– Привет!
– Занята?
Мила удивилась – Илья раньше не страдал деликатностью. Если он звонил, то сразу начинал излагать суть вопроса, который его волновал.
– Нет, я в магазине.
– Не помешал?
– Илюша, что-то случилось?
– Да, нет, просто хочу пораньше домой прийти. Вот и хотел узнать, может, купить надо что-то?!
«Сегодня день сюрпризов», – подумала Мила и улыбнулась.
– Купи конфет. Шоколадных. Вечером приду – сразу все съем!
– Лопнешь!
– Это я-то?!
– Ладно, куплю. До вечера. – Илья нажал «отбой».
Мила постояла, посмотрела на телефон и набрала номер Ильи.
– У тебя что-то случилось? – снова спросила она.
– С чего ты взяла?
– Показалось.
– Я просто захотел тебе позвонить.
– Значит, случилось, – констатировала довольная Мила.
– Милочка, я в этом не пойду! Это просто неприлично. – Варвара Петровна показала на плоские балетки. Мила быстро закончила разговаривать с Ильей и повернулась к ней.
– Неприлично – это ваши ботинки. И ваша куртка лыжная. Теперь я об этом честно могу сказать, потому что уверена, рецидива этой жуткой болезни у вас не будет.
– Какой болезни? – Варвара Петровна оторвалась от разглядывания туфель.
– «Бег на месте» болезнь называется. Это когда жизнь идет, а человек переступает с ноги на ногу и никуда не двигается.
– Деточка, иногда на это есть причины, – мягко сказала Варвара Петровна.
– Есть. Но о них надо забыть. Это жестоко, но другого пути нет.
Мила улыбнулась. Она сейчас была великодушна, добра, ласкова. Она была готова до конца бороться за гламурный или, во всяком случае, достойный вид Варвары Петровны. Она готова была провести в магазине еще хоть три часа и готова была убедить каждого в том, что жизнь прекрасна, что люди вокруг замечательные, что надежда – это единственно стоящая вещь в мире. И что ее, надежду, надо беречь, холить и лелеять. Мила была такой счастливой сейчас, потому что вечером дома ее будет ждать человек, которого она любит и который скорее всего уже полюбил ее, и теперь ей главное – не растерять эту самую надежду на будущее.
– Ну, теперь вы поняли, как удобна эта обувь? – Мила указала на туфли, в которых Варвара Петровна покинула обувной отдел.
– Удобна, не спорю, а внешне как калоши выглядели, – согласилась та.
– Варвара Петровна! Это идеальный образец изящной обуви! И вообще. – Мила остановилась и внимательно оглядела Варвару Петровну, – вы мне кого-то очень напоминаете! Ну вот просто до боли знакомое лицо! Но кого?
Мила нахмурилась, а Варвара Петровна с неожиданным кокетством произнесла:
– Не ломайте голову, дорогая. Директор Пушкинского музея и я – почти одно лицо. Во всяком случае, с этой прической!
– Точно! Как я только не догадалась! Точно! Сходство необыкновенное.
Мила присмотрелась к Варваре Петровне и обнаружила еще одно изменение – она перестала сутулится и словно стала выше ростом.
– Да, вы дама хоть куда! – с удовлетворением произнесла Мила. – И сумку мы с вами купили подходящую. Не ридикюль, не малюсенькую, бессмысленную, а такую, какую должна носить такая солидная дама, как вы.
– Сумка замечательная! – Варвара Петровна с улыбкой погладила мягкую кожу. Было заметно, что именно этот предмет она оценила по-настоящему. «Как по одному жесту можно узнать очень многое. Эта женщина жила в достатке. Она знает толк в хороших вещах. И понимает, что именно сумка и туфли делают костюм! Как хорошо, что мне удалось ее вернуть в эту “систему координат”».
Домой они вернулись на такси, и по этому поводу Варвара Петровна произнесла целую речь:
– Я бы и так дошла. Я привыкла много двигаться. Нечего деньги тратить.
Мила уже хотела было оборвать ее, но тут прозвучала ключевая фраза:
– И потом, никто не увидел, как я выгляжу. Если ездить в машине – никто тебя никогда не увидит!
Мила только улыбнулась. Реакция на перемены была правильная.
– Я такая счастливая! Ты просто не понимаешь, какая я счастливая! – призналась Мила Илье вечером.
– Что это ты?! То не спишь ночами, то от радости чуть ли не прыгаешь?! – Он оторвался от салата «Нисуаз», который Мила старательно готовила весь вечер.
– А что тебя удивляет больше? Что я счастливая? Или что я тебя люблю?
– Меня удивляет, что такая взрослая женщина – такая глупая!
– Значит, открыто выражать свои чувства – это глупо?! Но ведь иначе можно и не узнать, что тебя любят. Видишь ли, мне рассказали одну историю, действующие лица которой промолчали почти всю жизнь. И не узнали, любят они друга друга или нет. Так и прожили. А некоторые не дожили. Любимый, можно прошляпить все хорошее, что есть в жизни.
– А что самое хорошее в жизни? – Илья поддразнивал Милу.
– Не любовь. Предвкушение любви и уверенность в ней.
– Сложно все у вас, у женщин. – Илья отодвинул тарелку.
– А что это ты не доел? Я, понимаешь, старалась…
– Дорогая, очень крупно порезано все. Я так не привык..
– Что? – Мила многозначительно побарабанила пальцами по столу.
– Да, да… Виноват. Но я же не могу отказаться от прошлого… Я же не могу не упоминать дом…
– Конечно, ты можешь что угодно делать, только не сравнивать. Мы же договорились с тобой. – Мила свое напоминание смягчила улыбкой.
Действительно, после короткой разлуки, вызванной поездкой Милы в Амстердам, соскучившись и убедившись, что друг без друга они не могут жить, Мила и Илья сумели договориться обо всем, о чем не могли договориться раньше.
– Илюша, – ласково тогда сказала Мила, – я отлично понимаю чувства твоей мамы. Я уважаю их. Она имеет полное право ревновать тебя и не любить меня. Хотя мне сложно представить, как можно не любить или даже судить человека, если ни разу его не видел. Если ни разу с ним не разговаривал.
Мила не стала посвящать Илью в подробности единственного и очень неприятного разговора с его матерью. Мила сочла неуместным вносить элемент мелодрамы в такую важную беседу.
– Так вот, – продолжила она, – твоя мама, по-моему, даже не знает моего имени. Я ведь для нее «милочка»?
– Ну зачем ты так? – Илья развел руками. – Ну ты же должна понять!
– Вот я и понимаю, а потому давай договоримся – мы не сравниваем мой борщ с маминым, мамино умение гладить твои рубашки с моим неумением гладить и не сравниваем мамину чуткость с моей душевной глухотой в момент аврала на моей работе. Договорились?
– Договорились, – кивнул Илья.
– Конечно, мне очень жаль, что за все это время твоя мама ни разу не была у нас в гостях. Не выразила желания познакомиться и не согласилась увидеться со мной. Ну хотя бы для того, чтобы быть спокойной за сына. Видимо, волноваться и пугать себя страшилками лучше.
– Не начинай, – предостерег ее Илья и сделал это вовремя.
– Извини. Не буду. Считаю, что мы договорились!
Они действительно договорились, и отношения у них стали легкими и приятными – не было ничего, что могло бы их размыть.
Сегодня, после всего, что ей удалось сделать у Варвары Петровны, и перед тем, что еще предстояло, Мила была возбуждена и старалась поддержать себя уверенностью в прочности их с Ильей отношений.
– Ты что-то нервная, несмотря на счастье. – Илье нельзя было отказать в наблюдательности.
– Это пройдет.
Мила пораньше легла спать.
Рано утром она была у Варвары Петровны, внешний вид которой не переставал изумлять. Она больше не встречала Милу в старых шлепанцах и ветхом халате. Она достала из запасов домашние платья, а на ногах у нее были красивые тапочки, вполне приличные. На плечах появилась шаль.
– Вам все это очень идет, – заметила Мила. – Вот что значит просто начать! Все остальное приходит само и как-то налаживается. Кстати, насчет налаживаться. И налаживать. Мы сегодня с вами идем в гости.
– Я не хочу в гости! А к кому? – Варвара Петровна отреагировала обычным образом.
– К вашей сестре.
– Я не пойду! Даже лучше и не говорить об этом!
– Почему?!
– Я человек гордый. Я не позволю, чтобы меня вышвыривали из жизни, как бродячую собаку. Да и собак-то нечасто выбрасывают. Она сделала выбор. Она отреклась от всего, чему человек должен быть верен. – Варвара Петровна помолчала, а потом неожиданно громко сказала: – Я же не о тарелке супа волновалась. Я о семье, о семье волновалась. У нас же была прекрасная семья! Мы все любили друг друга. И вдруг она…
Мила понимала, что все эти слова были не раз повторены Варварой Петровной. Что все эти аргументы, доводы, объяснения были приведены, услышаны, на них она сама себе неоднократно отвечала. Мила понимала, что когда-то это был внутренний монолог, который сейчас можно было озвучить.
– Она что думала? Что я буду бегать за ней? Что я буду унижаться?! Никогда бы этого не случилось. Даже если бы эта квартира разрушилась!
– Согласна. Но, Варвара Петровна, может, она в вас нуждается? – Мила это произнесла спокойно, без нажима.
– Она?
– Да, она. Ваша сестра по какой-то причине очень давно отказалась с вами видеться. Вы же не знаете по какой? Тем более что помочь в ваших отношениях никто уже не мог – вы говорили, мама ваша умерла незадолго до этого.
– Да, да…
– Но сейчас? Что с ней сейчас? Может, вы должны помочь ей? Тем более что у вас есть для этого возможности. Варвара Петровна, вам решать. Это ваши с ней отношения, ваша жизнь. Я многого не знаю и не понимаю. Но даже если было что-то, что сделало вас врагами, сейчас этого уже не существует. Хотя бы потому, что вам и ей не так мало лет.
Мила видела, что из всего сказанного самым убедительным доводом был довод о помощи. «Конечно, она беспокоилась о своей сестре. Но так впрямую, так просто сформулировать причину отказа от вражды сложно. Ну и гордость тоже!» Мила старалась быть тихой, чтобы не спугнуть настроение, которое было сейчас у Варвары Петровны. Она стала грустной, задумчивой.
– Я бы не хотела ее видеть. Она предала меня. Дважды. С Сорокко. И потом, разорвав отношения. Хотя я тоже хороша была… Но если ей нужна помощь… Действительно, если ей нужна помощь…