губ. Сказала, прижавшись щекой к его плечу:
— Локи — бог. Ермо…
— Ермунгард. — Помог он закончить.
— Ермунгард — бог?
Харальд кивнул. Сванхильд положила ладонь на его грудь, у основания шеи. Вскинула брови, облизнула губы. Он отследил движение ее языка, подумал — захмелела. Интересно, что скажет.
— Харальд — бог?
Он качнул головой.
— Нет, я человек. Мне нравится быть человеком, Сванхильд.
— Это… ночь, корабль, Грит, чу… — тут она сбилась и замолчала.
Харальд опять завершил за нее:
— Чудовище. Краке.
Девчонка вдруг двинулась, уткнулась лицом ему в плечо. Пробормотала, не глядя на него:
— Зачем, Харальд? Краке, Грит, рабыни — зачем? Из-за я?
В голосе звучала тоска.
Винит себя, подумал Харальд. И сказал, помолчав:
— Нет. Из-за меня.
— Зачем?
Он со вздохом запустил пальцы в ее волосы, все еще влажные после мытья. Вдохнул запах, который от нее исходил — холодной свежести и теплой женской кожи.
Подумал — вот и попробуй объяснить ей все, когда она даже говорить толком не может. Но сказать правду необходимо.
Иначе она и дальше будет винить во всем себя. И неизвестно, куда зайдет в своих рассуждениях.
— Тебя хотели утащить в море. Море, понимаешь? Чтобы я ушел следом за тобой. В море. В воду. К моему отцу, к Ермунгарду.
Девчонка вскинула голову, растерянно оглянулась на занавеси, в щели которых виднелся фьорд.
— Вода? Как…
Нужного слова она, похоже, не знала — и подышала, изображая задыхающегося. Еще и глаза округлила. Под конец выпалила:
— Там умереть.
— Я не умереть, — медленно сообщил Харальд. — Я сын Ермунгарда. Думаю, для меня, если перестану быть человеком, все пойдет по-другому. Но ты… ты дышать не сможешь. Ты умереть. Поэтому тебе туда нельзя. Будешь утопленницей — мертвой, но живой.
Или чем-то еще худшим, подумал он. Все-таки Ермунгарду слишком доверять нельзя.
Сванхильд прижалась щекой к его руке, там, где она переходила в плечо. Помолчала, глядя на него снизу вверх — серьезно, задумчиво.
И обронила:
— Ты не уходить, если я умереть. Не надо. Пожалуйста.
— Ты мне еще прикажи, — насмешливо бросил Харальд.
Золотистые брови дрогнули.
— Ты говорить — я приказываю, ты убить. Собака, Грит…
Она еще и это вспомнила, недовольно подумал он. Сказал твердо, неторопливо выговаривая слова:
— Хватит об этом. Я поговорил с Ермунгардом, краке больше не вернется. Все кончилось. Забудь все то, что видела.
— Все будет хорошо? — спросила вдруг Сванхильд.
И поцеловала его в шею. Легко, только прикоснувшись губами — прохладными, мягкими, подарившими странную вспышку удовольствия, тут же отозвавшуюся во всем теле.
Мысли Харальда сразу же потекли в другую сторону. Отдых до завтрашнего утра, захмелевшая девчонка в его палатке…
— Вечером разведу костер тут рядом, — пообещал он. — Погреешься.
И потащил из-под нее покрывала. Уложил Сванхильд на спину, соорудил вокруг гнездо из мехов. Позволил прикрыть краем покрывала и его самого — девчонка, кажется, всерьез считала, что это он может простыть, а не она. Сказал, укладываясь рядом:
— Поучить тебя языку Нартвегра, Сванхильд? Вот это — целовать…
Он накрыл ртом ее губы. Ощутил легкую горчинку от эля, вдруг напомнившую ему о хульдре… и породившую отзвук злости.
Но от девчонки пахло свежестью, а не гнилостно-сладким запахом, ладони ее бродили по его плечам, словно изучая, какой он на ощупь. А в синих глазах таяло тихое счастье…
Так что воспоминание о хульдре угасло, словно снежинка, на которую он сам же и дыхнул.
— Ласкать, — сдавленно пробормотал Харальд.
И отловил ее руку — ту, что со стороны здорового плеча. Потянул тонкую ладонь к своему животу. Чуть приподнялся, нависая над ней, повторил хрипло и требовательно:
— Ласкать.
Сам запустил руку под рубаху Сванхильд, глядя на то, как ясно прописывается на ее лице смущение — и радуясь прикосновению прохладных пальцев к мышцам живота. Дыхание уже участилось, сердце билось быстро, мужское копье вздыбилось…
Девчонка прогнулась, едва заметно прижавшись грудкой к его руке в ответ на ласку.
Хороший день, удовлетворенно подумал Харальд.
Вечером, когда он выбрался из палатки, в нескольких шагах его ждала куча дров — и Убби рядом с ней. Напряженный, переминавшийся с ноги на ногу.
Сейчас за Рагнхильд просить будет, с ленцой подумал Харальд.
После половины дня, проведенной со Сванхильд, его переполняло благодушие. Было в ней что-то теплое, убиравшее неприятные мысли — и оставлявшее в уме только хорошие…
— Ярл, — негромко сказал Убби. — Хотел тебя попросить… где костер разжечь — рядом с палаткой или подальше?
— Так о чем ты хотел меня попросить, Убби? — вопросом на вопрос ответил Харальд.
Тот тяжело вздохнул, наклонил голову.
— Как ты и приказал, ярл, Рагнхильд из Йорингарда я уберу. Тут ты прав, ни к чему ей болтаться по крепости. Я уже присмотрел заброшенную хижину в лесу за Йорингардом. Поставлю рядом новый дом — месяца хватит, чтоб под крышу завести. Посажу ее там, куплю на торжище во Фрогсгарде трех рабынь покрепче, чтобы приглядывали. Еще пару рабов…
— Рабы без хозяйского присмотра — дело опасное, — вполголоса заметил Харальд. — Не боишься, что Рагнхильд захочет остаться вдовой?
— А я мать туда привезу, — уверенно заявил Убби. — Она женщина крепкая, хоть и старая. Приглядит и за хозяйством, и за Рагнхильд. Может, еще и первую жену поселю там же.
Харальд едва заметно улыбнулся. Отчаянный все-таки мужик его однорукий хирдман — собрать под одной крышей мать и двух баб, одна из которых дочка конунга…
— А если что-то случиться, так я их всех уму-разуму поучу, — твердо сказал Убби. — Вон как петух своих кур учит. Ни одна без трепки не уйдет. А у тебя я хочу попросить разрешения, ярл. Позволишь привести на твой свадебный пир Рагнхильд? Пусть посидит и посмотрит. Глядишь, попрощается с ненужными мыслями.
Харальд прищурился, глядя на Убби. Значит, даже его простоватый хирдман догадался, из-за чего Белая Лань творит глупости.
И разрешил, помолчав:
— Приводи.
— Спасибо, ярл, — обрадовано прогудел Убби. — Где костер-то разводить?
Он наклонился, собираясь подхватить охапку дров. Харальд бросил:
— Ступай. Сам этим займусь. А когда вернемся в крепость, возьмешь десяток людей себе в помощь. Чтобы дом поставить не за месяц, а за несколько дней. И можешь разобрать один из срубов в Йорингарде. Там есть опустевшие овчарни… я их видел, бревна крепкие, еще послужат.
Убби обрадовано кивнул. Харальд вдруг припомнил еще кое-что.
— Раз уж речь зашла о пире… твой свадебный эль был сварен раньше моего. Но ты его еще не пил.
— Так ведь поход, ярл, — хирдман пожал плечами. — Не до свадьбы. Бочку с элем я оттащил в кладовую, на холод. Вот придем в Йорингард, созову всех, кто меня знает — и поднесу перед ними свой свадебный эль Рагнхильд. Буду рад, если и ты придешь, ярл.
— Сделаем по-другому, — неторопливо сказал Харальд. — Я хочу устроить пир для своих хирдов, когда вернемся. В тот же вечер. Притаскивай в главный зал свою бочку, и отпразднуем твою свадьбу все вместе. И Рагнхильд на мой свадебный пир придет уже твоей женой.