О том, что предложат-то предложат, а мог бы и сам отказаться, Забава даже не подумала.
Потому что так оно и должно быть. Если она сама хочет только в постели с ним валяться, ничего больше не делая, то нечего и жаловаться, когда мужик начнет подумывать о настоящей жене. Такой, чтоб за делами приглядывала, рядом во всем была.
Место рядом с ним. Не только на пирах, но и во всех делах.
То, что оно ей не по плечу, Забава знала. Верно говорят — не в свои сани не садись…
А Харальд ее звал именно туда. В чужие сани.
Вот Рагнхильд со всем этим справилась бы, мелькнула у нее мысль.
И никогда ей не стать такой, как Рагнхильд. Даже если она вся золотом обвешается, все из шелка себе пошьет, вплоть до сапог.
Но при мысли о том, что Харальд рано или поздно заведет себе кого-нибудь вроде Рагнхильд — за домом смотреть, на пирах рядом сидеть — внутри у Забавы что-то сжималось. Упрямо так сжималось, отдаваясь тупой болью внутри и заставляя стискивать зубы.
Я хоть попробую, думала она, торопливо растирая себя куском жесткой холстины, смоченной зольным раствором — а следом обливаясь водой. Хоть попробую, а там…
Отступить и отказаться никогда не поздно.
Волосы она спешно просушила прямо над каменкой, в бане — и снова при этом пропотела. Пришлось ополаскивать тело больной рукой, здоровой придерживая на голове скрученные волосы.
Рука со стороны раненого плеча вверх поднималась с натужной болью, хоть и двигалась свободно…
Рабынь, тихо мывшихся в углу, Забава тревожить не стала. Закончив, бросила им через плечо:
— Мыться совсем, приходить потом.
И побежала в предбанник одеваться.
За дверью опять ждал Болли с охранниками. И ее снова понесли на руках. Забава по пути думала о том, что надо бы к Красаве заскочить, проведать, как она там — но сегодня не получиться. Из-за пира, из-за того, что место рядом с Харальдом не должно пустовать…
Мысль об этом вызвала у нее легкое смущение. Почему-то. Выходило так, словно ради Харальда она позабыла о Красаве. Хоть умом и понимала, что сама Красава за сестру ее никогда не считала.
И все же слабая тень стыда жалила изнутри. Красаву-то Харальд чуть не до смерти запорол. И ни за что, за одни слова глупые…
Надо думать о другом, решила Забава. О Харальде. У него тоже кругом одни беды. И чудовище это, краке, которое, чтобы завлечь его в море, сманивало туда ее. И походы постоянные, шрамы на теле. Зверь серебряный, что в нем живет, через кожу иногда проступает. Темная напасть, которая на него напала уже дважды — и всякий раз глаза гасила…
Все у нее выходило как-то неловко, второпях. И волосы, которые Забава расчесала, вернувшись в опочивальню, вдруг оказались влажноватыми, а под гребнем слиплись в пряди, вместо того, чтобы рассыпаться по плечам. И шейная гривна давила на плечи, вызывая ломоту в ране.
И рана виднелась в слишком широком вырезе рубахи — красноватая, с побуревшими от крови нитками, идущими грубыми стежками.
Под конец Забава просто скинула волосы на это плечо, прикрыв рану прядями. Гривну она все-таки сняла, чтобы не болело. И броши на лямки платья цеплять не стала — одна из шелковых полос, став тяжелой от золота, опять-таки надавила на кожу рядом с раной.
Зато надела браслеты. И пояс. Правда, едва Забава застегнула его на талии, он тут же соскользнул на бедра.
Она, глядя на это безобразие, только вздохнула. Не свалился, да и ладно.
Покончив с одеванием, Забава замерла посреди опочивальни. Может, Харальд уже приходил, чтобы сменить рубаху — пока она была в бане? И ушел, не застав ее?
Что теперь? Идти самой? Ждать?
Из-за стены уже начал доноситься гул голосов…
То, что следовало сделать, ее сестры успели выполнить за два дня.
И еще четыре дня Рагнхильд просто дожидалась возвращения Харальда.
А когда в крепости заблеяли бараны и завизжали свиньи, которых спешно резали на заднем дворе, поняла, что дождалась. Заходила по опочиваленке, размышляя.
Убби скоро явится. Или он придет к ней не сразу? В главном зале наверняка накроют столы, для вернувшихся с победой устроят пир…
Почему-то Рагнхильд не сомневалась, что Харальд вернулся с победой.
Она остановилась возле оконца, открыла толстую ставню, впустив в опочивальню ледяной воздух со двора. Тут же запахло кровью, паленой свиной щетиной, со стороны фьорда донеслись неясные звуки.
Драккары уже причалили, подумала Рагнхильд. По дорожке, на которую выходило ее оконце, пробежало несколько рабов, направляясь к берегу. Отправили, чтобы помочь выгрузить добычу…
За спиной вдруг хлопнула дверь, и Рагнхильд отвернулась от оконца.
У порога стоял Убби. Несколько мгновений он молча разглядывал ее, потом заявил:
— Наш поход был удачным. Мы вернулись с богатой добычей. Конунг Трюгви, сын Гудрема, мертв — ярл пустил его на жертву Ермунгарду. Его и еще двух дочерей Гудрема.
На этот раз Рагнхильд улыбнулась своему жениху совершенно искренне.
— Это хорошие вести, Убби. Благодарю тебя за то, что ты зашел мне это сказать…
— Я пришел сказать тебе не только это, — ответил Убби.
И сделал несколько шагов. Швырнул что-то на кровать. Рагнхильд посмотрела в ту сторону.
На постели лежал тонкий ободок — венец невесты. Скромный, узкий, из крученной золотой проволоки…
— Обычно венец невесте готовит ее семья, — объявил Убби. — Но твоя семья теперь я, Рагнхильд. Одевайся и готовься — сегодня наша свадьба.
— Как? — Рагнхильд покачнулась. — Но ведь ты только что вернулся. Лучше отложить…
Убби, набычившись, перебил ее:
— Мы уже и так отложили. Эль был готов еще несколько дней назад. Вспомни, Рагнхильд, ты ведь сама приказывала на кухне, чтобы его сварили.
— Но… — она поспешно искала слова, чтобы убедить Убби не спешить, подождать…
И не находила.
— Сейчас наши парни заняты разгрузкой, — объявил ее жених. — Потом все заберут свои сундуки с драккаров, ополоснут морды, натянут, что получше. И явятся в главный зал — ярл сегодня устраивает пир. Он пожелал, чтобы мы выпили свой свадебный эль на этом пиру. Перед всеми — и перед ним. Ты поняла меня, Рагнхильд?
Она поняла. И не смогла удержаться от судорожного вздоха.
Убби помолчал, затем буркнул:
— Это не я бегал за тобой по Йорингарду — ты сама подошла ко мне и попросила на тебе жениться. Я тебе не тряпка из твоего сундука — захотела, достала, не захотела, швырнула в угол. Ты сама желала этой свадьбы, и ты ее получишь. Готовься, Рагнхильд. Стража отведет тебя в баню, чтобы ты помылась перед пиром. Когда все соберутся в зале, я приду за тобой, как положено — с друзьями жениха, на глазах у людей. И по обычаю, мы станцуем у дверей женского дома. Пусть люди в крепости видят, что я не дряхлая развалина. Что смогу тебя защитить. И отомстить за свое бесчестье, если понадобится.
Он развернулся и вышел, а Рагнхильд осталась стоять, в ужасе глядя на кровать.
На постели лежал тонкий обруч невестиного венца.
Потом она шагнула к своему сундуку. Открыла его, двигаясь резко, ломано. Начала ворошить одежду, выискивая платье получше.
Для свадебного пира.
Если вдуматься, все было хорошо. Все было именно так, как ей нужно. Потом, когда очередь дойдет и до Убби, она станет вдовой почтенного хирдмана. Или разведется, там будет видно. А до тех пор он и его имя послужат ей прикрытием, защитой, которая еще понадобится.
Одно непонятно — почему так ноет сердце? И руки не двигаются, ноги не идут…
Харальд, подумала Рагнхильд с болью и ненавистью одновременно. Теперь его очередь. Гудрем уже мертв, его сын пошел на корм Ермунгарду. Самое время умереть и берсерку. Все из-за него. Может, Гудрем даже не пришел бы сюда, не захоти он подобраться поближе к сыну Змея.
Открылась дверь — и в опочивальню вошли рабыни.
— Дом идти, — поспешно сказала Забава. Добавила, смутившись: — Пожалуйста. Доброй ночи.
Женщины переглянулись, хором пожелали ей доброй ночи и вышли.
Забава еще немного постояла, решаясь. Надо бы спросить у стражников за дверью, где сейчас Харальд. Уже пришел, сменил рубаху и ушел на пир — или еще занят своими делами? Вдруг они знают. Или сходят, посмотрят…
От последней мысли она вдруг смутилась. Нехорошо вот так людей по своим охоткам гонять.
Тут вошел Харальд. Кивнул, увидев ее.
И сказал звучно, подойдя поближе:
— Пояс, это хорошо. Браслеты…
Потом провел пальцем по ее ключице. Спросил, поднимая брови:
— Здесь? Броши, гривна?
— Болит, — сдавленно ответила Забава, надеясь, что он поймет.
Харальд молча откинул с ее плеча пряди, прикрывавшие рану. Хмыкнул.
Забава застыла, шею свело судорогой. Вот и опять — она его не белым телом радует, а рану показывает.
— Рана — хорошо, — одобрительно сказал Харальд. И неожиданно добавил: — Не прячь. Пусть видят.
Она глянула изумленно, он пояснил:
— Ты ранена, но ты идешь. Не лежишь, не плачешь. Это уважают, Сванхильд. Это достойно меня. И тебя. Пусть видят.
Забава от изумления раскрыла рот. Спросила:
— Поэтому идти? Чтобы рана глядеть?
И ткнула рукой себе за спину, указывая на стену, отделявшую опочивальню от главного зала.
Харальд отвечать не стал, а вместо этого сгреб ее и начал целовать — вдумчиво, долго. Заявил, наконец-то отпустив:
— Я одену чистое и пойду на пир. Так ты идешь со мной?
— Да, — Забава глубоко вздохнула, восстанавливая дыхание после его поцелуев. — Ты говорить — место пустое. Сторожить, да?
Последние слова она произнесла голосом, непривычным для нее самой. Не обиженным и не злым — а каким-то странным.
Да она посмеивается надо мной, с изумлением понял Харальд. До сих пор это он похохатывал и усмехался, глядя на нее — а теперь она?
Брови сами собой столкнулись на переносице. Сванхильд замерла, тревожно глядя на него — совсем как перед этим, когда он полез осматривать рану на ее плече.
Напугаю, подумал Харальд. И убрал с лица хмурое выражение. Отыскал взглядом сундук со своей одеждой, прошагал к нему, сменил рубаху.