Харальд молча ждал его возвращения. Люди, стоявшие перед женским домом, начали негромко переговариваться.
Убби наконец вернулся. Дошагал до Рагнхильд, встал в шаге от нее, повернувшись к Харальду. Сказал, пытаясь выглядеть равнодушным, спокойным, как положено воину — но губы у него поддергивались, и налитые кровью глаза тяжело ворочались:
— Я все видел, ярл. Я только не пойму, зачем Рагнхильд это сделала. Разве что она и ее сестры захотели отомстить тебе за бесчестье…
Он замолчал, осекшись.
Вспомнил, что в их бесчестье он и сам поучаствовал, холодно подумал Харальд.
И посмотрел на Белую Лань.
— Рагнхильд. Ты, как я понимаю, надеялась, что после моей смерти хозяином здесь станет Свальд. Поэтому и выманила его через Ингрид — чтобы мой брат выжил. Скажи, долго пришлось уговаривать сестру, чтобы она покончила с собой? И все для того, чтобы не указала на тебя, если будут допрашивать…
Рагнхильд молчала, по-прежнему высоко держа голову.
— Сейчас я решаю, как тебя убить, — спокойно сказал Харальд. — По всем правилам, я могу сжечь тебя заживо — как ты хотела поступить со мной. Сжечь вместе с сестрами, потому что они, самое малое, знали и молчали, а значит, были твоими сообщницами. Но если ты убила стражников — тогда мои воины приняли позорную смерть от руки женщины. Они погибли не в честном бою. Их не примут в Вальгалле. Даже ворота Фолькванга, где супруга Одина собирает вторую дружину, не откроются для них. И виноват в этом я — поскольку приютил в моей крепости подлую бабу. Мне придется принести жертвы, чтобы моих людей пустили в Вальгаллу. Ради этого я готов отказаться от своего права на месть. Ты знаешь, что это значит. Это быстрее и легче, чем смерть в огне. Кто убил стражников, Рагнхильд?
— Я, — бросила Белая Лань. — Я их убила, сначала одного, потом второго. А Сигрид их отвлекала.
Харальд помолчал. Это походило на правду. Одна девка заговаривала зубы, а вторая, подкравшись со спины, резала шеи.
Непонятно только, как они их разделили — потому что зарезать одновременно двоих не смогла бы даже Рагнхильд.
— Рассказывай, как это случилось, — бросил он. — И говори только правду. Врать больше нет смысла. А так хоть скальды сложат о тебе пару песен. О прекрасной Белой Лани, что пыталась убить проклятого берсерка Ермунгардсона.
Рагнхильд посмотрела на него с ненавистью. И медленно начала ронять слова. Потом замолчала.
Убби после ее рассказа промычал что-то, покачнулся — и снова смолк. Харальд глянул на него равнодушно. Объявил:
— Вот мое решение. После смерти Ингрид, всех девок, вместе с Рагнхильд — восемь. Четверо из них лягут в одну могилу, четверо — в другую. Завтра мы похороним убитых. И справим по ним арваль. Свейн. Заприте девок куда-нибудь, но не в женский дом. Поставьте караулы так, чтобы на этот раз они не смогли выбраться. На всякий случай еще и свяжите — чтобы не убили себя. Жертвовать положено живых…
Он снова посмотрел на Убби. Холодно приказал:
— Иди выпей крепкого эля. И сходи окунись в воду у берега. Чтобы то, чем ты думал до сих пор, охладилось. Если захочешь уйти с моей службы, ворота открыты. Если нет, то оставайся.
Свальд, по-прежнему стоявший рядом с Рагнхильд, осуждающе качнул головой. Но промолчал.
В этот раз Забава позволила рабыням мыть себя — без всяких возражений.
Боль в плече и ноге теперь даже не ощущалась, отступив перед новой болью. Там, в подполе, пока она пыталась разгрести землю, наваленную под нижний венец, на нее упали горящие головни. И теперь поясницу невыносимо жгло, левое бедро под ягодицей — тоже…
А еще в груди горело, то и дело нападал кашель.
Пока топили выстывшую баню и грели воду, Забава стояла в предбаннике. Даже сесть не могла, хотя перед глазами все кружилось — из-за ожогов.
От боли хотелось плакать и кричать во весь голос, но приходилось держаться, потому что рядом стоял Кейлев, ее новый отец. Держал за плечи, не давая упасть — и негромко говорил что-то.
Забава не вслушивалась. Не до этого было.
Главное, Харальд жив, думала она, сглатывая слезы. И она жива, и Харальд жив…
Вот только тело у нее теперь стало еще страшнее прежнего. Рана на плече, ожоги на спине и ноге…
И ее видели голую. Все войско Харальдово видело.
Разве может такое стерпеть Харальд, который здесь навроде князя?
Вот и все, горько думала Забава. Будет держать при себе, потому что нужду в ней имеет. Но как прежде, уже не посмотрит. Не приласкает. И не заговорит, как раньше.
Какая уж она одна-единственная, когда на нее голую столько мужиков пялилось? Стыд-то какой, срамота…
От этих мыслей хотелось даже не плакать — выть. Горько, по-бабьи.
А приходилось держаться. Все-таки на людях была.
Потом Кейлев вышел. Рабыни ее раздели — принеся в женский дом, на Забаву первым делом натянули рубаху и платье. Повели в парилку под руки, начали лить теплую воду, отмывая опаленные волосы и тело от сажи с копотью.
Когда на нее плеснули зольным настоем, Забава, не выдержав, закричала, потому что сгоревшие места ожгло совсем уж нестерпимо.
Мытье наконец кончилось, в предбанник ее вывели под руки. Снова одели — в другую одежду, не измазанную сажей с ее кожи. Накинули на голову покрывало, укутали в плащ. Крикнули что-то, приоткрыв входную дверь.
В баню вошел Болли, подхватил ее на руки. Забава со стоном дернулась, застыла так, чтобы ткань не касалась ожогов.
Снаружи от холодного воздуха стало легче. Головная боль отступила, жжение в груди поутихло. Даже по ожогам прошелся холод — и уменьшил боль.
Пока ее мыли, перед женским домом зачем-то собралась толпа. Перед Болли люди расступились, а когда он вышел на пустое место, Забава разглядела Харальда, стоявшего перед дверями дома.
Посередине людского круга замерла беловолосая Рагнхильд с мужем, Свальд, плачущие девки в богатой одежде…
Все это было так похоже на судилище, что Забава тут же подумал — выходит, загорелось не просто так? Раз Харальд тут такое устроил?
И следом — убьет ведь девок-то. И потому, что убивец бабий, и потому, что жалеть никого не привык…
— Пусти, — попросила она Болли, вначале тихо.
Но тот шагал, не обращая на нее внимания. Забава задергалась, ногами отпинываясь от его рук — чтобы отпустил, поставил на землю. Крикнула:
— Харальд. Я хотеть говорить.
Но тот в ответ наградил ее лютым взглядом, сиявшим расплавленным серебром. Рявкнул что-то — и Болли унес Забаву в дом, по-прежнему не обращая внимания на ее слова…
Потом была опочиваленка, та же самая, в которой она жила после того, как в покоях Харальда появилась змея. Явился Кейлев. И, пока она стояла, покачиваясь, возле кровати, влил в нее несколько чаш молока с медом.
Забаву уже тошнило, а он бурчал:
— Пей, надо.
И прижимал к губам край чаши. Болли сбоку поддерживал под локти, тоже что-то ворчал, через слово повторяя:
— Пей…
Она глотала, уже задыхаясь и смаргивая частые слезы.
Потом чашу наконец убрали. Кейлев резко сказал:
— Сванхильд. Я говорил тебе — быть…
Следующее слово она не узнала, но вспомнила, как прежде, когда бабка Маленя еще ходила по земле, новый отец велел ей быть послушной.
Надо думать, и сейчас об этом говорит.
— Но ты заговорила с ярлом, когда он перед воинами спрашивал…
Дальше было несколько слов, которые она не поняла. Но примерно сообразила, о чем речь. Ярл спрашивал виновных.
Выходит, это и впрямь было судилище, подумала Забава. А ей на нем и слова молвить нельзя?
Но она ведь на том пожаре горела. А не просто мимо проходила.
— И это нехорошо. Ярл с тобой еще поговорит. От себя я скажу — учись молчать, Сванхильд. Пока молчишь, ты — хорошая жена…
Я и говорить-то не научилась, а уже просят научиться молчать, затуманено подумала она.
И молча кивнула. Вспомнила, как сказала когда-то бабка Маленя — с волками жить, по-волчьи выть.
Рабыни уже спешно топили печку, один бок которой выходил в опочивальню, из угла волной шло тепло.
— Ложись, — приказал Кейлев. Крикнул что-то рабыням — и вышел.
Болли отпустил ее локти только тогда, когда две бабы подхватили Забаву под руки.
Ей помогли опуститься на кровать. Легла Забава на правый бок — теперь на левом была и подживающая рана, и ожог на бедре. Замерла, уже полностью погрузившись в боль, жегшую тело…
Рабыни с оханьем задрали ей рубаху, намазали ожоги каким-то маслом, от которого боль чуть помягчела.
В проходе перед опочивальней, куда отнесли Сванхильд, стояли Кейлев, Болли и трое стражников. Негромко переговаривались — и смолкли, как только Харальд переступил порог женского дома.
— Она обожглась? — быстро спросил Харальд, глянув на Кейлева.
— Да, ярл. Там, на спине и… — начал было он.
Но Харальд его оборвал:
— Я понял.
Не хватало еще, чтобы старик при всех начал рассказывать, где у Сванхильд ожоги, хмуро подумал он. Затем объявил:
— Свадьбу придется отложить, Кейлев. Но ненадолго. Как только ожоги заживут и я построю новый дом — мы ее отпразднуем. Возьми ткани из кладовой, и завтра же посади всех, кого сможешь, за шитье. Тут вроде бы есть жены хирдманов Ольвдана? Если они хотят и дальше спокойно жить в моей крепости, пусть помогут. Моя невеста осталась без всего.
Кейлев кивнул.
— Да, ярл.
— Если у Сванхильд сейчас рабыни, так гони их, — проворчал Харальд. — Пусть вернутся завтра днем, после обеда. Раньше я не встану, так как ночь выдалась тяжелая. И надо бы притащить сюда еще одну кровать — поменьше. Вроде бы я видел такие койки в опочивальнях на дальнем конце женского дома.
Он посмотрел на Болли.
— Я уже сказал твоему отцу, что ты и Ислейв можете привезти сюда своих жен. Поторопитесь с этим. Кто-то должен научить вашу сестру, как ей говорить — и когда ей молчать. Женский дом сейчас почти пуст, так что места для них хватит.
— Хорошо, ярл, — с готовностью сказал Болли. — Так я пошел за кроватью?