А теперь у него в крепости женский дом, битком набитый бабами, которых он сам не трогает — и другим не дает. То, что произошло с Кресив, должно было случиться рано или поздно. Не с ней, так с другой.
Вот только все это не ко времени, мелькнула у него угрюмая мысль. Не этим ему сейчас нужно заниматься.
А вслед ей полетела другая мысль, насмешливая — прими свою судьбу, Харальд. Норны спряли нить как спряли, а ты живи, как сможешь…
Разве не этим он занимался всю свою жизнь?
Сванхильд выглядела задумчивой и растерянной. Харальд объявил:
— Если она хочет что-то сказать, пусть скажет.
Девчонка, прежде чем заговорить, покусала губу. Спросила:
— Что теперь будет с сестрой?
А перед последним словом, произнося его на своем языке, все-таки замялась, отметил про себя он. И спросил:
— Что ты хочешь, чтобы с ней было?
Сванхильд помолчала. Опустила взгляд, снова посмотрела на него, опять заговорила. Старуха перевела:
— Ты, ярл, с ее сестрой поступил так же, как с ней. Взял к себе на ложе. Теперь она и домой не может вернуться, и тебе не нужна. Нехорошо это.
Вот, подумал с ухмылкой Харальд, до чего я дожил. До упреков от своей бывшей рабыни — за то, что посмел завалить на спину другую рабыню.
— Она просит, чтобы ты не продавал ее сестру, — боязливо добавила старуха. — Оставил здесь, не выгонял. Чтобы она жила под твоей защитой.
— Пусть живет, — буркнул он.
Подумал — осталась, да и пусть себе. Он даже вдов хирдманов Ольвдана, которым некуда идти, не тронул, оставив их в женском доме.
Сванхильд вздохнула, словно решаясь на что-то.
— Ты найдешь того, кто это сделал?
— Я даже не стану искать, — резко ответил Харальд. — Сванхильд, ты многого обо мне не знаешь. Я стал ярлом не потому, что родичи подарили мне драккар с хирдом, когда настало время. Я стал им, потому что всегда поступал так, как положено поступать воину. Твоя сестра рабыня, за ее бесчестье не положен даже вергельд. А устраивать хольмганг ради рабыни, которая мне самому как женщина не нужна, я не буду. Это станет уроком для всех баб, которые живут здесь, в женском доме. Пусть не крутятся там, где полно незнакомых мужиков.
Он расстегнул пряжку плаща, кинул его на спинку кровати. Объявил:
— А теперь мы поговорим о другом.
И, сгребя в сторону шитье, уселся на постель. Махнул рукой, подзывая к себе Сванхильд.
Она подошла, но не сразу. Харальд подтащил ее поближе, поставил между своих расставленных ног. Прихватил за бедра чуть выше колен.
Подумал — выдержит то, что он ей скажет, или нет?
— Ты теперь моя невеста, Сванхильд, — негромко заявил Харальд. — И скоро станешь моей женой. Я не знаю, как живут в твоих краях, но у нас свои обычаи. Я не только ярл, я еще и воин. Такой же, как все воины моего хирда. Один из них.
Робкое тепло бедер под скользким шелком ласкало ладони. Звало, манило…
— Жена ярла, — громко сказал он. — Присматривает за женским домом. Я могу поставить охрану к дверям, но я не буду утирать сопли бабам, что тут живут. Не буду разрешать или запрещать им что-то — это не моя забота.
Харальд помолчал, решаясь. Погладил девчонкины ноги, потянувшись чуть выше. Синие глаза прятались в тени, укрывавшей все лицо. Пряди волос, падавшие с плеч двумя крыльями, были так близко…
Он сам приказал, чтобы ее научили языку. Рано или поздно Сванхильд узнает все. И лучше, если это случится сейчас, пока глаза у нее все еще светятся от счастья — после известия о свадьбе.
— Когда мои воины взяли эту крепость, они, как положено, получили один день на потеху. И потешились со всеми бабами, что тут живут. Таких потоптанных баб, как твоя сестра, здесь целый женский дом. Только нескольких не тронули.
Сванхильд судорожно вздохнула. Ладони опущенных рук сжались в кулаки.
— Я не хвалюсь этим, — спокойно сказал Харальд. — Но я сделал тебя свободной женщиной Нартвегра. И ты должна понять — у нас свои правила и свои обычаи. Я стал ярлом, опираясь на простых воинов. Я сам вышел из них.
Она все молчала и молчала — только грудь поднималась от частого дыхания. Пряди волос подрагивали. Рядом, близко…
— Ты знаешь, что я и сам зверь, — выдохнул Харальд. — Ты смотрела мне в лицо — вернее, в морду. Я поступал хуже, чем мои воины. Я убивал. Мои рабыни мучились больше, чем здешние бабы. И умирали.
Мир рушился.
Здесь было столько баб. И все они, подумала Забава, перенесли то же, что и Красава.
Нет, поправилась она тут же. Красаву все-таки не тронули. А этих — толпой. И сделали это воины Харальда. С его, выходит, разрешения…
Живот свело от тошнотворного холода.
Бабка Маленя, переведя последние слова ярла, застыла в углу опочиваленки, боясь шевельнуться.
Лицо Харальда было неподвижным. Серебряные глаза сияли — и сейчас он показался Забаве похожим на то чудище, каким обернулся позапрошлой ночью, после пира. Вот только кожа не светилась…
Смог бы он тогда, вдруг мелькнула у нее мысль, обернуться в человека, не будь ее? Спросить бы, да не хотелось, чтобы бабка слышала про такое. Про него и так не по-доброму говорят.
Харальд ждал, и руки его крепкой хваткой держали ее ноги чуть выше колен. Горячие сквозь шелк.
И Забаве вдруг припомнилось — стена с оружием в его опочивальне, там, в том доме, где он жил прежде. Над кроватью, только руку протяни, и бери. То, как Харальд ей пальцы на рукояти кинжала складывал, показывая, как на него замахнуться…
Она сделала такой глубокий вздох, что голова закружилась. Спросила:
— Ты хотел, чтобы одна из твоих баб тебя убила? Поэтому мечи над кроватью держал?
Испуганное бормотание бабки, его ответ, и снова бормотание.
— Они в Нартвегре верят, что судьбу плетут норны, три богини судьбы. И у каждого своя нить. Он не хотел смерти от руки женщины. Но и не прятался от своей судьбы.
И ни у одной не хватило духа его убить, пока спит, подумала Забава.
Хотя может, он успел бы проснуться? Или успевал всякий раз…
Она облизнула пересохшие губы. Попросила голосом, который даже ей самой показался жалким:
— Спроси, бабушка — после того, как он со мной… после того, как я его рабыней стала, он кого-нибудь убивал?
— Только мужиков, дитятко, — прошелестела Маленя, дождавшись ответа Харальда. — После тебя он баб уже не трогал.
— Вот пусть и дальше так будет, — выдохнула Забава.
Серебряные глаза напряженно сияли. Она помедлила, спросила:
— А мою судьбы тоже спряли норны?
Руки Харальда ожили, дотянулись до ее талии. Ладони сошлись на ней крепким обручем.
— Он говорит, ты волоконце в его нити. Но без тебя это будет уже не судьба, а проклятие.
Харальд вдруг что-то хрипло сказал, и бабка торопливо похромала к выходу.
Он меня обыграл, признала Рагнхильд, едва успевшая отступить от дверного косяка, когда старая рабыня вышла. Хорошо, что та ковыляла — и скрип половиц предупредил о ее появлении.
А могло бы получиться неплохо — сначала девка узнает, что случилось с сестрой. Расстраивается, хмурится на Харальда.
Тот мог даже начать поиски виновного, хотя ему сейчас не до этого. Что не добавило бы ему любви к девке, совсем наоборот.
Потом темноволосая разболтала бы об участи сестер Рагнхильд, которыми попользовалось все войско ярла. И пожаловалась, что Харальд ее убьет, как только ему донесут о ее словах — здесь, в женском доме, полно ушей…
После чего Рагнхильд прирезала бы темноволосую, обрубив все концы. А девка подумала бы на Харальда. Решив, что он все-таки дознался и приказал убить ее сестру. За то, что проболталась, рассказала…
Но теперь смысла в этом нет.
Надо идти дальше, решила Рагнхильд.
Идя к себе, она с тоской вспоминала слова Харальда. Он даже этот разговор со своей девкой провел, как битву. И выиграл ее, как всегда.
Ты волоконце в моей нити, крутилось у Рагнхильд в уме. Но без тебя это будет уже не судьба, а проклятье…
Белая Лань с ненавистью прикусила губу. И переступила порог своей опочивальни. Сейчас Харальд будет ласкать свою девку. А к ней сегодня ночью наверняка наведается Убби.
Когда старуха вышла, Сванхильд так и осталась стоять меж его расставленных колен. Замерла неподвижно, думая о чем-то.
И смотрела на него сверху вниз. Правда, дышала уже не так часто. Понемногу успокаивалась?
Харальд тоже не двигался, решив — какие бы мысли не крутились у нее в голове, пусть додумает их до конца. Скосил глаза на ладони девчонки.
Все еще сжаты в кулачки, смешные по сравнению с его кулаками.
Ты ведь меня уже простила, подумал он, снова переводя взгляд на лицо Сванхильд. Раз уж сказала — пусть и дальше так будет…
Она вдруг двинулась, выкручиваясь из его рук и пытаясь шагнуть назад.
Харальд разжал пальцы, позволив ей высвободиться. Следом встал сам, решив, что уйдет, поскольку девчонка, похоже, этого хочет. Переночует сегодня в своих покоях, где уже поменяли половицы. Заодно посмотрит, не опасно ли там, не потревожит ли что-нибудь его сон.
Но завтра будет последняя ночь перед походом. Ее он не уступит. Сванхильд придется принять его.
Девчонка, вывернувшись из его рук, в несколько шагов подошла к бревенчатому простенку, отделявшему ее опочиваленку от соседней. Встала рядом, повернувшись к нему.
Харальд уже потянулся к своему плащу, когда она сказала — на его родном наречии:
— Я.
И прижала одну руку к груди.
Он кивнул, давая понять, что слушает.
Сванхильд отняла ладонь, прикоснулась к бревнам простенка. Сказала, серьезно глядя, опять на его языке:
— Дом, — добавила уже вопросительно, вскидывая брови: — Приказываю?
Харальд прищурился, соображая. Хочет распоряжаться тут, в женском доме?
Ну да, он ведь сам ей сказал, что за женским домом присматривает жена ярла. А она почти его жена — без двенадцати дней.
— Приказывай, — с ухмылкой позволил он.
И подумал — жаль, не увижу, что будет, если девчонка вдруг схлестнется с Рагнхильд. Та наверняка заправляет сейчас всем в женском доме. Как невеста Убби, как самая решительная, умная…