«Видишь, до чего уже дошло! – шепнул мне внутренний голос. – То ли еще будет».
«И что мне делать? Из дома бежать?» – всхлипнула я. Линолеума было жалко на самом деле. Тем более что эта долбаная кастрюля рухнула прямо посреди кухни, так что у меня не было ни единого шанса как-то замаскировать этот ожог.
«Садись и пиши, что ты теперь будешь делать в первую очередь, что во вторую, а что вообще по остаточному принципу!» – сказала мне моя совесть. Я подумала, что, как ни крути, в этом есть своя логика. Ибо до этого времени по остаточному принципу я относилась именно к своим исследованиям. То есть до них мои лапки вообще не доходили. Я выкинула пельменные останки в ведро и распахнула настежь окно. Запах гари потихоньку выветривался на морозную улицу, а я потихоньку остывала под порывами ветра с улицы и думала, куда плыть дальше. Действительно, что мне мешает, кроме собственных цепей? Кроме лени, которая больше походит не столько на лень, сколько на страх. Глубинный страх, не дающий мне сделать и шага вперед.
Любой мой день (за исключением праздников и выходных) состоит из десяти часов, которые я трачу на работу в том или ином ее проявлении, это вместе с дорогой, которая теперь, когда я постоянно экономлю и экономно езжу на метро, занимает никак не меньше трех часов в день. Еще утром я не меньше часа трачу на кофе, завтрак, умывание, боевую раскраску и т. д. Нормальное утро работающей одинокой женщины. Вечером сериал, журнал, уютная книжка в кровати под одеялом, а светильник светит таким мягким светом. И надо сказать, что такой ход вещей меня вполне устраивал. А что теперь? Мне постоянно звонит Гриша, вроде бы чтобы поболтать о том о сем, но ведь он спрашивает, как у меня дела. Как много я написала. А как много я написала? Если разобраться, то я начала подготовительную работу. А именно, я сложила на столе стопкой все нужные книжки. Стопка получилась не очень большая, поэтому я подбавила ненужных. Для авторитетности моего рабочего места. В принтер я вложила чистые листы бумаги (а вдруг мне понадобится держать что-то перед глазами, тогда я смогу это распечатать), а в магнитофон вставила мою любимую кассету «Звуки природы», под которую (теоретически) очень хорошо расслабляться и настраиваться на рабочий лад.
– И что еще? – усмехнулась моему рассказу Баська. Она была единственной, кого я посвятила в условия спора с Григорием. И вообще единственной, кто знал, что у меня появился такой странный новый знакомый.
– А что? – обиделась я. – Разве мало? Между прочим, отбор литературы – это уже полдела.
– Ага. А вторая половина дела навсегда останется в наших сердцах, ибо никуда за их пределы не выйдет. Так бы сразу и сказала, что мечтаешь проиграть и сдаться на милость победителя. Только имей в виду, если он увидит, что ты ни черта не делаешь, у него могут появиться подозрения.
– А ведь ты права! – согласилась я. Но воз сдвигаться не собирался, пока вот у меня пельмени не рассыпались по кухне, а Гриша не сообщил, что праздновать смену очередной даты мы будем вместе. Что я ему предъявлю? Что расскажу, когда мы будем сидеть за красиво сервированным столом и пить искрящееся от света свечей шампанское?
– Он же не пьет! – вспомнила я и загрустила. Тем более мне не удастся произвести на него впечатление. Интересно, неужели же я в самом деле такая тупая? Неужели я ничего не могу. Абсолютно ни на что не способна! Какой кошмар. Эта мысль неожиданно взорвала мой мозг, и разрывная сила была эквивалентна целому чемодану тротила. Я – бездарность, которая всю жизнь кормила себя байками о том, что было бы, если бы… Если бы муж был получше, денег побольше, работа поинтенсивнее, общественность понимающая. Условия, я все всегда валила на условия. Вернее, на их отсутствие. А на самом деле я просто занималась тем самым, от чего так и не смогла практически никого вылечить. Самообманом!
– Пустышка ты, мать, – сказала я, принюхиваясь к холодному воздуху, в котором еще стоял легкий запах горелого теста.
– Ну и ладно, – захотелось надуть губы и заплакать и чтобы пришел кто-то большой и сильный – успокоить и убедить, что я несправедлива к себе. Что я вообще-то умница. Впрочем, подошел бы кто-то и не очень большой. Пусть даже ростом чуть выше меня. Типа Гриши. Господи, как же хочется, чтобы он меня зауважал. Чтобы в этом самом ресторане я с упоением показывала ему графики и выкладки, а он бы смотрел на меня с восторгом и задавал глупые вопросы.
– И что тебе мешает? – вопрошала моя совесть. Я закрыла окно и горько вздохнула. Да-да, получается, что ничего, кроме меня самой. Ничего, кроме того, что в моей системе координат надо что-то менять. И по остаточному принципу надо делать все остальное, а не то, что составляет собой мою мечту.
– А о чем, собственно, речь? – призвала я себя к ответу. – Сядь и напиши, что и как ты будешь теперь делать. Напиши план работы, как ты делала в институте. Помнишь, что нужно, чтобы начать работу? Нужно выпить эту чашку кофе ПОТОМ.
Я прошла в комнату, скинула со стола какие-то беспонтовые журналы и села в свое любимое ортопедическое кресло. Его мне еще папа купил, когда я училась в институте. Каким-то неведомым чудом оторвал, отдал последние деньги. Сказал: «Тебе надо следить за осанкой». Эх, кому-то я теперь нужна? В итоге мучительной получасовой работы, которая преимущественно состояла из обсасывания колпачка ручки, я набросала следующее.
1. Привести в порядок и распечатать давно задуманные и на две трети разработанные опросники личностных характеристик.
2. Три часа в день обязательно посвящать своей работе. Обязательно! И не меньше!
3. Хотя бы два.
4. Засчитывается даже то время, которое я консультирую или работаю в центре, при условии что в эти два часа (или три, если я буду хорошей девочкой) я делала что-то, актуально важное именно для метода.
5. Вести записи всех наблюдений.
6. За январь собрать не меньше десяти анкет. Анкетировать бесплатно.
7. Тьфу, забыла! Составить план работы. И примерное содержание методики для последующей корректировки.
8. И, главное, начать все это прямо сейчас. Чтобы было чего рассказать Грише. Интересно, откуда он взялся на мою голову?
Записав сей сомнительный план, я потратила еще час на то, чтобы разыскать шнур от принтера, потому что, как выяснилось, бумагу в него я запихнула (для красоты и эстетики), а вот кабель подключить забыла. Когда кабель был найден, время уже стремительно утекало прямо из-под пальцев, в окнах соседнего дома уже вовсю разгорались огни. Стало заметно темней, но я этого уже не замечала. Я впала в раж. Вот уж поистине феноменальное состояние, жаль только, оно со мной редко бывает. Потому что, случайся оно почаще, я бы могла горы свернуть, ей-богу.
А так я перевернула в доме все вверх дном, но откопала шнур от принтера в выдвижном ящике комода, прямо под постельным бельем. И только не надо спрашивать, как он туда попал. Главное, я все помню! Верно же, ведь иначе-то я его не нашла бы! Я распечатала на принтере (слава богу, он заработал) список. Потом немного подумала и распечатала еще несколько экземпляров обращений к самой себе следующего содержания: «Иди работай, бестолочь и бездарность». Я развесила это творение творческой мысли по всем шкафам, а список примагнитила к холодильнику. Не без удовольствия осмотрела плоды своих рук. Достигнуто было немало. В кухне горой валялась немытая посуда, а вся комната была завалена вещами, выброшенными из недр квартиры в процессе поиска шнура.
– Нормальный творческий беспорядок, – пожала я плечами и почувствовала, что нерастраченная на любовь и семью энергия так и клокочет во мне, как вулканическая лава, спавшая до времени в живописном вулкане. Я цыкнула языком и бросилась к письменному столу. Надо же, как я на самом деле соскучилась по этому – по собственной работе, которая погружает внутрь какого-то запредельного кокона, в котором нет ни времени, ни пространства, ни материи. Работа как бы лишала меня тела, заставляя вылетать из него на некоторое время. Так было всегда. Иногда мои родители начинали волноваться, что я не смогу вернуться обратно в тело. Но между дочерью, маниакально свесившейся над тетрадкой, и дочерью, целующейся в подъезде, они выбирали первый вариант (отсюда и покупка ортопедического кресла, например). В общем, я заморочилась. И в процессе погружения в черную дыру мною был обнаружен престранный факт. Оказалось что, что в моем компьютере за все эти годы, оказывается, скопилось такое количество материала как фактического, так и научно-теоретического, что мама дорогая.
«Откуда же столько?! А вот это? Ах, это же мне из Челябинска переслали, по Интернету два года назад!» – причмокивала я, рассматривая результаты разных опросов и анкет. Еще у меня были кучи графиков разнообразных личностей прошлого и настоящего, какие-то профессиональные тесты, которые я одно время проводила. Я и это не выкинула, а переписала и занесла в компьютер. Много документов было отсканировано. Кладезь! Я побежала на кухню, плеснула себе холодного черного чая и набрала Баськин номер. Ну, не смогла сдержаться, что поделаешь.
– Баська, твою мать! – в истерике кричала я, не в силах подавить свою экспрессию.
– Ксень, ты что, с ума сбрендила? Дурнота, ты на часы-то смотрела? – сонным голосом ответствовала она. Я виновато покосилась на часы над плитой. Натикало полпервого.
– Ой, прости! – пискнула я. – Просто я тут все-таки села за свою кривую.
– Слушай, ну почему я не могу спать спокойно? Потому что тебя скривило? Что, до завтра не подождет?
– Ладно! – огорчилась я.
– Нет, теперь уж рассказывай! – недовольно заворчала Баська.
– А как же ОН? – шепотом уточнила я. Баськин муж не любил меня за увлеченность работой и за то, что я каждый раз была на Баськиной стороне во всех их конфликтах. А что, спрашивается, я должна была делать? Ведь это мне приходилось утирать ее слезы, когда он в очередной раз решал, что нашел любовь всей своей жизни? Ладно бы был простой кобель, но чтоб вот так нервы трепать!