– В достаточной степени, – ответил нотариус Лойк, когда Таня перевела ему вопрос. – Вам ничего не рассказали о нем?
– Совсем немного. Я так спешно собиралась и столько надо было обсудить вопросов с Варварой Петровной, что о самом господине Сорокко мы и не поговорили.
– Он давно жил в Голландии. Ему было двадцать семь лет, когда он приехал в Голландию. Тогда в вашей стране времена были сложные, а после 90-х ему возвращаться было нельзя. Во всяком случае, он так говорил. Да и мы об этом знали. И он стал обустраиваться здесь. Мы близко познакомились, когда он был уже зрелым человеком. Надо сказать, энергии в нем было много, он был веселый. Мы все тут даже не думали, что русские имеют такой характер.
– Русские бывают разными, – улыбнулась Мила.
– Это понятно, но ваше представление о Голландии наверняка тоже стандартное – тюльпаны, мельницы, каналы. И люди, которые умеют жить без занавесок на окнах.
– Верно! – рассмеялась Мила. – В энциклопедии все это и прочитала.
– Ну это все так, но есть еще множество деталей, которые можно узнать, только пожив здесь какое-то время. Господина Сорокко мы узнали лучше только через несколько лет. И очень полюбили. Знаете, у нас тут соседи образуют некую коммуну, сообщество, члены которого держатся друг за друга. Конечно, все это неформально. Но очень важно войти в него, стать своим. Так вот Вадиму Сорокко это удалось – он отлично знал языки и очень скоро стал своим среди соседей.
– Он же работал где-то?
– Да, в крупной фирме, занимающейся оборудованием для пищевой промышленности.
– Интересно. – Мила никак не могла понять, что связывало Варвару Петровну и этого господина Сорокко. Конечно, они могли сталкиваться по роду своих занятий, могли случайно познакомиться. Во всяком случае, просто так каким-нибудь незнакомым или малознакомым людям наследство не оставляют.
– Господин Сорокко был не то чтобы загадочным, он был с какой-то внутренней тайной. – Лойк улыбнулся. – Мы, нотариусы и адвокаты, чувствуем это как никто другой. Но о прошлом он никогда не рассказывал. Только очень переживал, что не сможет съездить в Россию. Он не хотел возвращаться, он хотел только кого-то навестить. Жаль, что он умер таким молодым. У нас в Голландии шестьдесят лет – это не возраст. Это – расцвет жизни.
– У нас – тоже. Иногда, – поправила Мила. – Бывают обстоятельства, которые так сильно влияют на качество жизни.
– Да, да, совершенно верно, – вдруг оживился Лойк. – Мне кажется, что воспоминания или что-то в прошлом тяготило, мучило его. Знаете, словно его что-то изнутри опустошало. День от дня он становился все более грустным.
– А он с вами никогда откровенно не разговаривал?
– Разговаривал. Только кто же поймет, где она, настоящая откровенность? Вероятнее всего, он все-таки что-то утаивал.
– А похороны велел сделать веселыми, да? – Мила улыбнулась.
– Да. Я, конечно, виду не подал, даже не знал, как возразить. Я прекрасно понимал, что, провожая человека в последний путь, сложно оставаться веселым. Как бы тебя об этом ни просили. Но я все сделал, как он велел. Я отдал все необходимые распоряжения.
– А у господина Сорокко была семья? – поинтересовалась Мила.
– Нет.
– Слава богу, я уж думала, что… – Мила замялась. – Сами понимаете, наследство – такая вещь.
– Вы не представляете, насколько хорошо я понимаю, что такое наследство, – грустно улыбнулся Лойк.
– Ах да, вы же нотариус.
– Да, и многое повидал. Когда мы приедем, я вам покажу все документы. Там есть специальные бумаги, в которых упоминаются люди, которым Вадим Сорокко оставил подарки. Осмелюсь посоветовать вам их всех собрать в его доме и вручить. Эти люди прекрасно к нему относились, и он их любил. В конце концов, Голландия, именно эта маленькая улочка, стала его второй родиной.
– Я так и сделаю. Не волнуйтесь. И еще я буду очень благодарна за любую помощь и советы. Мне они очень пригодятся.
– Я буду с вами на связи. В доме никто ничего не тронул – вам надо будет только все проверить по описи и дать распоряжения. Наследница, наверное, выразила какие-то пожелания. В Россию все это даже при всем желании не увезти.
– Да, у меня есть четкие указания. Только я сначала все осмотрю, как вы советуете. И еще, вы не волнуйтесь, – Мила вдруг смутилась, – ваш гонорар, ваши деньги за помощь и услуги мы обязательно вам заплатим.
– Я не волнуюсь. Эти деньги мне уже заплатил господин Сорокко. Еще до своей кончины. Он очень волновался, хотел, чтобы все дела были в порядке. Он распорядился обо всем.
– Предусмотрительный человек.
– Здесь, в Голландии, так заведено. Здесь не принято оставлять свои проблемы наследникам. Но господин Сорокко был исключительно организованный человек.
– Вы дружили с ним?
– Дружил. С ним было очень приятно дружить, хоть некоторые русские черты меня сбивали с толку. Потом я привык. И мне даже было приятно, что мой друг такой необычный.
Он был одинок. Нет, были друзья, и он полюбил Амстердам, он сам в этом признавался, но вот то самое чувство… Я уже говорил вам, что-то его тревожило. Может, эта тревога и сыграла свою роль в таком раннем уходе.
– Может, тосковал по родине?
– Я тоже так думал сначала. И скорее всего так и было. Но было что-то еще.
– Думаю, мы скоро это узнаем, – предположила Мила. – Наверное, он что-то оставил. Письма, например.
– Нет, писем нет. Он их уничтожил. Он сам мне сказал об этом. Так что тайна все равно останется.
– Ну что ж, значит, так и должно быть. Он сам этого хотел.
Такси пересекло большую площадь, каменный мостик и остановилось на почти игрушечной набережной, которая состояла из пяти аккуратных домиков. Мила и переводчица вышли из машины, нотариус Лойк расплатился с водителем и, указывая на узкий фасад, произнес:
– Вот, это дом Вадима Сорокко. Прошу, проходите.
Мила глянула туда, куда указывал Лойк, и чуть не ахнула – перед ней стояла практически копия Голландского домика, какой построен в Кусково. Было такое впечатление, что архитектор задался целью сделать копию.
– Какой славный! У нас в Москве, в одной из старых усадеб, стоит точно такой. Может, Сорокко поэтому его и выбрал?
Лойк пожал плечами:
– Вполне вероятно. Он, правда, мне никогда ничего по этому поводу не говорил.
Нотариус давно привык к тому, что русские принимают решения, подчиняясь самым необычным движениям души и самым экстравагантным соображениям. И докопаться до причин практически невозможно.
Они миновали низкую калитку, прошли по дорожке и поднялись на крыльцо. С улицы дом казался маленьким и старым. К тому же, когда Мила подошла ближе и подняла голову, чтобы разглядеть фасад вблизи, она обнаружила, что дом наклонился вперед. Мила не поверила своим глазам – ей показалось, что это она смотрит с такого ракурса.
– Вы не ошиблись. Так и есть. Дом немного наклонен вперед. У нас это принято – так удобнее поднимать громоздкие предметы на второй этаж. На третьем обычно крепится подъемный механизм. Иначе сложно – двери узкие, лестницы тоже.
– Почему наклон? – спросила Мила.
– Как вы не понимаете – чтобы окна не разбить, чтобы предмет не ударялся о фасад.
– Ах, ну да. – Миле даже стало неудобно из-за своей несообразительности. Она еще раз окинула взглядом дом. И теперь ей показалось, что он еще и набок немного кренится.
– Вы меня простите, но а вот это что? – Мила сделала жест рукой, указав на правую сторону дома.
– Вы очень внимательны! – воскликнул Лойк. – Дом несколько накренился вправо.
«Это тяжело не заметить! – подумала Мила. – Дом явно перекошен».
– А он не рухнет?
– Не бойтесь, не рухнет. Это все из-за свай, на которых у нас стоят дома. Сваи немного «плывут» из-за мягкого подвижного грунта.
– Почему дома на сваях?
– Почвы, подтопления, наводнения – мы зависим от морей и рек. Вы же, наверное, читали, что мы находимся ниже уровня моря. И наводнения у нас очень часты. Спасают дамбы. У нас даже налог специальный есть, который собирается для поддержания дамб, набережных и домов.
– Так что же сваи? Почему дом так накренился?
– Сваи от времени немного расшатываются. И дом чуть наклоняется в ту или другую сторону. Но это все в пределах допустимого. За этим строго следят.
Мила еще раз осмотрела фасад и неожиданно по-хозяйски подумала: «Да, с таким “сколиозом” его черта с два продашь!» Впрочем, все остальное было в идеальном порядке. Рамы, двери, ступени крыльца – все новое, чистое, свежевыкрашенное. Дверной молоток – рыба, зажатая в кулаке, – сиял солнечной медью. Лойк постучал, и дверь распахнулась.
– Добрый день. – Их впустила пожилая женщина. Она поздоровалась с нотариусом, потом протянула руку Миле. Приветствие прозвучало по-голландски, переводчица перевела, и Мила ответила:
– Очень рада. Спасибо, что остались мне помочь.
Они прошли в небольшую прихожую, потом попали в холл, пол которого, точно шахматная доска, был выложен черно-белой плиткой.
Мила рассмеялась – большая вешалка-тренога изображала детскую лошадку.
– Вот, конь уже есть. Можно и в шахматы играть.
Переводчица перевела ее слова Лойку, и тот тоже рассмеялся.
Мила хотела было что-то сказать, но вдруг остановилась и внимательно посмотрела по сторонам. Только сейчас она осознала, какая трудная задача стоит перед ней. Какая ответственная работа ей предстоит. Только сейчас она поняла, что поездка эта – сплошная авантюра. Если она не сможет добросовестно изучить все, что предстояло получить в наследство, и распорядиться всем этим так, как наказывала Варвара Петровна, то она загубит все дело.
– У нас есть заключения оценщиков. Они профессионалы. Вам не потребуется делать какие-либо дополнительные шаги, – нотариус Лойк не заметил ее растерянности. Он вложил ей в руки огромную папку и связку ключей.
– Я поняла. Спасибо. У меня мало времени – мне дали визу всего на двадцать дней. Я примусь за работу прямо сейчас.