Мне стало душно. Я скинул дурацкую шапку басмача, попытался расстегнуть воротничок, пуговку заело, псих ударил в голову, и – воротничок с треском полетел в дальний угол.
– Ты неотразим, – старая львица улыбнулась и налила мне почти полный фужер. – Это варварство, пить французский коньяк такими дозами, но меньшее тебе не поможет.
Покачивая пышными бедрами, она пронесла фужер через комнату весьма выразительной походкой. Я кивнул и вылил содержимое внутрь, даже не поморщившись. Если хотите покорить женщину, не будьте французами, пейте по-русски. Дамам пижоны не нужны. Где негритянка, я пожму ей лапу? Вспомнился старый анекдот. Русскому мужику предложили бутылку водки с похмелья, и чтобы доказать, что он в порядке: удовлетворить негритянку, зайти в клетку и пожать лапу медведице. Он выпил и все перепутал. Ввалился в клетку, трахнул ошалевшую медведицу, а потом искал, негритянку, чтобы лапу пожать. В таком вот я был состоянии.
– Ты бы снял свою шубу, да прилег, – она взглянула на часы. – Время еще есть.
Я послушно отдал дубленку. Пока она устраивала ее на вешалке, стащил порядком надоевшие штиблеты. Со страшным стуком они упали на пол, напугав жителей подвала. С хрустом потянувшись, коньяк уже снимал головную боль, я улыбнулся верной подруге и беспечно лег. Лидия Аристарховна присела рядом и положила ласковую руку мне на грудь.
– Ты бы рассказал, дружочек, как все получилось, с самого начала, – она смотрела на меня, грустно улыбаясь. – Я только внешне сдала, может, что и посоветую.
– Скажешь тоже, сдала, – запротестовал я. – Фигурка у тебя, любая девочка позавидует, а портрет, что делать, я тоже уже не мальчик.
Услышав такие речи, Лидия Аристарховна решительно встала и закрыла двери на ключ. Я тоже не терял времени и скинул пиджак. При виде кобуры и кольта, она слабо вскрикнула и чуть не упала в обморок. Успела ухватиться за мой кожаный ремень-удавку, опустилась на диван и притянула меня к себе. Любовники-профессионалы разыгрывали любительский спектакль. После того, как я доказал свою дееспособность, счастливая партнерша сняла с меня рубашку и начала на скорую руку приметывать оторванный воротничок. Я лежал на диване и, почесывая голую грудь, рассказывал ей историю своего пари с мнимым артистом Волошиным.
Вдруг в дверь кабинета негромко постучали.
– Лидия Аристарховна! – послышался взволнованный женский голос. – Тут из милиции пришли, вас просят.
Лида спешно перекусила нитку, бросила мне рубаху и сверкнула очками, дескать, одевайся быстрей.
– Света! – откликнулась она. – Проводи товарищей в кабинет директора, я сейчас.
Рубашку-то я быстро одел, а вот в кобуре с портупеей запутался.
– Сейчас, Лидочка, сейчас! – я справился с ремнями, всунул ноги в скрипнувшие штиблеты, накинул пиджак, нахлобучил шапку, подбежал к вешалке, схватил дубленку и, махнув на прощание ручкой, уже хотел выскочить за дверь. Лида с любопытством наблюдала.
– Куда! – она поднялась, огладила юбку. – Совсем очумел. Сиди здесь, я тебя закрою. Узнаю, в чем дело, вернусь. Если есть желание, выпей еще, только не увлекайся, а то расклеишься, смена скоро. – Она подошла к трюмо, поправила прическу, помаду из сумочки достала, губы обвела, языком лизнула. Вот выдержка?.. Пусть мир валится в тартарары, бомбы падают, милиция окружает, ничего страшного, подождут, пока женщина порядок на лице наводит.
Она вышла, щелкнула снаружи ключом, я сделал несколько лунатических шагов, и обнаружил, что меня, как магнитом, притянуло к серванту. Пожалуй, выпить и в самом деле не мешает. Голова уже на месте, а вот желудок сосет. Отравили меня, повод уважительный, дезинфекция души и тела, лучше бы чистый спирт, но что есть, и на том спасибо. Я налил полфужера, жадничать не стал, некрасиво, если пустая бутылка останется, а так вполне прилично, поставил на место, а сам с фужером сел за стол. Вот теперь можно не спешить. Еще бы занюхать чем-нибудь? Я в сомнении снял шапку, понюхал мех и швырнул на диван, выдвинул ящик стола. Вдруг там бутерброды или сухарик завалялся. Ба! Да тут Лидкины фотографии. Я вытащил толстый фотоальбом, положил перед собой и в сомнении размышлял. Это не письма чужие? Женщина всегда рада, когда ее рассматривают. Некоторые в модели метят, чтобы в журналах себя показывать. Разрешение спрашивать? Вот еще. В конце-то концов, мы не чужие. Когда Лидия Аристарховна вернулась, я встретил ее недружелюбным взглядом. Разумеется, фотоальбом она увидела, но удивилась не этому. Она решила, что я ревную, иначе почему взгляд такой суровый, требующий объяснений.
– Что случилось? – спросила она мягко, подходя ко мне и прилегла высокой грудью на плечо. Она видела раскрытый альбом и перевернутую фотографию, на задней стороне которой было написано: «Ялта 1968. Царице моего сердца стихи на память…» Вирши приводить не буду.
Я угрюмо молчал.
– Тебе стихи не нравятся? Вот чем занимаюсь на старости лет, – Лидия Аристарховна выпрямилась и положила ладонь на мое плечо, словно мы позировали в ателье. – Собираю в альбом и подшиваю свое прошлое. Когда-нибудь и у тебя от жизни останется такой вот альбомчик. И все.
Меня было не разжалобить:
– Говно стихи.
Я перевернул снимок лицевой стороной. Там была пальма, море на горизонте и загорелая парочка в плавательных костюмах. Вот мода? Смотреть страшно. Но вовсе не костюмы меня расстроили. Я ткнул пальцем в сияющего соперника, который выглядел раза в два меня стройнее и моложе.
– Кто он?!
– Как тебе не стыдно, Валера. Ты был еще совсем маленький, – Лидия Аристарховна засмущалась, она еще и кокетничала. Фужер был пуст. Я поднял пьяные глаза и вперил в ее бесстыжие очи.
– Это он!
– Кто?
– Народный артист Волошин.
Лидия Аристарховна покачнулась, как бригантина на волнах, и начала оседать, рука превратилась в чугунный утюг, я спешно вскочил, уступая место, и бережно усадил подругу, придерживая локотки. Она опустилась, словно Титаник сел на риф. Сердечных приступов не хватало. Я-то решил, что она причастна, вот и нагрубил в запале, уже раскаивался.
– Ты не ошибся? – она дернулась, словно стул под ней был электрический. – Слушай меня, дружочек, плохи твои дела, – от ее похоронного голоса у меня оледенели внутренности, кожа покрылась инеем, а сам я превратился в импортный холодильник. Или она разыгрывает меня?
– Лида, не шути.
– Я не шучу. Негра, который тебя ограбил…
– Это грим! Откуда тут негры?
– Сам подумай. Если артист фальшивый, зачем ему гримироваться.
– Чтобы в заблуждение меня ввести, – неуверенно ответил я.
– Зачем заблуждение тому, кто должен умереть.
Это было логично, если бы не множество возникающих вопросов. Зачем тогда маскарад, шлепнули бы где угодно, хоть в подъезде, ключи вытащили и зашли в квартиру. Зачем конспирация, и все такое, это сколько хлопот. Все это я не высказывал, поскольку причина была, и Лида ее знала.
– Сдается, что порошок на тебя не подействовал. Или подействовал слабо. Возможно, это лекарство, которое должно убить медленно, чтобы время смерти сдвинуть на пару часов. Нужна экспертиза, кровь сдать на анализ, если, конечно, ты будешь писать заявление.
– Лида, о чем ты! – я махнул рукой. – Ты знаешь мои правила. Какие заявления?
– Сейчас в гостинице находится следственная группа, работают в 308 номере. Мне показывали фото негра, который там проживал, иностранец. Так вот, дружочек. Сегодня ночью его зверски зарезали. Но дело еще хуже. Скажи честно. Или я тебя сдам. Ты ко мне откуда приехал?
– Пешком пришел. Из дома. Очнулся, фотографии сделал, и сразу к тебе.
– Решил алиби подготовить. На меня не рассчитывай! Как есть, так и скажу, тебя видели, когда ты пришел, не впутывай меня.
– Лида! В чем дело?
– Спрашивали, знаю ли я, кто такой Драма. Если бы не это фото, – она положила руку на альбом. – Я бы тебе ничего не сказала, разбирайтесь сами.
– Чего? Опять шутишь.
– Это не я шучу, это негр написал кровью на стене, – она устала от моей тупости. – Убитый негр у тебя на фото возле сейфа стоит. С ключом в руке. Мотив понятен? Он тебя ограбил, ты его убил. Если не понял, в милиции тебе объяснят, – она взяла в руки Ялтинскую фотографию. – А ты уверен, что не ошибся? Он сильно изменился.
– Обижаешь. Я же фотограф, профессиональная память на лица.
– Чем ты ему насолил?
– Ничем! Я видел-то его один раз, – я начал сердиться. – Лида! Лопухнулся, с кем не бывает. Что ты мне мозги паришь? Скажи, кто это, и кончим с этим, сам разберусь.
– Хочешь знать, кто это, – она взяла меня за лацкан пиджака, и притянула к себе неожиданно, я чуть равновесие не потерял. Обнять пришлось старушку, а что она шепнула, я даже не услышал.
– Что?
– Барин, – повторила она в самое ухо. – Понял?
– И что, – я не мог взять в толк, чего она так взволнована. – Где его найти?
– Дружочек, – она отпустила пиджак и смотрела на меня, как на потерянное поколение. – Тебе не его искать, тебе самому скрываться надо. На время, пока не утихнет вся эта история. Все бросай, и даже мне не говори, куда поедешь.
– А деньги, – тупо спросил я. – Мои деньги?
– Не до денег. Если хочешь жить, садись на любой поезд и уезжай в любом направлении. Поверь на слово, не раздумывай.
– Смеешься! Да у меня ни копейки при себе. И с какой стати я должен дарить 100 тысяч какому-то Барину. Если потребуется, заплачу еще столько же, но то что он взял, артист принесет в зубах, еще и хвостом вилять будет, пока не прощу. Или подохнет.
Лидия Аристарховна покачала головой, расстегнула сумочку и вынула два зеленых полтинника.
– Уезжай, Валера. Потом позвонишь, я тебе еще вышлю. Когда уляжется, сообщу.
– Лидочка, я тебя очень ценю и уважаю, – я спрятал руки, и отодвинулся от стола, чтобы не вздумала деньги в карман сунуть. – Не надо денег, только намекни, где его искать?
Громко зазвонил телефон. Лида оторвала листок календаря и что-то на нем черкнула.
– Все, Валера. Тебе пора. Вот телефон, думай сам. Больше нич