– Пойми, детка, все окупится сторицей. Но при одном и непременном условии. Клиент должен тебя любить по-настоящему, доверять как родной матери, и даже больше. Лучше работать редко и метко, чем суетиться по мелочам.
– А ты! Ревновать не будешь? – она язвила. – Скучать без меня?
– Что ты, дорогая! Все прощу, – я беспечно обнимал гадюку за талию, не понимая, что играю с огнем. – Это просто работа, за которую платят деньги, и деньги хорошие.
– Вот и работай, женись на старушке с брильянтами, будешь с нею спать, а деньги поделим.
– Не дури, милая, – я шутливо печалился. – Обязательно женюсь! Есть одна старушка на примете, только слишком молода и красива. Я жду, пока ты состаришься, тогда погуляем от души, шторы оборвем и пододеяльники в клочья. Слезать с тебя не буду. А пока идем в магазин! Пора брильянты покупать, а как? Выберу, а вдруг тебе не понравятся, деньги на ветер…
Она кидалась на шею с детской непосредственностью. Господи, как они глупы, это приятно. Тут-то они и ловят нас. Так, или примерно так, заканчивались разговоры на тему подпольных миллионеров, которых надо культурно ограбить, но сделать это могла только Пума. Понятно, девочка набивает цену и, опять же, я тупо верил, что деньги не важны. Мы договаривались работать пополам, разумеется, за вычетом всех расходов, и чего надо? Это я был глуп. Ей надо было все! То есть, она играла по-крупному, а я доверчиво выкладывал ей все секреты мастерства, которые копились годами, выстраданы опасной жизнью. Душа моя от рождения была черной, как антрацит в преисподней, а со временем, пройдя через горнило сутенерских лет, уголь спекся и стал походить на отработанный шлак. Пума это поняла, и воспользовалась, вернув меня к жизни, и она это знала. Тут женский расчет, и безумец влюбился. Она мечтала взять меня полностью, поработить оружием, которое я сам дал ей в руки. Это я понимал, но был уверен, что отчаянная борьба закончится в мою пользу, никуда она не денется. Я же кремень! Без меня ее красота ничего не стоит. Дебил.
Квартиру ей купил отдельную, отчасти из благородных побуждений, любой женщине нужно логово, от этого много зависит. Как она держится, как разговаривает! Игра предстоит крупная, чего мелочиться, пусть обустраивается. Хотел нанять дизайнера, но девушка экономила. И что она там устроила? Квартиру для встреч. Проститутка. Она заявлялась к обеду усталая и гордая, навеселе, и швыряла засаленные сотни на кровать, закатывала истерику. Репетировала? Меня не проймешь. Я собирал бумажки, тщательно пересчитывал, как жадный эксплуататор, рвал на глазах, и спускал в унитаз. Потом доставал новенькие хрустящие купюры из старых запасов, и выдавал ей положенную половину. Договор есть договор. Дура! Я надеялся, что она рано или поздно образумится, поверит в серьезность отношений, но она играла в свою женскую игру. Угрозы и внушения не действовали. Силу применять не решался, мне нужна умная помощница, пусть с дерзкими выкрутасами, а не психопатка с реакциями бешеной собаки. Я надеялся на случай, который расставит все по своим местам и выстроит отношения, как полагается, по ранжиру. Такой случай представился: нарвалась она на левых рэкетиров.
Пума девочка с гонором, моя вина: избаловал. Она послала их, при этом умудрилась мое имя не упоминать. Гордыня! Они ее окружили, достали бритву, и срезали всю одежду, пообещав в следующий раз шкуру содрать. И оставили в центре города, как говорится, в чем мать родила. Сообразила, бросилась ко мне, опять слезы: еще и упреки посыпались.
– Хватит борзеть, детка, – сказал я, подавая кимоно. – В следующий раз тебе не лифчик с трусами, а титьки отрежут, или носик. Совсем дура?.. Приведи себя в порядок.
Я позвонил Максу, в тот же вечер состоялась экзекуция. Пума привела меня в ресторан, на выходе из которого ее рэкетировали, указала на шумную компанию парней, сидевших в центре зала. Один из них помахал рукой, приглашая Пуму к столу, заметив меня, отвернулся. Я отвел даму к стойке, ненадолго вышел, Макс ждал в машине. Через пару минут в ресторан зашли серьезные ребята, чего там, сидевшие мужики с ломиками, окружили компанию. Никто с ними не разговаривал, никто не объяснял, но пауза была впечатляющая, чтобы успели сообразить. Похватав со стола ножи и вилки, парни повскакали с мест, оркестр с визгом умолк. За десять секунд им переломали руки и ноги, реально переломали, тут вам не кино со Шварценеггером. На Пуму этот эпизод произвел сильное впечатление.
– Больше половины получать не будешь, как договаривались. Не хочешь головой думать, работай задницей, ищи на жопу приключений. Нарвешься еще раз, продам Университету дружбы народов. Пусть тебя негры эксплуатируют, а с меня достаточно.
– А что! Это мысль…
Чего она там надумала, не знаю, только на следующий день Пума исчезла, с концами. Нет, не искал. Тут кто кого переждет, чей характер крепче, тот и бал правит. Куда она денется!? Прошла неделя, другая, вот и месяц на исходе. От Пумы ни слуху, ни духу. Признаться, загрустил, и даже тосковал. Бастует крыса, беззлобно думал я, слоняясь по квартире. Ничего, воздух выйдет, деньги кончатся, на цырлах прибежит, шелковая киска. Вряд ли рискнет работать сама, урок получила, а замуж выходить – не в ее стиле. Вдруг звонок из Парижа. Как, что! – не чужая все-таки. Как мысли прочитала, сучка. Замуж она выходит, за дипломата, квартиру могу забрать, больше не нуждается. Сколько времени и сил! Псу под хвост. А сколько надежд? Пожелал ей счастья, посоветовал не возвращаться. Интонацией дал понять, что убить не убью, но покалечу. Вслух не сказал, зачем свадьбу портить.
Наступил очередной кризис, я намертво охладел к жизни, словно перенес любовный катаклизм. И зачем жить, если жить не интересно? Прав был Пушкин! Сладостное внимание женщин – едва ли не единственная цель наших усилий. Исчезла Пума, пропала жизнь. Я готов был переломать мебель и выброситься в окно, выпрыгнуть и переломать ноги, лежать возле гастронома! Все готов перенести, муки и унижения, лишь бы вернулась Пума, сидела возле кровати и шептала: бедненький. Курам на смех, сутенер влюбился в проститутку. Что со мной такое? Расставанье маленькая смерть… Запил, конечно.
С пьяных шар начал писать стихи, умора. Небритый сутенер, заливаясь горючими слезами, кропает вирши про листья осенние, и вдруг осенило. Африка, пожар в груди! Вот так, дорогая Пума. Покусаешь себе локти в Париже, не ожидала? Идиот, кретин. Но возвращаться в мир негодяев и проституток я решительно не хотел. Где был счастлив, туда не возвращаюсь. Пусть будет бедная, но честная жизнь. Буду бродить по улицам в свитере с заплатами. Не буду рассказывать, как бегал на почту и рассылал рукописи по редакциям, как мучительно ждал ответа, суета и тлен. Жить стало не на что. И все-таки держался, чего-то ждал, к промыслу не возвращался, одалживал суммы у соседей, квартиру ее сдавал, рента выручала, даже голодал, почему нет? Однажды свершилось. Позвонила Пума. О, это тяжкое испытание. Замуж не вышла, что-то там не сложилось, в их сраном Париже, я молча наслаждался. Извинилась за прошлое, спросила про квартиру, я молчал. Плакала, просила прощения, предлагала сотрудничество.
– Умерла так умерла, – резюмировал я. И положил трубку.
– Ты об этом пожалеешь! – завопила она, позвонив снова, и без малейшего перехода начала клясться в любви. И я снова положил трубку. Дважды в одну реку не войдешь, а на грабли наступать, извините, не так я воспитан. Моя душа алмаз, кремень. Шлак, антрацит. Углеводороды, в общем. Переболел. Плюнув в когорту маститых писателей, не захотевших принять меня в свои продажные ряды, я предпочел труд честного артиста, но уже без Пумы. Впрочем, я не в обиде, получил прививку от любви. Даже заочное ее возвращение совершило чудо, я возродился из пепла, как птица Феникс. Шкурки лягушачьей не оказалось под рукой, а то бы сжег. Одна мысль, что она где-то тут рядом, ходит по городу или с кем-то спит, согревало душу и сердце, огонек любви теплился. Не хватало личной встречи, и Пума бы добилась чего ей угодно, свила из меня веревки и накинула удавку. Именно! Поэтому я старательно избегал контакта. Скоро дела поправились, сейф хрустел банковскими упаковками, я присматривал современную модель, надоело ключом по ночам бряцать, засовами тюремными соседей пугать.
И вот, отмечая день возрождения из пепла, я познакомился в ресторане с артистом Волошиным. Это знакомство оказалось первой ступенькой лестницы, на которую я ступил, не подозревая, куда приведет. А вела она на эшафот. Об этом речь пойдет дальше, а пока я, проводив своего братца по фамилии Ежов, посмотрел на часы. Ровно шесть! Пора звонить супруге народного артиста, который должен быть уже в театре. Итак, гражданка Волошина, ваша порядочность под угрозой. Готовьтесь к операции без наркоза, вам предстоит оказаться в моей постели, до 23.00 куча времени. Я взялся за телефон, ощущая волнение, знакомое всякому артисту, набрал номер, записанный на ресторанной салфетке. Я знал, что она молода и красива, зовут Марина, и больше ровным счетом ничего.
– Але? – послышался приятный женский голос, чуть с трещинкой. Да мы скучаем! Очень хорошо. Я выдал заготовленную тираду, а дальше пойдет по ситуации.
– Ниночка! Ты где пропала? Я выиграл 20 тысяч. Представляешь? Поставил на зеро. Ты советовала! Делим пополам. Если не приедешь, я выброшусь с балкона, раздавлю пару прохожих, несчастные, нашли, где гулять. Ты почему молчишь, бессовестная?
– Это не Нина.
– Простите, ради бога, – мой голос переключил тембр, тронул бархатные ноты. – Я перепутал номер? Извините за беспокойство, мадам! – и положил трубку.
Сейчас на том конце провода кусают губки, обидевшись на «мадам», и завидуя мифической Нине, которой звонит ухажер, выигравший кучу денег. А ей скучать, тянуть унылый вечер, пока муж цветы принимает и автографы раздает. Через минуту я повторил маневр.
– Это гостиница? Ниночка, это ты?
– Нет. Вы опять не туда попали.
– Девушка, не вешайте трубку! Я вас умоляю, – мой тон приглашал к легкому телефонному флирту. – Ваш голос прекрасен.