– Поставьте дату и подпись, – ласково сказал Краснов, доставая авторучку.
– Причем тут мой брат?
– Именно Драма, ваш брат, является посредником, под чьим руководством работает Пума, Валет и прочие фигуранты данного дела. Это он впутал вас в грязную историю, это по его распоряжению вас похитили, и хотели убить. Как видите, я вмешался вовремя. А вы еще упираетесь!
– А чемодан?
– Что чемодан.
– Где он? Прежде чем передать, как минимум, я должен его увидеть. Не так ли?
– Формальность, – Краснов поморщился. – Требуется документ, чтобы вещественное доказательство обрело юридическую силу. Чемодан получен в результате оперативных мероприятий. Вы же понимаете, ваш брат отопрется, а при подключении адвокатов, получится пушечный выстрел по воробьям. А с этим документом за вашей подписью мы прищучим Драму. И он сдаст Хозяина. Возьмите!
Краснов сидел с протянутой ручкой, но Ежов не спешил.
– Сотрудничать с официальным следствием я готов, а подобные бумаги подписывать нет. Это не в моих правилах. И замечу, товарищ полковник. Ваши методы мне не нравятся. Вынужденные они или нет, это не законно. Даже если мой брат причастен, ваш рассказ не вызывает доверия. Чемодана нет, а вроде как есть. Партию героина украли, но она у вас. Иностранец был, но исчез. А был ли мальчик? Не хочу вас расстраивать, но доллары иностранца, которые вы мне подсунули, вообще фальшивые. Как я могу вам верить?
– Да ну! Фальшивые доллары? С чего вы взяли, – Краснов полез в карман, вынул сверток.
– Там краска наложена потеками, могу показать, – Ежов привстал.
– Сидеть! – пистолет навострил вороненый глаз.
– Да не бойтесь вы. – Ежов сел ближе к печи, на ступеньку рядом с полком. – Передайте через Илону. Я вам объясню. Там полутона горячие, а должны быть холодные.
Зеленая пачка поплыла из рук в руки, и вдруг исчезла в зеве раскаленной печи, моментом вспыхнула, труба загудела, пожирая добычу. Физиономию Краснова перекосило. Ежов не сдержал улыбку.
– Пальчики мои сгорели, это на всякий случай. Никаких денег за смывным бачком не было, после ее ухода, – Ежов кивнул на Пуму, – я проверил номер. Вы тут огород городили, чтобы я бумагу подписал, и тут же пристрелили бы, а убийство повесили на брата. – Ежов небрежно скомкал заявление, и тоже бросил в печь. – Вот и все, товарищ полковник.
Краснов поднялся, держа Ежова под прицелом.
– В Зою Космодемьянскую решили поиграть? – он приоткрыл дверь. – Кранц! Принеси дровишек. Штук пяток, им хватит.
Пума с ужасом наблюдала за развитием событий. Верзила с охапкой дров, согнувшись вдвое, едва протиснулся в низкую дверь. С шумом вывалил на пол рядом с топкой.
– Бросай в печку! – приказал Краснов. Сухие дрова, попав на раскаленные угли, с треском запылали. Воздух гудел, вытягиваемый в открытую Ежовым трубу.
– Значит, так! – в голосе полковника звучала сталь. – Даю вам минуту на размышление. После этого Кранц залезет на крышу и закроет трубу ведром. Ясненько? Дела никто заводить не будет. Жарились, парились и угорели. Любовники городские, несмышленые. Желаю здравствовать, а долго или недолго, зависит от вас. Вероятно, больше не увидимся, – полковник вышел, следом вывалился громила Кранц. Дверь плотно захлопнулась, железо звякнуло.
– Серж, – Пума не плакала, бесполезно. – Он не шутит, я знаю.
– На кого же ты работаешь. На Драму?
– Какая в баню разница. Серж, соглашайся. Потом что-нибудь придумаем. Надо выйти отсюда. Это душегубка, – не выдержав, она подскочила к дверям, забарабанила кулачком. – Федор! Выпусти меня. Федор, открой!
– Осталось 30 секунд, – издалека откликнулся Краснов.
– Вот зараза, – она повернулась к Ежову. – Вот что с вами делать? Психи, придурки.
– Поплачь, – Ежов осматривал помещение. – Легче будет.
Он встал, попробовал оторвать лавку от пола, ржавые гвозди держали крепко, попытался раскачать, не поддалась.
– Комсомольцы! – приглушенный голос Краснова. – Все, время вышло.
Шиферная крыша затрещала под тяжестью Кранца. Ежов усиленно соображал. Пума, безнадежно махнув рукой, плюнула с досады, взяла сигарету из пачки Валета, зажгла щепку в печи, прикурила, стала ждать развязки. Ежов схватил скамеечку, на которой сидел Краснов, выбил стекло в окошке, попытался сильным ударом высадить ставни. Скамейка рассыпалась, ставни не шелохнулись. Огонь вдруг заглох, печь зачадила, желто-белый дым повалил во все стороны.
– Рехнулся!? – Пума истерично расхохоталась. – Нашел время!
Но Ежов уже снял трусы, обмакнул их в кадку с водой, обмотал руку, и начал выдергивать из печи чадящие поленья и окунать в воду прежде, чем успевали разгореться. Баню заволокло густой пеленой. Пума закашлялась, у нее заслезились глаза, она легла на пол, внизу еще можно было глотнуть воздух. Ежов, задыхаясь и скрипя зубами от адской боли, шарил рукой в раскаленной печи. Пума вскрикнула, приподнявшись, оттащила его от губительной амбразуры. Он упал, выронив последнее полено, оно тут же вспыхнуло, начало разгораться. Зарычав, он оттолкнул спасительницу, отчего она вновь растянулась, схватил полено и сунул в воду. Все, печка утихомирилась. Слабая лампочка беспомощно покачивалась, тыкаясь слепым светом в молочную пелену, редеющую только на уровне пола. Пума зашевелилась, но Ежов дернул ее за ногу.
– Лежи и не двигайся, что бы ни случилось, – шепотом сказал он. – Ясно? Не откликайся.
Она закашлялась, не в силах удержать спазмы в легких.
– Тсс! – зашипел он.
– Эй, вы? На яхте! – послышался голос Краснова. – Любовники! Живы еще?
Ежов поднялся и, не дыша ядовитым маревом, выкрутил скрипнувшую лампочку, и залег слева от двери. Звякнуло железо, дверь приоткрылась. Холодный воздух рванулся в задымленное помещение. Чад нехотя, извиваясь как большая змея, через низкую притолоку начал вытягиваться прочь.
– Эй. Сдохли? – Краснов не решался зайти. – Кранц, ну-ка, просмотри, что там.
Свет из предбанника наискосок пересекал пол. Кранц засунул голову в дверной проем, разглядел ноги лежащей неподвижно Пумы.
– Подохли, – по-деревенски окая, сказал он. – Валяются на полу.
– Зайди. Разберись, что там со светом, – приказал Краснов. – Выключатель справа.
Кранц, пригнувшись, переступил высокий порог. Загородив корпусом свет и ничего не видя, он в нерешительности шарил рукой по стене, закашлялся. Воспользовавшись моментом, Ежов неслышно поднялся, и ткнул левым локтем ничего не подозревающего громилу под ложечку. Кашель прервался. Детина с грохотом обрушился на пол. Краснов забеспокоился.
– Кранц! Что случилось? – А в ответ тишина. – Кранц?
Силуэт полковника возник в дверном проеме. Держа пистолет наготове, он вглядывался в темноту, смутно различая груду Кранца и светящиеся в отдалении ноги Пумы. Она не шевелилась.
– Ты что там. Надышался?
Ежов решил не терять и так не слишком выгодное положение. Низкий и узкий дверной проем не давал возможности напасть внезапно, а поверженный громила в любой момент мог очухаться. Ежов поднял с пола лампочку и, не выходя из темной зоны, резко метнул ее между широко расставленных ног Краснова. За спиной полковника хлопнул выстрел. Он молниеносно развернулся, и выпалил в поленницу, сработали рефлексы, думать некогда. Ежов точно, хоть и несильно, лягнул его в опорное колено. Нога Краснова подломилась, и он рухнул как подкошенный, затылком ударившись об косяк. Ежов подхватил грузное тело полковника, затащил внутрь, уложил рядом с Кранцем, который уже приходил в себя, начинал шевелиться. Ежов спешно вышел, поднял пистолет.
– Уснула там? Быстро выходи!
Получив разрешение, Пума ожила, вскочила как ошпаренная и, наступив в темноте на чье-то тело, как коза выскочила в предбанник. Ежов тут же затворил дверь, припер ломом. Пума заулыбалась, ну и вид! Голый, вымазанный в саже с ног до головы, с пистолетом в руке, он ей нравился все больше.
– Одеваемся! – сказал он. – Быстренько.
Их одежда была аккуратно сложена на двух стульях, словно и в самом деле любовники приехали, и решили помыться, в бане попариться. Похоже, их убийство заранее планировалось.
Вышли во двор. Лунная ночь, зима, плохо расчищенные сугробы. Безжизненный дом, похожий на сторожку, на дверях висячий замок. Вокруг дома с дровяной пристройкой невысокий заборчик, далее распахнутые ворота. За воротами две «Волги». Такси и черная машина, видимо, полковника Краснова. Светло как днем, хотя кругом лес, полнолуние.
– Не знаешь, чье хозяйство? – поинтересовался Ежов, направляясь к машинам.
– Я так поняла, что лесника. Кажется, он в отпуске.
Только что пережитый стресс и близость смерти, чудом их миновавшей в совершенно безвыходной ситуации, впрыснули в девичью кровь дозу адреналина. Пуме хотелось смеяться, кричать на весь мир, что они живы, ее зашатало от радости земного бытия. Она догнала Ежова, ткнулась губами в щеку.
– Что? – он не понял ее восторга.
– А ты парень что надо, – воскликнула она, как пьяная. – Я люблю тебя!
Он отстранился и подошел вначале к такси. На заднем сиденье, свесив ноги в приоткрытую дверку, полулежал и стонал Валет. Ежов открыл дверку водителя. Пума закричала:
– Серж! Давай черную угоним!
– Заводи, я сейчас.
Пума кинулась к черной «Волге», а Ежов нашел в боковом кармане двери, что искал, что-нибудь острое. Выпрямившись, он услышал рев мотора. Пума завела машину и махала рукой, дескать, давай быстрей! Не обращая внимания на стоны покалеченного Валета, Ежов обошел по кругу такси, пробив заточенной отверткой все четыре колеса. Машина, шипя и охая, как старуха, легла брюхом на рыхлый снег. Удовлетворенный такой своей работой, Ежов хмыкнул, выбросил отвертку и поспешил на свет зажегшихся фар.
– Сиденье сломано, – пожаловалась Пума, когда он открыл водительскую дверь.
– Что?
– Кресло сломано.
– Пересаживайся, я поведу.
Пума переместилась на соседнее сиденье. Ежов нажал на спинку водительского кресла, она откинулась. «Волга» мэра? На заднем сиденье лежал объемистый чемодан. Осматривать не стал, сразу сел за руль, надо срочно уезжать. Машина мягко двинулась по выпавшему снегу, словно плыла по воздуху. Фары высветили лесную дорогу, свежие колеи от проехавших машин и стройные ряды сосен… Таксист по кличке Хряк, похожий на толстого борова, про которого они даже не вспомнили, это он садил Ежова в машину, из дровяника наблюдал за беглецами.