Метрдотель и вызванный на подмогу шеф-повар внимали с почтением. Свадебный банкет обещал быть мероприятием неприлично дорогим, ради этого можно было бы освоить и «сюпрем де воляй а блан», и «фейет де фюр-де-мер».
— Петр Алексеевич, как ты считаешь, «э пинар о бер нуазет» — это не очень сытно, да? Все-таки будут мужчины, они пьют крепкие напитки? — советовалась с Ласточкиным Зоя Ивановна, щеголяя знаниями.
Впрочем, Табунцовы, несмотря на некоторую фанаберию, были людьми милыми и добрыми. Благодаря взятому ими темпу свадьбу можно уже было гулять через три недели после встречи Кости и Любы в качестве жениха и невесты.
— Петр, дети наши, как сказали бы у тебя в оркестре, «не сыгрались», но мы с тобой знаем друг друга сто лет. Так что затягивать не будем, — торопил Табунцов и интересовался: — Что это Маргарита не показывается?
— Она платье шьет себе, костюм Косте ищет, подарки готовит. Да, и гастроли. У нее же небольшой контракт в Испании. В одном из тамошних оркестров. Не волнуйся, на свадьбе ее увидишь! — объяснил Ласточкин.
Его бывшая жена действительно общалась со всеми по телефону и выбралась за это время в Москву только на один день. Потом опять улетела концертировать. Ласточкин даже решил воспользоваться этим обстоятельством, позвонил Маргарите и свысока попенял:
— Слушай, все на мне! Ты бы в Москву уже прилетела! Сын женится все-таки!
— Ах, у меня еще два концерта здесь! Но потом сразу в Москву, на свадебный пир успею! — виновато отвечала Маргарита. Вины, впрочем, особо никакой не чувствуя.
Знаменательный день был солнечным и бодрым. Можно даже сказать, «allegro di molto», то есть «очень бодрым и веселым» был и темп, которому подчинялась вся эта история. Загс, прогулка в лимузинах по Москве, памятная фотография на фоне новодельной краснокирпичной стены в Царицыне и наконец — ресторан. Любочка Табунцова, успешно похудевшая перед свадьбой, была хороша. «Красивую жену мы сыну устроили!» — одобрительно крякнул про себя Ласточкин. «Хорошенькая! Как я раньше не замечал!» — подумал Костя, и уши его подозрительно покраснели. Общение с невестой ограничивалось только частыми и невинными культурными прогулками. Первая брачная ночь обещала быть волнующей.
Посреди этого торжества было только одно обстоятельство, смущающее Ласточкина и Табунцовых. До сих пор не появилась Маргарита Яновна.
— Где твоя мама? — волновалась Любочка.
— Она звонила, только-только самолет приземлился. Вылет задержали. А уехать раньше не могла — концерты же.
— Ах да, конечно! Это так тяжело — работать и жить на две страны, — успокоилась молодая жена.
Маргарита Яновна появилась ровно в тот момент, когда все гости уже расселись за столы, когда стих шепот удивления и восхищения убранством и яствами, когда приглашенный тамада уже привстал, чтобы произнести первые слова. Именно в этом момент распахнулась дверь и в зал вошла Маргарита Яновна. Присутствующие бросили на нее взгляд, да так и не смогли его отвести — вошедшая была красива, словно фея.
Тамада сбился с мысли и, недолго думая, игриво произнес:
— Нас посетила королева соседнего государства?
— Мама! Ты прилетела?! — по-детски воскликнул Костя, и тут все вдруг зашумели и даже захлопали. Табунцов выскочил из-за стола, подбежал к Маргарите Яновне, подал руку и галантно сопроводил к столу.
— Ну наконец-то! Вот, прошу любить и жаловать! — пробасил он на весь зал. — Талантливая скрипачка, изумительная женщина, красавица, мама нашего Кости!
Тут уж захлопали все по-настоящему, по-концертному.
— Марго, я думала, ты вообще не прилетишь! Ласточкин с «этойсамой» явился! — шепнула Зоя Ивановна приятельнице, а теперь еще и сватье.
— Он на меня смотрит?! — словно разведчик, осведомилась Маргарита Яновна у подруги.
— Кто? — не поняла та.
— Ласточкин! — рассердилась Маргарита Яновна.
— А! Да, глаз не сводит! А «этасамая» дергает его за рукав.
— Хорошо, — удовлетворенно улыбнулась мать жениха, — очень хорошо!
— Ты что задумала? — Зоя Ивановна пригляделась к подруге.
— Ничего не задумала. Просто мне надо выглядеть на все «сто».
— Ты выглядишь намного дороже, — съязвила Табунцова, — но вообще-то у нас свадьба!
— Зоя, все нормально, — улыбнулась Маргарита Яновна, взяла бокал с шампанским и поднялась.
— Дорогие дети! — произнесла она звонким молодым голосом. — Дорогие Люба и Костя!
Гости притихли, прислушались и уже через мгновение были увлечены витиеватой трогательной мелодией. Голос Маргариты Яновны звучал так нежно, так переливисто, что можно было подумать, что она не говорит, а выводит скрипичную мелодию. Ласточкин слушал вместе со всеми и ничего не понимал. Он свою бывшую жену не видел почти пятнадцать лет. И теперь перед ним была незнакомая знакомая женщина. Когда она прошла мимо, пахнуло духами, которые он помнил. Когда она улыбнулась, у него запершило в горле. Когда она поцеловала сына и его невесту, Ласточкин полез за платком. Теперь он слушал и гадал, что было такое в жене или что появилось в Маргарите, отчего ему так вдруг стало слезливо, так мягко и так душевно.
— …Петя, передай мне рыбу, — откуда сбоку послышался женский бас. Ласточкин опомнился — Аверина сидела рядом. Светлое с зеленой отделкой платье делало ее сейчас похожей на ротонду из Нескучного сада. Большие ступни Авериной в широких балетках неловко расположились вокруг ножек стула. Ласточкин старался не смотреть на спутницу, проявляя вместе с тем чудеса заботы.
— Тебе какой? Белой? Красной? Может, и той, и другой? А вот еще, смотри, есть салат? Он тоже с рыбой! Давай тебе и салатика положу?
Ласточкин, не обращая внимания на услужливых официантов, завалил тарелку Авериной снедью. Словно ему хотелось, чтобы та занялась делом и не трогала его, не мешала разглядывать бывшую жену, не мешала вспоминать и переживать.
А свадьба понеслась, помчалась! Протанцевала невеста с отцом, Костя оттоптал ноги своей маме, потом молодые сделали тур вальса, и все остальные гости осмелились выйти в круг.
— Ну, уж мы тоже должны станцевать! — Ласточкин улучил момент и подошел к бывшей жене.
— Конечно, конечно, Петя! — улыбнулась своей самой лучшей улыбкой. — Я так рада тебя видеть!
Ласточкин покраснел и, держа Маргариту под локоть, вывел ее на середину зала.
— Ты отлично выглядишь, — сказала бывшая жена.
— Это ты отлично выглядишь, — ответил Ласточкин, обнимая ее за талию.
Маргарита машинальным жестом поправила его левую руку, и Ласточкин почувствовал, что почва уходит из-под ног. Он вспомнил этот жест. На боку у жены была родинка, которая вечно ее беспокоила, и когда Ласточкин ее обнимал, она обязательно опускала его ладонь. От этого старого пустяка у него защемило сердце.
— Родинка? — улыбнулся он.
— Она, — ответила Марго и прижалась к бывшему мужу.
— Она тебя так волновала. Сколько я тебя помню… Ты как поживаешь?
— Хорошо.
— Я рад. Действительно рад. Ты изменилась. Ты стала еще красивее.
— Глупый. Нам лет-то сколько?
— При чем тут это?! — искренне удивился Петр, а сам подумал: «Да ей от силы сорок лет дашь! А то и меньше!»
— Не скажи.
— Поверь, ты — шикарная женщина! А духи у тебя те же. Никогда не знал, как они называются, но я их помню.
— Я пользуюсь только ими. Они мне напоминают, как хорошо мы с тобой жили, — просто ответила Маргарита.
Ласточкина бросило в жар. Ему показалось, что в его жизни ничего не происходило, что не было этих лет в разлуке. И вообще не было ничего — ни Авериной, ни развода, ни этой неуютной и вечно тесной «однушки», в которой жизнь его текла так, что и привычками он не обзавелся за эти пятнадцать лет. А вот тогда, в том доме, с ней, Маргаритой, и маленьким Костей — там был целый мир. Их мир, его мир! И сейчас повеяло тем воздухом.
— Проводи меня. На нас смотрят, — дернула его за рукав Маргарита Яновна, и Ласточкин очнулся.
Музыка смолкла, танцующие вернулись за стол, бразды правления опять оказались в руках тамады. «Внимание-внимание!» — прокричал он, и фортиссимо[4] зазвучала главная тема — тема счастья, плодородия и долголетия. И гости опять соревновались в эпитетах и пожеланиях, в подарках и намеках. Молодые, разумно веселые, словно сговорившиеся, только теперь тайно от своих сговорившихся родителей, наслаждались едой, вином и поздравлениями. Собравшиеся шумели, иногда что-то выкрикивали, и тогда опять поверх этих звуков гремел голос тамады:
— Внимание-внимание!
И всем казалось, что они очутились на перроне вокзала.
Ласточкин сидел подле Авериной, что-то машинально говорил, передавал угощение, о чем-то спрашивал, но ничего не слышал. Он был весь в прошлом. Это прошлое сидело подле Зои Ивановны и бросало на него милые смущенные взгляды. Ласточкин терялся от этой откровенности бывшей жены. Он вспоминал эти движения рук — подчеркнуто грациозные. Он видел этот разворот плеч — так Маргарита сидела на своем месте в оркестре, и глаз нельзя было отвести от фигуры. Ласточкин видел, как она взяла бокал — опять знакомый жест. Бокал Маргарита всегда держала всей ладонью, нежно сжав пальцы. Так держат воробья, готового улететь. «Может, я выпил слишком много? Может, мне все это чудится?» — спросил себя Ласточкин и тут же встретился глазами с Маргаритой. В ее глазах был вопрос, на губах улыбка, а зале опять заиграла музыка. Ласточкин кинулся к бывшей жене.
— Приглашаю, — выпалил он ей, а изумленной Зое Ивановне пояснил. — Мы ведь сто лет не танцевали!
О чем они говорил на этот раз? Ласточкин не помнил. Только Маргарита вдруг в конце танца сказала ему:
— Ты должен обязательно приехать к нам. Мне очень приятно будет.
— Я приеду, конечно, приеду! — заторопился Ласточкин с ответом.
— Я тебе ключи от дома дам. Прямо сегодня. Ну, вдруг я задержусь. Чтобы ты не ждал.
— Если ты считаешь нужным, — деликатно отреагировал Ласточкин.