Ежов послушно сел на кровати, прикрываясь одеялом, дотянулся до брюк, лежавших на стуле. Пума хихикнула, вспомнив, что мокрые трусы Ежова достались полковнику Краснову в качестве трофея.
– И зажигалку. Сумочка в коридоре.
Ежов отправился выполнять поручение, она прислонила подушку к стене, села поудобней, взглянула на настенные часы, внимательно осмотрела комнату, словно была здесь в первый раз. Вернулся Ежов с сигаретами и пепельницей, щелкнул зажигалкой, давая прикурить, устроился рядом.
– Рассказывай.
– Приехала в институт поступать, поступила без проблем. Все шло неплохо, до первой сессии, пока один сморчок, преподаватель по истории КПСС, не намекнул, что учиться я буду в его постели, иначе никак. Меня это потрясло, я же девочкой была, а выглядела на все сто. Наверно, решил, что я путана, а иняз мне нужен для профессии. Да, Сережа, да. Кто-то из вас, может, хороший, но в основном, мужики – это сволочи. Предложения делают каждый день, красивая ты или нет, большой роли не играет, всегда найдется тварь, которая что-нибудь да выскажет, вслед или прямо в глаза. Это вы так самооценку свою поднимаете. Поэтому, чем оправдываться и объяснять, предпочитаю выглядеть хуже, чем есть на самом деле, чтобы не связывались.
– Это я понял. Бросила институт?
– Бросила, не то слово. Влюбилась я, Сережа. Виновата? Хоккеист. Игорем звали, красавчик. Мечта любой девчонки, кто в жизни не понимает. Мечты виноваты, а реальность? Если бы вы знали, мужики, что творите с нами, чего лишаетесь. В каждой девочке, любой из нас, заложена любовь и преданность своему избраннику, это же клад! Как свиньи залезаете в сердце, как в корыто с копытами, хрюкаете от удовольствия, пожирая нежное блюдо, жрете как пойло, как отбросы помойные. Вам дела нет, что это блюдо изысканное, и готовилось с раннего детства, когда мама читала сказки про любовь и принцев с алыми парусами. Девочки мечтали, а вы жрете, хрюкаете, и мордой к стене потом, спите довольные, время хорошо провели. – Пума сверкнула глазами. – Ненавижу красавчиков.
– Чего ты разошлась. Люди разные, мужчины и женщины, я не красавчик.
– В том и беда, что ты лучше. Хорошо, что не такой. И не моя вина, что этот Игорь оказался вовсе никаким не хоккеистом, а бандитом, грабителем, отсюда и деньги, швырялся ими. Откуда мне знать? Можешь ли упрекнуть, что не донесла? Их целая шайка была, меня бы убили. В общем, не предала. Жила с ним, какой тут институт, мальчики-девочки, преподаватели. Другой мир! Но я любила, вот и все, что тут скажешь.
– А дальше?
– Вначале скажи, ты обещал. Правильно сделала, что не донесла?
– Правильно.
– Вот. Я тоже так думала. И оказалась сообщницей. А дальше в действие вступает Краснов, тогда он еще майором был. Вот кого ненавижу. Жизнь бы отдала! От него зависело, кем пойду, свидетелем или членом бандитской шайки. Если бы изнасиловал, хуже, он меня унизил, душу сломал. Либо тюрьма, и тогда все, жизнь кончена. Либо его покровительство за остренькие ласки. И не каторги я испугалась, а женской тюрьмы. Знаешь, что это такое?
– Нет.
– Вот именно, лучше не знать Скажи, что я должна была выбрать, тюрьму или майора Краснова? Только честно. Это же по цепочке идет: преподаватель, там я устояла. Хоккеист, там любила, а вот майор, с ним что делать?
Ежов молчал.
– Вот и ответ. Пакостить вы умеете, а честно сказать не можете. Я пошла на компромисс. Сделаю, что просит, потом покончу с собой. Показания ничего не решали, подписала. А вот умереть не смогла, не так просто оказалось. Решила, всегда успею. Виновата?
– Нет, – Ежов на нее не смотрел, на скулах играли желваки.
– Спасибо, Серж. Правда, твое мнение очень важно, не поверишь, каждую ночь мучаюсь, а тогда я просто жила. Жила как мертвая. В душе пустота, на сердце мрак. Краснов слово сдержал, от тюрьмы спас, банду посадили. Из института, конечно, исключили, да и наплевать, все равно бы бросила. Очень тяжело было. С кем-то спала, с кем-то жила, что-то ела. Мужики, как кобели за сучкой, со всех сторон сбегаются. Выбирала, кто получше, или кто менее противен. Попадались и неплохие мальчики, замуж звали, боготворили, только не до них. Там поспишь, тут поешь, везде отдашься.
– Вот как, – Ежов хмыкнул.
– А как! Как ты думал? – Пума взвилась. – Вы смотрите: девушка по улице идет, молодая, красивая, на каблучках. Почему не подойти, не познакомиться? И начинается канитель. А где вас видел, как зовут, а что вечером делаете? Ее тошнит от комплиментов, ей ночевать негде! Какая любовь!? Она ищет безопасности, ей нужно сочувствие. Это как минимум! В такой момент, конечно, многие попадают в истории, одной никак. Нужен сутенер.
– А на работу устроиться? Или замуж выйти?
– На приличную работу нужна прописка, а замуж без любви? Того хуже. Квартиру снять, и то деньги требуются, и как быть, на вокзале ночевать?
– В родной город уехать!
– А там что делать? Да и совестно. Перед судом адвокат характеристики собирал. Город маленький, все знают. Матери позор, она бы приняла, я сама не захотела. Больница еще, ей сообщили.
– Больница?
– Ну да, больница. Вендиспансер. – Пума увидела, как у Ежова дернулась бровь, поспешила заверить. – Нет, у меня ничего не было! Это у Игоря обнаружили. Как я умоляла, чтоб матери не сообщали, чуть на коленях не ползала. Господи, за что? Полюбила, первый мужчина, единственный. Не изменяла ему, верна была, как собака предана. Откуда знать, что у него скрытая форма сифилиса?
– Что?? – Ежов даже подпрыгнул.
– Ага, ты еще отодвинься от меня! Вещички собери, и беги бегом. Защитник, братик старший. Могла не рассказывать! А ты прилип, как репей, расскажи да расскажи.
– Продолжай.
– А чего продолжать, – голос Пумы стал бесцветный. – Моя это квартира. Вот Драма, брат твой, это человек. Сутенер, но он человек. Вернул меня к жизни. А вы, хорошие да порядочные, только в трусы норовите залезть, а как до дела, сразу в кусты! Это я дура, не понимала. Предала его, он даже квартиру вернул, и не попрекнул ни разу, только работать вместе не захотел. Он лучше в тысячу раз…
Она умолкла и загасила сигарету. Ежов наоборот, оживился.
– И что дальше?
– Ничего, рассказ окончен.
– В чем дело, Илона. Опять обидел?
– Нет, не обидел. Просто я забыла, кто ты есть.
– Кто?
– Комитетчик бывший, майор. Мне Краснов сказал. Как дура, распинаюсь тут, а он сидит, на ус себе мотает. Ты домой уедешь, а мне тут жить, между прочим. Ты перед бывшим начальством выслужиться хочешь, откуда мне знать? А мне перо в бок.
– Так, значит?
– Значит, так, – отрезала Пума. Ежов только крякнул с досады.
– Скажи хотя бы, кто меня в это дело впутал. Драма или Краснов. Может, еще кто-то?
– Откуда мне знать. Я выполняла указания Краснова. С ним ты ничего не сделаешь.
– А что за иностранец, из 308 номера?
– Мой жених бывший, уговаривал во Францию ехать. Хотела, но передумала. Тебя встретила, а ты такой же как все. Да ну вас всех! Спать хочу.
– Почему передумала?
– С наркотиками он связался. Не здесь, так там сгорит.
– Понятно. – Ежов глянул на часы, поднялся с кровати. – А ты, случайно, не в курсе, кто заявление печатал?
– Какое заявление.
– Краснов просил подписать. Якобы чемодан с героином я от Драмы получил.
– А. Какая разница? Ты сжег его, и правильно. Я печатала.
– Кто?? – изумился Ежов.
– Краснов текст дал, я напечатала. А что?
– Ничего, – Ежов осторожно застегивал рубашку. – А на какой машинке?
– Машинка, – Пума равнодушно зевнула. – Здесь она, под кроватью.
Ежов тут же стремительно наклонился, вытащил машинку. Наспех оглядев, удовлетворенно хмыкнул.
– Она самая! Откуда она у тебя?
– У хозяйки спрашивай.
– Ты же хозяйка?
– Квартиру я сдавала внаем, машинка не моя, хозяйка уехала. Что ты пристал, как банный лист! – Пума поставила пепельницу на пол и демонстративно отвернулась к стене. – Уходи, я спать хочу.
– А кому сдавала?
– Отвали.
Ежов прошелся по комнате. Остановился перед зеркалом, висящим на стене, тронул шрам, провел пальцем по подбородку. В отражении увидел картину на противоположной стене. Изображение было закинуто серой тряпкой, только рама торчала.
– Эта твоя знакомая, которая уехала. Она кто?
Пума сердито сопела, ничего не отвечая.
– Мне надо знать, ты просто скажи. Она проститутка?
Пума молчала. Ежов снова потрогал щетину.
– Если такой сервис, станок не найдется? Бритвенный.
– В ванной на полочке, – пробубнила Пума. – Лезвия и крем в шкафчике.
Ежов загнул несвежие манжеты и отправился в ванную приводить себя в порядок, а когда вернулся, Пума лежала в прежней позе, лицом к стене. Он повязал галстук, надел пиджак, пригладил влажные волосы.
– Вставать не собираешься? Вставай, ты же голодная. Вместе позавтракаем, отвезу тебя в надежное место. Здесь оставаться опасно. Слышишь? – Ежов подошел к зеркалу, снова взгляд упал на картину, повернулся.
– Оставь меня в покое. Спать хочу.
– Квартира твоя, Краснов в два счета найдет, в покое не оставит. – Ежов подошел к картине, двумя пальцами приподнял край мешковины, ожидая увидеть репродукцию или низкопробную мазню.
Услышав сильный грохот, Пума подскочила на кровати. Ежов в своем черном костюме с галстуком лежал, вытянувшись на полу. Она накинула халатик, приблизилась.
– Серж! – позвала она. – Что с тобой? Серж! Не пугай меня.
Он лежал на спине, откинув забинтованную руку в сторону, с лицом белым как мел. Рот приоткрыт, губы посинели, кажется, он и не дышал. Она присела на корточки, боязливо притронулась, похлопала ладошкой по каменной, только что выбритой щеке.
– Серж, – она чуть не плакала. – Что с тобой. Скорую надо, да? Серж!
Веки Ежова затрепетали, последовал глубокий вдох, лицо ожило, кожа принимала нормальный цвет. Он открыл глаза и посмотрел на склонившуюся над ним Пуму осмысленным взором.