Та нахмурилась. Но на лице у нее появилась растерянность — и задумчивость.
Вот так, торжествующе подумала Рагнхильд. Когда Харальд услышит от своей Сванхильд этот глупый лепет — обменять его утренний дар на жизнь никчемной рабыни, — он поневоле задумается, стоит ли на ней жениться.
Держать ее при себе — да. Но жениться…
И в этот момент дверь распахнулась. В проеме стоял Харальд. В тяжелом плаще из темных шкур, застегнутом пряжкой на плече, в простой рубахе под ним.
Он подошел неслышно, подумала Рагнхильд. Шагал быстро? Лишь бы он не слышал ее последних слов.
Но Харальд смотрел на всех одинаково холодно, и она успокоилась.
Бабы набились в тесную опочивальню так, что и не повернуться.
И все-таки они стояли тут. И, похоже, беседовали перед его приходом.
Шестеро, подумал Харальд, окидывая всех взглядом. Четыре рабыни и две свободные женщины. И — совместная беседа.
Бабьи дрязги и оговоры, мелькнула у него насмешливая мысль. Сижу тут в крепости, занимаюсь бабьими глупостями…
А потом вдруг вспомнились слова отца — любая рука может преподнести зелье. И сказанное им следом — берегись людей.
Разве не сама Рагнхильд сказала ему когда-то, что он недооценивает рабынь? Что любая из них может подмешать яд в еду или питье…
Его веселье как рукой сняло. Харальд шагнул в коморку, оставив дверь открытой. Приказал громко, так, чтобы услышали в проходе:
— Там, за дверью. Один сюда.
Стражник сунулся в опочивальню, и он распорядился:
— Мою невесту — в ее покои. Отвечаешь за нее. Саму не выпускать, к ней тоже никого не запускать. Остальные парни пусть пока подождут за дверью.
Воин осторожно прихватил Сванхильд за локоть, потянул к выходу. Девчонка непонимающе глянула сначала на стражника, потом на Харальда…
И шагнула к нему.
Он посмотрел на нее непроницаемо, повел рукой, указывая на дверь. Сванхильд ответила странным, отчаянным взглядом. Закусила губу. Ушла, опустив голову.
— Второй сюда, — рявкнул Харальд.
И указал вошедшему стражнику на рабыню, которую сам когда-то приставил к Сванхильд.
— Выбери любую дверь дальше по проходу. Если там сидит баба, выгони. Эту рабыню — туда. Сиди с ней рядом. Никого не пускать, ее саму не выпускать. И чтобы молчала, пока я не приду.
Рабыню уволокли.
— Еще один, — распорядился он. Кивнул на Рагнхильд. — Все то же самое. Выбери дверь…
— Ярл, позволь сказать, — начала было Ольвдансдоттир.
— Заткнись, — прошипел Харальд. Оглянулся на воина. — Выбери дверь по соседству. И смотри, чтобы там было кого выгонять. Не хочу, чтобы она сидела в своей опочивальне. Мало ли что у нее припрятано… ступай. Еще один сюда.
Рагнхильд выволокли в проход. Он указал вошедшему стражнику на худую рабыню, дрожавшую у дальней стены.
Ту пришлось тащить, поддерживая — она кашляла, задыхаясь и спотыкаясь на ходу.
Харальд развернулся, посмотрел на оставшуюся старуху и темноволосую Кресив. Сообщил негромко:
— Я начну с вас. Сначала ты, старуха. Рассказывай.
Через некоторое время, покончив с рабынями, Харальд вышел в проход. Спросил у пары воинов, торчавших рядом:
— Где Рагнхильд?
Ему указали на ближайшую дверь, и он вошел.
Все услышанное от рабынь было так нелепо и глупо, что Харальд до сих пор не мог в это поверить. У него в уме вертелись мысли о Гудреме, о короле Готфриде, прямо сейчас готовившем там, за морем, свои корабли — для весеннего похода…
И словно этого было мало, сегодня по Йорингарду болтались ярл Турле с Огером, наконец-то проспавшиеся после пира. К вечеру, надо думать, дед его поймает — и обстоятельно расскажет, что он делает не так и насколько разболтались его люди.
А ему приходится заниматься тут бабами, которые под его носом проворачивают свои мелкие, глупые делишки. Не будь в этом замешана Сванхильд, он прикончил бы двух рабынь, подстроивших все это, потом приказал бы Убби проучить свою невесту — и дело с концом.
Рагнхильд, сидевшая на кровати, встала при его появлении. Харальд кивком указал торчавшему рядом стражнику на дверь, тот вышел.
— Вот чего я не пойму, — спокойно сказал Харальд, — так это зачем ты затеяла все это, Ольвдансдоттир. Или стало обидно, что в крепости, где хозяйками были жены твоего отца, теперь будет хозяйничать бывшая рабыня?
— Ярл, — пропела Рагнхильд, делая шаг к нему.
— Твоих сестер продадут на торжище, — отрезал он. — Всех. Тебя я не трону — ты теперь забота Убби. И его имя тебя защищает. Но он узнает обо всем. Я считал тебя умнее, Рагнхильд. Я почти уважал тебя за ум — боги знают, что для бабы это вещь немыслимая.
— Ярл… — почти простонала Рагнхильд. Выдохнула: — Харальд…
Он не шевельнулся, и она сделала еще один шаг. Коснулась его плеч, глядя ему в глаза.
Застыла.
Молчание длилось, пока Харальд не бросил грубовато:
— Что, настолько нравлюсь?
И Рагнхильд отдернула руки, словно обожглась.
Он развернулся, молча вышел. Приказал стражникам, стоявшим в коридоре:
— Рагнхильд не выпускать.
Затем отправился за старухой-славянкой. Разговор со Сванхильд Харальд оставил напоследок.
В ее опочивальне не было того напряженного покоя, что царил у Рагнхильд. Стражник подпирал спиной бревенчатую стену, девчонка металась от двери к сундуку напротив.
При его появлении она остановилась, наградила Харальда все тем же отчаянным взглядом, который он видел у нее в опочивальне Кресив.
Харальд кивком отправил стражника за дверь, приказал старухе-славянке:
— Расскажи Сванхильд обо всем. Начни с Рагнхильд.
И пока та торопливо бормотала, расстегнул пряжку плаща, кинул его на кровать. Встал так, чтобы видеть лицо девчонки.
На нем было изумление — и все то же странное отчаяние. Руки, бессильно висевшие вдоль тела, вцепились в ткань платья на бедрах, скомкали. Потом ладони сжались в кулаки, захватив ткань — и уже не разжались…
Когда старуха замолчала, Сванхильд посмотрела на него. Сказала, отчаянно коверкая его родное наречие:
— Что делать… ярл?
— Скажи ей, — хмуро велел Харальд, — что все началось потому, что бабы увидели и поняли, какая она. Что не помнит зла, жалеет рабов. Именно поэтому Рагнхильд подстроила все это…
Он посмотрел девчонке в глаза.
— Чтобы ты, Сванхильд, пожалела рабыню, которая когда-то была твоей сестрой — и приперлась ко мне со своей жалостью. Не будь этого, ничего не случилось бы. Рагнхильд не рискнула бы устроить такую глупость. Темноволосая Кресив, которую ты продолжаешь считать своей сестрой, сидела бы тихо. И ту, другую рабыню, тоже никто не тронул бы.
Харальд дождался, пока старуха переведет его слова. На лице девчонки был страх, словно он ее ударил.
Крепче запомнит, подумал он. И продолжил:
— Теперь я их накажу. Всех. Настолько жестоко, насколько смогу. Чтобы больше никто не смел использовать тебя — и твою жалость. Но я лишь меч, который все закончит. А началось все с тебя, Сванхильд. С твоей жалости к тем, кто ее недостоин.
И тут она заплакала — молча, не всхлипывая. По щекам потекли слезы, прочерчивая дорожки. А Сванхильд продолжала молчать, глядя широко открытыми глазами.
Харальд шагнул вперед, прихватил рукой ее щеку, пригладил большим пальцем одну из дорожек. Ощутил теплую влагу подушечкой пальца.
Но сказал все так же жестко:
— В следующий раз, когда захочешь кого-то пожалеть, не показывай этого, Сванхильд. Никогда и никому. Помни, чем может закончиться твоя жалость. Если уж очень хочется помочь кому-то, приди ко мне. Я подумаю, что можно сделать. Но знай, что твоя жалость толкает людей на глупости. И обрекает на смерть.
— Нет… — выдохнула она на наречии Нартвегра, выслушав перевод от старухи. Даже не умоляюще — покорно, бессильно. — Прошу…
Харальд молча качнул головой. Девчонка вздрогнула под его рукой.
Я не могу, холодно подумал он. Если позволить рабам Йорингарда думать, что они могут идти на поводу у посторонних, не говоря об этом хозяину — в следующий раз все кончится уже не слезами девчонки, а ее смертью. Или его смертью.
Дело даже не в Кресив, а в тех, кто живет в рабском доме крепости. Больная рабыня и не подумала подойти к нему или к кому-то из его людей. Хоть и знала, что теперь хозяин Йорингарда он.
Харальд шагнул еще ближе. И напоследок все-таки поцеловал Сванхильд, прижав ее к себе. Губы были соленые, прохладные и какие-то безжизненные.
А потом она вдруг вцепилась в рубаху на его груди — крепко, не отодрать. Закрутила головой, пытаясь уйти от его рта.
Харальд вскинул голову.
— Утренний дар… — прошептала девчонка — как ни странно, на его наречии. Вцепилась в рубаху еще крепче, потянулась вверх, вставая на цыпочки и умоляюще заглядывая ему в глаза. — Утренний дар… прощу…
— Твой утренний дар уже назначен, Сванхильд, — с неудовольствием сказал Харальд. — Я договорился о нем с твоим отцом. И ничего не буду менять. Рагнхильд, давая этот совет, хотела лишь навредить тебе.
Девчонка отпустила рубаху — да не просто отпустила, а еще и попыталась его оттолкнуть. Дернулась назад, вырываясь.
Харальд сжал руки еще крепче, подумал — пусть лучше злится, чем плачет. Да еще так, беззвучно, без обычного для баб воя и хлюпанья. Ничего, потом поймет…
— Нет жена ярла, — отчеканила вдруг Сванхильд. — Нет.
И посмотрела уже не умоляюще, а отстраненно. Вздернула подбородок, вскинула брови.
Старуха-славянка, вжавшаяся в угол за его спиной, громко охнула.
А вот это уже жена ярла, подумал Харальд, рассматривая лицо девчонки. Вот сейчас обломаю — и что останется? Покорные губы…
Но и без наказанья нельзя. Он уже решил, что сгонит всех рабов, и при них отрубит двум дурам головы. В назидание всем остальным.
— Если, — громко сказал Харальд, — ты, Сванхильд, обещаешь больше никого не жалеть, я заменю казнь на порку.
Он дождался, пока старуха переведет. Девчонка снова вцепилась в него, отчаянно закивала, выпалила: