Дверь толкнул Урюпин – и замер на пороге.
– Ну что там? – спросил из-за спины сенатора Георгий Георгиевич.
Урюпин шагнул в комнату, в дверном проеме застряли Георгий Георгиевич с юристом Верещагина. Они громко выругались, сзади напирал еще один юрист Урюпина. Я даже не пыталась что-то рассмотреть из-за их спин, понимая, что с моим ростом это невозможно. Дама стояла в сторонке с недовольным выражением лица. Ключ из замка она вынула.
Наконец мужчины оказались в комнате. За ними проскочила я.
Владимир Владиленович лежал на кровати на спине, прикрытый одеялом до подбородка. Я мгновенно вспомнила Игоря и Ольгу Суданец, которые лежали точно таким же образом. Живой человек не мог бы не проснуться после такого громкого и частого стука в дверь (а мужчины сказали, что сегодня уже несколько раз стучали) и споров и криков, которые только что звучали.
– Одеяло приподнимите, – тихо сказала я.
Верещагин оказался застрелен в грудь. Дежавю…
В полицию звонил Георгий Георгиевич. Когда мы вышли в коридор, дамы рядом с дверью уже не было. Вероятно, понесла на место ценный ключ. Или пошла руководить горничными. Им сегодня предстояло много работы.
Ко времени приезда полиции появились Борис Петрович и Карен. Оба были рады меня видеть. Когда мы разговаривали в коридоре, к нам подошел Урюпин.
– Полина, где Регина Срапян?
– Я тоже хотел бы это знать, – вставил Карен. – Хотя, пожалуй, теперь не очень… – Он улыбнулся мне.
Сенатор повернулся к Карену:
– Вы знаете, что Регина была последней, кто видел Владимира Владиленовича живым?
– Последним был убийца, – вставила я. – Регина – не убийца.
– Вы так уверены в этом, Полина? – повернулся ко мне сенатор.
– А зачем ей убивать Верещагина? Мотив какой?
Борис Петрович заметил, что знаком с Региной не первый год и тоже не считает ее убийцей. Карен странно посмотрел на моего отчима. Не знал об их давнем знакомстве?
– Так, а это что за кровь? – послышался голос из комнаты, где лежал труп. – Откуда взялось это пятно?
Мы переглянулись с Борисом Петровичем.
– Объясни все следователю, Полина, – вздохнул мой отчим.
– Что Полина должна объяснять следователю?! – встрял Карен.
– Тебе лучше не слушать, – ответили мы с Борисом Петровичем почти хором.
– Они хотели сказать, что Регина – редкостная потаскуха, – любезно пояснил подошедший к нам юрист Верещагина и посмотрел на меня. – Я так понимаю, что она в очередной раз лишилась девственности в этой постели? – Он мотнул головой назад. – Какой по счету, Полина? Третий? Четвертый? Десятый?
– Что?! – взревел Карен.
Мне было его искренне жаль. Я попыталась взять его руку в свою, но у меня ничего не получилось. Карен размахивал руками, как ветряная мельница. Лицо у него пошло красными пятнами, он буркнул себе что-то под нос на незнакомом мне языке.
– Карен, успокойся, – тихо сказал мой отчим. – Полина, иди к следователю. Я сейчас тоже подойду.
Мы пошли вместе с юристом Верещагина. Нас внимательно выслушали – то есть вначале я рассказала про Регину, про то, чем она, по ее словам, занималась после ухода от Верещагина, потом юрист Верещагина сказал, что Регина – редкостная потаскуха, но убивать человека не стала бы, в особенности мужского пола.
– Она и соперницу убивать бы не стала, – заметила я. – Да у нее и не было соперниц.
– Все мужчины обычно выбирают Регину, – кивнул Георгий Георгиевич, который стоял в номере Верещагина, пока там работала бригада.
Следователь усмехнулся, патологоанатом вообще хмыкал на протяжении всего моего выступления, потом у меня спросили, где сейчас может находиться госпожа Срапян и не могу ли я привести кого-то из тех, кто способен подтвердить перемещения Регины ночью.
Я предложила спуститься в большой зал и посмотреть на последнего, то есть предпоследнего мужчину Регины. Один мужчина из следственной бригады отправился туда, а следователь попросил меня сопроводить его к швейцарцу – и в качестве переводчика, и… вообще. За нами с хмурым видом пошел Карен, за последние полчаса узнавший о своей невесте больше, чем за всю предыдущую жизнь, и Борис Петрович, не желавший никуда меня отпускать с представителями опергруппы.
Кюнце сразу же открыл (стучала и представлялась я), удивился такому количеству гостей, пригласил всех к себе и сообщил, что Регина Срапян уже ушла. Он не знал куда. Никто не стал уточнять, чем швейцарский адвокат занимался с Региной Срапян, поскольку это было его личным делом. Да и все понимали, что он ей не тонкости швейцарского права объяснял, хотя бы судя по его виду. Сама я Кюнце таким никогда не видела. Глазки блестели, волосы были растрепаны, пуговицы на рубашке застегнуты неправильно, и отсутствовала его сосредоточенность на деле. Мысли все время убегали в сторону… То есть в недавнее прошлое. Ох, Регинка!
Кюнце спросил у следователя, может ли он покинуть замок. У него тут больше не осталось дел, он хотел вернуться в гостиницу в Петербурге, а в понедельник отбыть на родину. Следователь кивнул. У него не было вопросов к швейцарцу. Ведь не швейцарец же тут порешил нескольких русских, из которых знал только Верещагина.
– А со Стасом вы разговаривали? – вдруг ударила мне в голову мысль.
– Владимир Верещагин сказал, что его сын на следующей неделе должен отправиться в Швейцарию. Отец предупредит сына, чтобы зашел в нашу адвокатскую контору. Признаться, нас это устроит гораздо больше, чем бегать за ним по Петербургу и его окрестностям. Владимир Верещагин объяснил мне – то есть попытался, – что сейчас у сына свадьба, и его сложно отловить, а если и получится это сделать, он, скорее всего, пьян и туго соображает.
– Все правильно сказал, – кивнул Борис Петрович. – Лучше в Швейцарии.
Мы все пожелали Кюнце счастливого пути. Временная переправа была готова – по подъездной дороге можно было добраться до берега.
– Ой, Полина, ты лучше проводи нашего швейцарского гостя, – хлопнул себя по лбу Борис Петрович.
Я вопросительно посмотрела на него.
– Там же всех обыскивают на выходе, – пояснил отчим.
Карен сказал, что сходит вместе с нами. Мы подождали, пока Кюнце соберет вещи, Карен подхватил сумку, Мирослав Кюнце сам нес кейс. Разговаривали о какой-то ерунде. Кюнце сообщил, что, вероятно, свяжется со мной уже из Швейцарии. Я ответила, что всегда рада помочь – и сама лично, и компания, которую я представляю. Швейцарец знал об исчезновении документов и ноутбуков у юристов, но удивился, что в этом подозревают его. Его собственный ноутбук оказался совсем другой модели, и его даже не включали. Один молодой человек быстро пролистал бумаги, но, увидев, что на русском нет ни одной, если не считать прикрепленных к некоторым текстам переводов на русский язык, вернул папку швейцарскому адвокату, извинился и пожелал счастливого пути. Швейцарец сел в такси – у подъездной дороги дежурило несколько машин. Также стояли и машины гостей, которые постепенно покидали замок.
Интересно, почему следователь всех отпускает? Или понимает, что задерживать кого-то теперь бессмысленно? Убили Верещагина давно, как, впрочем, и Игоря с Ольгой Суданец. От оружия, скорее всего, избавились, спрятав концы в воду в прямом смысле. Сами убийцы наверняка уже покинули территорию – или по суше, или по воде. Раз кто-то раздобыл лодки, то и другие могли, в особенности если заранее готовились к преступлению. А ведь готовились… Или не исключали, раз прихватили с собой оружие.
И ведь лодка, на которой вернулась Маргарита Станиславовна, куда-то исчезла… Все та же лодка, на которой изначально уплыли Азиз с Катериной. Кто же еще ею воспользовался? И могла быть еще какая-то…
Я спросила у парня, обыскивавшего Кюнце, ведут ли они учет уехавших.
– Да, отмечаем в списке. И ставим время.
– Вы не посмотрите, Регина Срапян уехала?
Оказалось, что уехала. Похоже, что как раз тогда, когда мы нашли Верещагина.
– А Стас Верещагин? Жених?
Парень из охраны усмехнулся и, даже не заглядывая в список, сообщил, что Стас пределы замка не покидал – по крайней мере, по подъездной дороге. Значит, проводит время в постели какой-то дамы или дам. Или просто спит, приняв слишком много горячительных напитков. Хотя времени-то сколько! Или… Лучше бы он уплыл на лодке!
Мы с Кареном медленно побрели назад к замку. Мне тоже хотелось уехать. Надо поговорить с Борисом Петровичем. Он же приехал на машине. Кстати, а где машина Игоря? Наверное, кто-то должен ее забрать. И ведь у него вполне могла остаться семья… Я ведь про него практически ничего не знала.
– Полина, про Регину… – заговорил Карен. – Это все правда?
– Да, – мягко сказала я. – Мне очень жаль, что ты это все узнал.
– Нет, лучше знать. Иначе я стал бы посмешищем в глазах многих людей. И как ее отец мог меня так обмануть?
– Отец не знает про то, какую жизнь ведет Регина.
Карен удивленно посмотрел на меня.
– Ну, дома-то она паинька, – усмехнулась я. – Карен, Регина – неплохая девушка, но… она такая, какая есть. Ее не переделаешь. Наверное, она родилась такой. Ты тут совершенно ни при чем. Она не может быть такой женой, какая тебе, вероятно, нужна. Она не может жить с одним мужчиной. Она не проститутка, она не берет денег за секс, она им наслаждается. Пойми ее. Она бы не успокоилась, выйдя замуж. И дело не в тебе!
– Я все понял… – медленно произнес Карен.
Мне было жаль этого огромного мужчину, который шел опустив плечи. На них словно лежал какой-то тяжелый груз.
– Мама все правильно говорила, – наконец сказал Карен. – Надо всегда слушать родителей… Все советы, которые они мне давали, были правильными. Я мог бы избежать многих ошибок, если бы слушал их всегда. Но я был молодым и горячим.
Мы подошли к замку, поднялись на этаж, где располагалась комната Владимира Верещагина и опергруппа заканчивала работу. Тело уже упаковали в черный полиэтиленовый мешок. В коридоре стоял Константин Владиленович с мрачным видом, его сын Коля и Наталья Львовна, вытиравшая уголки глаз.