— Думай о себе. Завтра — наша свадьба. Вот об этом и думай.
— Она как Грит, — сказала вдруг Сванхильд. — Хотеть домой, не мочь.
— И как ты, да? — проворчал Харальд, глядя ей в глаза.
Подумал — Кресив надо убирать отсюда как можно скорей. Помимо прочего, она еще и напоминает девчонке о ее краях.
Не будь истории с краке, он велел бы Кейлеву избавиться от надоедливой бабы немедленно. Но теперь…
Ни к чему качать лодку слишком сильно, мелькнуло у него в уме. Вот как раз сейчас, после всего — ни к чему.
Надо дать Сванхильд время, чтобы она успокоилась.
Кроме того, может, это даже к лучшему, что ей есть кого жалеть сейчас. Быстрей забудет ту рабыню-славянку. Отвлечется на темноволосую.
Так что пусть Кресив пока поживет в Йорингарде. А там видно будет.
— Твой дом — Нартвегр, Сванхильд, — объявил Харальд.
И продолжил то, что начал.
ГЛАВА 8. Перед свадьбой
На следующий вечер после ее свадьбы над Йорингардом горел кровавый закат. Рагнхильд разглядывала кровавые отсветы на домах крепости, приоткрыв ставню на оконце.
И думала, что это правильно. Так и должно быть. Море перед Йорингардом должно отливать кровью в последний вечер жизни сына Ермунгарда. Богорожденного ярла Харальда.
Если только у нее все получится…
Рагнхильд сцепила ладони перед грудью. Взмолилась — Один, помоги мне. Не зря тебя зовут предателем воинов — потому что ты исправно посылаешь смерть своим любимцам. Всех их собираешь в Вальгалле, для последней битвы, для Рагнарека…
Харальд будет там не лишним. И его доблесть пригодится светлым богам в последние дни этого мира. Пусть он и сын Ермунгарда — но Один отметил его своей милостью, сделав берсерком. Значит, он еще может войти в ворота Вальгаллы.
Бледная тень грусти по ярлу Харальду, отважнейшему воину из всех, кого она знала, скользнула по ее сознанию. И исчезла.
Рагнхильд закрыла ставню, взяла с полки светильник. Затем стукнула в дверь и попросила стражников зажечь его. Осторожно приняла протянутую через порог вытянутую ладью светильника, поставила на такое же вытянутое блюдце, стоявшее на полке.
Тело ныло после объятий Убби. Но, по крайней мере, вчера он ее не порол — что и не удивительно, все-таки вчера была свадьба.
Рагнхильд вздохнула и пошла к сундуку с одеждой. Сегодня она должна быть красивой — чтобы Убби видел, как она ему рада. Чтобы все получилось так, как ей нужно.
Рука Белой Лани, уже схватившая подходящее платье, вдруг разжалась. А что, если…
Она мрачно улыбнулась. Пусть однорукий порадуется напоследок ее красоте. Тем яростней будет защищать ее, если это все же понадобится…
Когда Убби вошел в ее опочивальню, Рагнхильд встретила его, стоя у кровати.
— Плащ? — с удивлением проворчал Убби, разглядывая ее. — Ты что, собралась выйти во двор, Рагнхильд? Забыла, что тебе запрещено даже порог переступать? Про вчерашнее не вспоминай, вчера была свадьба…
— Я не забыла, Убби, — выдохнула Рагнхильд.
И разжала руки, сжимавшие на груди полы легкого летнего плаща. Темно-серый шелк скользнул на пол сразу, открывая тело.
Обнаженное. Белоснежное, отливавшее снегами — с розовыми звездами сосков, с белой порослью под животом. Отблески единственного светильника засияли на налитых грудях, стройных бедрах.
Убби замер. Потом заметил дрогнувшим голосом:
— Да ты никак мне рада, Ольвдансдоттир?
— Я тут подумала, — напевно объявила Рагнхильд, — и решила для себя кое-что. Что было, то было, Убби. А теперь мы должны прожить долгую и счастливую жизнь. Вместе, вдвоем. Я видела, как ты танцевал вчера, на нашей свадьбе. Жених не просит поднять копья повыше — если только не хочет понравиться невесте. Ты со мной не потому, что хочешь от меня сына. А потому, что я тебе нравлюсь.
Убби сглотнул, пробормотал хрипло:
— Так-то оно лучше. Встречай меня так хотя бы иногда — и тебе многое простится, Рагнхильд. Кроме измены, конечно. И взглядов в сторону ярла Харальда.
— Разве я не сказала — что было, то было? — Укорила его Рагнхильд все тем же напевным тоном.
И шагнула к нему, переступив через лежавший на полу плащ. Объявила, глядя мужу в глаза:
— Я твоя жена. Я сама выбрала тебя для своей постели…
Самое странное — то, что произошло потом, Рагнхильд даже понравилось. Хотя Убби был такой же, как всегда — жадный и торопливый…
После того, как все кончилось, и он со сдавленным стоном дернулся в последний раз, толкнувшись ей между ног так, что кровать ответила долгим скрипом — по телу Рагнхильд побежало тепло. И щекочущее ощущение плеснуло по животу, породив даже сожаление, что все кончилось.
Поэтому она почти не покривила душой, когда, дав Убби отдышаться, прошептала:
— Хочу тебя снова…
И уже опытной рукой поймала его мужское копье. Пальцы заскользили по коже, пока еще мягкой, сморщенной, мокрой от влаги ее тела — и его семени.
— Вот теперь я вижу жену, которая ждала меня из похода, — хрипло заметил Убби.
Затем потянулся к ней здоровой рукой. Сдавил одну из ее грудей, сильно, до боли — но ослабил хватку, когда Рагнхильд едва слышно застонала.
— Нет, продолжай, — шепотом велела она.
А затем, после всего, когда он скатился с нее, обессиленный и уже засыпающий, попросила:
— Прикажи, чтобы нам принесли эля, Убби. Прошу тебя. В горле пересохло. Я распорядилась бы сама, но меня не послушают, ты же знаешь…
— Сейчас, — сонно пробормотал Убби.
И встал. Дошел голый до двери, приоткрыл створку, бросил в проем несколько слов. Сказал, вернувшись:
— Сейчас принесут. У меня и самого в глотке сухо.
Он улегся рядом с ней, обнял, пробормотал на ухо:
— Ты не пожалеешь, что выбрала меня, Рагнхильд. Обещаю. Скоро будет готов наш дом. Мы сегодня с парнями уже сложили основание из камней. Завтра, пока раствор будет схватываться, начнем разбирать одну из овчарен. Соберем сруб на новом месте, настелем крышу… в новом доме тебе не придется работать, вот увидишь. У тебя будут рабыни, красивые платья. Ты еще будешь счастлива со мной.
Дом, переделанный из овчарни, подумала Рагнхильд.
Она будет жить среди стен, в которых когда-то блеяли овцы ее отца.
И все удовольствие, которое Рагнхильд только что испытала, вмиг забылось. Она лежала, слушая вполуха то, что ей рассказывал Убби, суля радостную и легкую жизнь с ним. А сама думала о том, что должно было произойти сегодня. Прикидывала, как это случится…
Потом в дверь стукнули, и Убби снова встал. Принял у порога баклагу с элем, вернулся.
Пока он ходил, Рагнхильд села. И сунула руку в щель между кроватью и бревенчатой стеной.
Там, под периной, на досках был припрятан маленький пузырек из мыльного камня. С сонным зельем, которое ее мать сварила из сонной травы только этим летом. С точно отмерянной порцией — которой хватит лишь на то, чтобы усыпить одного человека.
Она выхватила пузырек, сунула его себе между бедер. Тут же сдвинула ноги, пряча каменный кругляш.
И улыбнулась подходившему Убби.
Тот, прежде чем отпить, подал баклагу ей. Рагнхильд приложилась к горлышку — выпила, сколько могла, чтобы эля осталось поменьше, и зелья в каждом глотке оказалось побольше. Сказала, отняв баклагу от губ:
— Убби, во дворе вроде бы крикнули. Посмотри, прошу тебя. После всего, что случилось в Йорингарде, я теперь боюсь каждого звука…
Убби, успевший усесться на кровать, рядом с ней, тут же вскочил и зашагал к оконцу.
Рагнхильд выхватила пузырек, зубами выдернула деревянную пробку, закрывавшую горлышко. Вылила зелье в баклагу, облив себе пальцы.
Ставня скрипнула, Убби громко сказал:
— Тебе показалось. Все тихо, сегодня все отсыпаются после пира. Может, какую-нибудь рабыню прижали за углом.
— Если ты говоришь, что все спокойно, тогда мне не страшно, — выдохнула Рагнхильд.
И взболтнула баклагу, чтобы зелье разошлось. Позвала:
— Иди ко мне. Пора спать.
Она еще раз взболтнула баклагу, когда ставня, которую закрыл Убби, скрипнула. Протянула ему, едва тот подошел, сказала, глядя утомленно, но преданно:
— Пей все. Я больше не хочу.
И первой улеглась обратно. Повернулась к стенке, громко зевнула…
Убби захрапел, едва его голова коснулась подушки. Рагнхильд еще немного выждала, потом выскользнула из-под его руки, которую он закинул на нее, засыпая. Встала, торопливо оделась — в старое темное платье, такую же нижнюю рубаху, загодя спрятанные под кроватью, в изножье.
И, подобрав плащ, сброшенный на пол, обернула его вокруг руки. Заплела волосы, подошла к сундуку, достала спрятанный за ним нож.
Затем направилась к половице в углу напротив кровати.
Широкая доска поднялась легко. За ней открылся черный зев подполья.
Напоследок Рагнхильд погасила светильник на полке — и заползла в лаз, прорытый под бревенчатым простенком, что отделял опочивальню от соседней.
Харальд привык к своему каменному Хааленсваге, мстительно подумала Лань, выползая уже в другой опочивальне — где ее ждала заранее снятая половица и одна из сестер.
В Хааленсваге каменные стены домов уходили глубоко в землю. А в Йорингарде все дома бревенчатые, и нижние венцы не стоят на земле — опорой им служат пни и валуны, вкопанные в почву так, что оттуда торчат лишь сглаженные макушки…
А зазор между нижним венцом и землей прикрывают доски, приваленные к бревнам.
Ходы, что ей были нужны, сестры выкопали за два дня. Особо и копать-то не пришлось, поскольку земля под женским домом за многие годы просела — и простенки теперь висели над поверхностью на высоте пары ладоней.
Снять без шума половицы, закрепленные кое-где гвоздями, оказалось чуть трудней. Это сестры сделали днем — и всегда кто-то из них громко разговаривал в проходе. Чтобы стражники, сторожившие дверь Белой Лани, не услышали шума.
— Рагнхильд, ты? — пугливо прошептала одна из ее сестер, Ингеберг, поджидавшая в этой опочивальне.
— Я, — приглушенно сказала Лань, выбираясь на половицы рядом с дырой. — Ты готова?