О каждой мелочи я рассказывала Ксюхе, не давая ей раскрыть рот. К тому моменту, когда я окончила институт, она знала все о Никите не хуже, чем я сама.
В 1997 году, сдав летнюю сессию, я должна была ехать в Киев на практику. Узнав об этом, я ежедневно рассказывала Оксане, что боюсь оставлять его тут на три месяца, что просто с ума сойду от ревности. Просила ее наблюдать за поведением Никиты.
В июле он один провожал меня на вокзал (я попрощалась со всеми еще дома, не хотела, чтобы кто-то мешал нам). Все было, как положено: цветы, открыточка с приятной и грустной надписью и трогательным рисунком — на память. Еще была последняя чашка кофе перед отъездом. А я все время плакала и просила его звонить почаще. Он, как положено было, обещал. Когда объявили посадку на поезд “Харьков-Киев”, я заметила, как его глаза увлажнились, и просто без слов положила голову ему на плечо.
Я ехала в купе со своими одногруппницами, совершенно не обращая на них внимания. Они пытались как-нибудь меня расшевелить, но я только смотрела в окно.
Когда мы легли спать, я несколько часов проплакала, и так и заснула со слезами на глазах.
Два месяца он звонил мне каждый вечер, но потом звонки стали редкими, а родной голос на другом конце провода каким-то странным.
Когда, наконец, я смогла съездить домой на неделю, сразу же, даже не сняв туфли, кинулась к телефону.
— Привет, любимый. Я дома, — сказала я.
После короткой паузы он сказал:
— Я очень рад, Элечка.
Он никогда не называл меня так. Ему больше нравилось “Лёля”.
— Мы сегодня увидимся?
— Нет, у меня много работы (к тому моменту он уже давно работал). А ты отдыхай и высыпайся, — добавил он. — Я позвоню.
Мне стало сразу как-то холодно и неуютно. Эля? Он ненавидел это имя. Мы не виделись три месяца, а у него много работы? Я, не переодеваясь, побежала к Оксане, даже не позвонив родителям. После того, как улеглась радость от встречи, я спросила, что с Никитой.
— Знаешь, он сейчас очень занят, — сказала она. — Да и мне некогда, я давно его не видела.
— А как твой Саша? — спросила я.
— Мы расстались, — спокойно ответила она.
Я решила не расспрашивать больше и пошла домой.
Приняв ванну, я тут же заснула.
Проснулась рано и просто уставилась в потолок. Я вспоминала его, всматривалась в фотографию, стоявшую на тумбочке, где вокруг нас, красивой и счастливой пары, все было усыпано осенними листьями.
А часов в десять раздался звонок телефона. Последние остатки надежды, шевельнулись где-то в сердце. Мелькнула мысль о том, что он действительно не мог вчера разговаривать.
Но его сухой, холодный, какой-то чужой голос сразу же развеял иллюзии.
— Эля, надо поговорить.
— По-моему, уже не надо.
— Надо, я не могу сказать тебе всего по телефону.
Мы договорились встретиться в одном из небольших кафе, которыми усеяны центральные улицы. Я собралась с мыслями, и пошла.
Это был один из дней “бабьего лета”, когда воздух теплый и прозрачный, когда тихо шуршит листва под ногами, когда все чему-то улыбаются, сами не зная, чему. Умиротворение, спокойствие и жажда деятельности, жизни, радости одновременно заполняют душу. Но мне ничего не хотелось, мне нечего было ждать. Я предполагала, что скажет мне человек, которого я люблю больше жизни, как ни банально это звучит. Единственное чувство, еще оставшееся во мне — это радость от того, что я дома, в Харькове, что каждая улица, каждый дом — часть меня.
Выглядела я хорошо. Длинные черные волосы, зеленые глаза, подведенные тонкой линией зеленого карандаша, черный джинсовый костюм. Где-то глубоко внутри меня шевелилась надежда, что он, увидев меня, не сможет так просто забыть о пяти годах, проведенных вместе.
Действительно, когда он увидел меня, в его холодных глазах, появился оттенок нежности. Но он подавил всякие эмоции, глаза снова стали похожи на две голубые льдинки. По-дружески поцеловав меня в щеку, он подвинул мне стул и сел сам.
Заказав кофе, я медленно, словно боясь сделать что-то не так, достала сигарету и закурила.
— Эля, ты уже, наверное, все поняла, — начал он, и я кивнула. — После того, как это произошло, после того, как я тебе изменил, я не мог решиться, ведь нельзя забыть пять лет с тобой. Но я все же делаю это по двум причинам: во-первых, к ней у меня возникло сильное влечение, а во-вторых, я не смог бы продолжать наши отношения.
Я сидела молча. Меня разочаровали его слова, этот заученный текст, такой типичный и сухой. Вдруг я спросила:
— Чего ты ждешь от меня? Ты все сказал? Теперь можно скажу я?
Я очень благодарна тебе, у меня нет даже обиды на тебя…
— Я тебе еще не все сказал, — прервал он меня.
— Что еще?
— Мы с Ксюхой теперь вместе.
У меня дрогнула рука, и я пролила кофе себе на джинсы. В глазах потемнело, в висках застучало.
Как? Он и Ксюха? Ксюха?!
Я огромным усилием воли сдержала слезы, но все равно выражение моего лица заставило Никиту обнять меня. Я сказала: “Не трогай”…
***
Полгода в Киеве я не могла понять, кто я, где нахожусь. Потом стала знакомиться с мужчинами, веселилась с друзьями, работала. Но это была не я.
Та часть меня, которая жила, ощущая рядом любящий взгляд и добрую улыбку, как будто умирала, была без сознания. Но я точно знаю, что она живет во мне до сих пор.
Я жила дальше, становилась сильной, независимой, самостоятельной, и — жила. Перед моими глазами проходили сломанные жизнью, молодые еще люди, завидовавшие моей силе и не знавшие, что в один миг теплым сентябрьским днем я потеряла самых дорогих для меня людей, без которых, когда-то давно, не представляла своей жизни.
***
Год назад практика закончилась, мне предложили прекрасное место психолога в одной крупной фирме. Но я уехала. Вот так, в один момент бросила все и уехала в свой Харьков, где тоже был май, тоже цвели каштаны и яблони, тоже желтели бусины одуванчиков, но который отличался от Киева тем, что там все было родным и знакомым, что я там выросла, узнала любовь, счастье, где меня постигли самые большие утраты в моей жизни.
Нет никакого смысла описывать дальнейшее развитие наших отношений с
Ксюхой, просто скажу, что мы продолжали общаться. Уже не так, конечно, но визуально остались подругами.
И вот теперь она пригласила меня на свадьбу. Зачем? Для приличия? Чтобы сделать больно? Или от непонимания, какую боль мне принесет эта их свадьба?
И как Никита мог позволить ей сделать это? Я не могу судить, насколько он изменился за два года — я не видела его с того самого теплого осеннего дня. Не потому, что, как это принято говорить, “вычеркнула из жизни” все, что связывало меня с ним, просто так складывались обстоятельства. Из жизни и из памяти я не хотела и не хочу вычеркивать ничего, ведь это глупо. Я помню каждый день с ним, помню до сих пор то ощущение счастья, надежности, целостности, которое не покидало меня пять лет. Наши ссоры я не помню. Зачем забывать хорошее и помнить плохое, зачем эта ненависть, злость, обида, созданная твоим воображением?
Я долго шла к этому выводу, он медленно рождался бессонными ночами в прокуренной комнате с бутылкой коньяка или пива и плиткой шоколада. Теперь я желаю ему счастья. Именно ему, а не ей, потому что Ксюшу я так и не смогла простить. Я не смогла простить предательство того чувства дружбы и уверенности в своем друге, которое я испытывала к ней.
Времени у меня осталось мало, и я затушила последнюю сигарету. Вызвала такси. А через двадцать минут была в “Метрополе”.
***
Я пришла вовремя, поэтому гостей еще практически не было. Счастливая Оксана кинулась ко мне, радостно обняла и сказала:
— Наконец-то, мне так не хватало тебя весь день!!! Без тебя это уже не праздник!
Я радостно улыбнулась и протянула ей подарок. Оксана выглядела великолепно. Платье потрясающе шло ей, подчеркивая качественный загар из солярия, нежные карие глаза, роскошные, по-прежнему светлые, волосы и миниатюрную фигурку. Пока Оксана рассматривала подарок, я пробежала глазами по залу, но не заметила Никиту. Вдруг за спиной я услышала шаги и необдуманно обернулась.
Прямо за мной стоял Никита. Он сильно покраснел и смотрел на меня испуганно и радостно одновременно. Мы не говорили ни слова, просто смотрели друг на друга. Он не изменился, стал только немного взрослее и представительнее — отпечаток, наложенный профессией прокурора. У меня действительно банально подкашивались ноги, я тяжело дышала и, наверное, сильно покраснела от волнения. Он тоже был взволнован и не говорил ни слова. Я первая пришла в себя и, сказав что-то в качестве поздравления, поцеловала его в щеку.
Сейчас на этом месте хочется поставить много-много точек. Или написать совсем другое продолжение, придуманное, нереальное. Но чудес не бывает. Не помню, как пережила эту свадьбу, где все сочувственно на меня косились, за исключением счастливой невесты, которая чересчур откровенно делала вид, что никогда ничего не было между мной и ее теперешним мужем. А Никита сначала вел себя как-то глупо и, казалось, избегал меня.
Я очень хотела поговорить с ним, но дожидалась момента, когда количество выпитого дойдет до той нормы, при которой гости забывают причину, по которой собрались, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Но на третий танец Никита сам меня пригласил. Это была красивая песня “Black, Black Heart”. Сначала мы молчали. Люди почти всегда теряются в таких ситуациях. Потом он сказал:
— Леля… Могу говорить долго и бессмысленно. Могу извиняться и с опозданием что-то тебе объяснять. Могу просто сделать вид, что ничего не было. Но не буду. Просто хочу сказать тебе спасибо. За то, что пришла, за то, что простила и все забыла.
Я так не хотела ничего говорить, объяснять… Он назвал меня Лелей. Зачем? Мне было так больно и приятно одновременно, что я готова была спрятать лицо на его груди и заплакать, совсем, как тогда, когда он провожал меня в Киев. Но я сказала:
— Ты не прав в одном: я ничего не забыла. Я до сих пор люблю тебя. Но это не имеет уже значения.