Земля, как всякое дитя женского рода, стремится к гармонии. Смена дня и ночи, то в жар ее бросит, то в холод, кометы и астероиды, ужас. Родителей не выбирают, суровые попались. Особенно мамаша строгая. Ни в кино, ни на танцы, только и знает: отцу скажу, ремня получишь. В подвале закроем, будешь рукавицы шить. Бегай вокруг дома, как коза на привязи. Ура! Папа приехал! Папа, дай денежку! И скажи матери, чего она! Папа стакан накатил, ему надо с мамой уединиться, за жизнь поговорить, держи, дочка, все не пропивай. Молодежь ныне! А папа расщедрился. И создал доченьке защитный слой. Если планета энергия со знаком минус, вокруг, ясное дело, энергия со знаком плюс, уголок райский, Эдем называется. Другое дело! Атмосфера, мягкий климат, облака плывут, юбки-оборочки, мальчики торчат, на астероидах гоняют, прикид солидный. Весна пришла, любовь, ритмы бьют ключом, успевай, поворачивайся… Короче. Образовалось биополе. Рожай, не хочу! Девка созрела, кущи райские. Как, что? Не может быть. Может, товарищи ученые. Это вам не Дарвин с его обезьяной. Опустите плечи, бить не будем. Биополе Земли есть напряжение между ее гравитацией и антигравитацией, притяжением Космоса. Земля – это планетарная матка. Жизнь результат напряжений, а не случайных катаклизмов, и вовсе не естественный отбор мутантов. Эволюция не случайна, но развивается в точном соответствии и заданном направлении, что приводит к появлению Человека! Его не занесли с других планет, но он результат энергетических процессов. Деревья стоят прямо, а не валяются на тротуарах, как пьяные. Лежали бы, но есть напряжение в пространстве, и по струнке весь мир живет, киты плавают и стада кочуют. Травинка асфальт пробивает, человек ходит прямо, потому что позвоночник тянется вверх. Космос зовет! Рождаться еще предстоит, а пока мы в животике барахтаемся, пуповины сосем, за скважины боремся, воюем. Естественный отбор для обезьян, а человек – звучит гордо. Валет, мерзавец. Ты слышишь?! Что, что. Вращаться тебе в колесе Сансары, от таракана до баобаба, пока думать не начнешь. Знание – вот где сила.
Материалистов просим выйти из зала! Ваши мозги весят 3 кило? Натужьтесь, и спустите их в унитаз, и будьте счастливы, ровно столько стоят ваши убеждения. Человек умирает в материи и рождается в духе. Христос воскресе. Божий Сын… В воспаленной башке завертелась цифра 7. Что такое, почему кричат? Понедельник, вторник, пятница, суббота. Ба! Да это код бессмертия, период. Батюшки светы! Вселенная, Солнце, Земля, Биополе, Человек, Сын, Бог Отец! Вот они, 7 светильников, 7 субстанций единого поля. Семь уровней сознания, семь счастливых нот. Гармония – путь к бессмертию, мир спасет красота. Любовь движет миром! Перед глазами возник сияющий шар. Ба, это Христос?!
– Господи, спаси и сохрани, – зашептал я запекшимся ртом. – Господи, спаси и сохрани…
Чертики закопошились в черепной коробке, как шахтеры, побросали молотки, и пошли на митинг, повыпрыгивали на подушку, заскакали по кровати, потащили одеяло. Семь рождений – семь смертей, семь сознаний – семь чертей. Сердце ухнуло, я стал проваливаться в преисподнюю, и вдруг. Я прозрел! Драматургия, господа. Танцуйте, товарищи ученые! Пилите, Шура, пилите.
Ремарка: чертики, взявшись за руки, танцуют. Некоторые пилят гири.
Глава 22
Карлуша
В семье не без урода.
Поговорка.
Пуме снился необычный сон. Будто бы церковь, венчание. Она и Серж в свадебных нарядах стоят на коленях, священник читает молитву, помахивает ладанкой и брызгает на новобрачных мочальной кистью со святой водой. Вдруг Пуму сзади трогают за плечо, она оборачивается и видит здоровенную тетку в зеленом клеенчатом фартуке, с большим кухонным ножом в руке.
– Пора ужинать, деточка! – тетка смотрит алчно, ее губы похожи на красных гусениц, они шевелятся сами по себе. Пума в смятении отворачивается, священник продолжает читать молитву. Серж тоже смотрит назад, и вдруг начинает самозабвенно целовать страшной тетке руку с ножом. Пума вскакивает, кидается к священнику, но тот чернеет лицом и смеется, на глазах превращаясь… в черта. Да это Драма!?
– Просыпайся, деточка, пора ужинать…
Пума слышит ласковый голос и, наконец, кое-как соображает, что все ей только приснилось. Облегченно воздохнув, она открывает глаза и… вздрагивает: все та же тетка в фартуке. Но это уже не сон, фартук другого цвета и вполне домашний, кухонный.
Приходя в себя, Пума боязливо выглядывала из-под одеяла. Перед ней стояла женщина лет пятидесяти или чуть больше, странной наружности. Белые волосы завиты крупными локонами, алые губы сложены бантиком, ресницы густо накрашены, она явно стремилась выглядеть моложе своих лет, однако кожа на лице, не смотря на полноту щек, была дряблой, глаза утопали в морщинах. Бордовое старомодное платье поддерживало оплывшие формы, горжетка скрывала шею, при этом голубенький фартук выглядел аляповато и чересчур легкомысленно. Женщина казалась потрепанной куклой, которая не утратила надежды на привлекательность.
– Здравствуй, дорогая. Как себя чувствуешь, деточка? – дав себя рассмотреть, спросила женщина, деланно умильным взглядом подбадривая гостью.
– Здравствуйте. А вы кто?
Женщина, спохватившись, спрятала руки за спину, развязала там тесемки и сняла фартук через голову, поправила ладонью локоны, и тогда заявила:
– Я твоя мама, – наверно, это была шутка, женщина приторно улыбнулась, словно кокетничала с маленьким ребенком. – Будущая мама. Когда вы с Сережей поженитесь, ты будешь называть меня мамой. Хорошо?
Пума, все еще под впечатлением сна, не очень обрадовалась появлению самозванки, хотя сама тема была приятной.
– Хорошо, – сказал она. – Только мы не решили… Насчет свадьбы. Значит, вы Сережина мама?
– Меня зовут Дарья Семеновна. – Женщина вытянула губы трубочкой, словно ожидала, что Пума от восторга выскочит из постели, повиснет на шее и полезет целоваться. Когда этого не случилось, та поджала губы и с достоинством не оцененных чувств вздохнула. – Я больше чем мама. Я кормилица, нянчила Сережу, пока его биологическая мать в институте дни и ночи проводила. Я жена Петра Тимофеевича вот уже тридцать с лишним лет. Сережа с детства зовет меня мамой, на людях предпочитает по имени-отчеству. Так уж повелось. Ты голодная, деточка, а мы все болтаем. Как грудка, не болит?
Пума пощупала повязку под одеялом, и на всякий случай поморщилась. Она еще не решила, как себя вести с этой довольно милой, но неприятной женщиной. Фальшивая она какая-то. И что? Пума мысленно усмехнулась.
– Выспалась, вроде не болит. Когда шевелюсь, щиплет.
– Заживает, – уверенно сказала Дарья Семеновна. – Я фартук не снимала, хотела вначале спросить, может, ужин сюда принести, в постели покушаешь? Больным полагается.
– Да нет, я встану. А Сережа что-то рассказывал? Про меня. Мы с ним недавно познакомились. А вы сразу про свадьбу.
– Нет, ничего не рассказывал, мы с ним не виделись по приезду. Отцу он звонил, очень сильно за тебя переживал, беспокоился. Меня не обманешь. Петру Тимофеевич некогда, работа партийная, ответственная, а я неужто не знаю ребенка своего, грудью выкормленного? Очень он у нас хороший, ты его не обижай, деточка.
Пуме стало смешно, она даже рассмеялась, вспомнив, как он в бане орудовал! Сам без трусов был, а трех мужиков, вооруженных, запросто уложил!
– Его не очень-то у вас обидишь.
– Мужчина он самостоятельный, художник, выставки у него бывают, и зарабатывает прилично, – она его как бы сватала. Да она из деревни! Пуме стало понятно, почему женщина странно выглядит, просто старается перед ней, платье бордовое, небось, нацепила старое, локоны. Да это парик? Ну, конечно же. Волосы пластмассовые. Баба деревенская строит из себя даму, кормилица бывшая.
– А Сережа звонил, не сказал, когда будет?
– Он еще вчера обещался, ждали его, ждали. – Дарья Семеновна покачала головой. – По секрету скажу, он в органах работал, в покое не оставят. Не могут без него, очень ценят. Вот, даже ночами, операции у них, преступников ловят. Только ты, деточка, не подведи. Никому, молчок. Думаю, ночью заявится, а то утром. Так что, не жди его напрасно, наждешься, все глазоньки проглядишь, глазища чернослив прямо. Ох, и доченька у меня будет, всем на зависть. Ну, если выспалась, пойдем ужинать, а то Петр Тимофеевич заждался. Ты уж умойся, причешись тут, – Дарья Семеновна глянула на всклоченную копну химии на голове Пумы. – Какая мода ныне. В ванной халат, полотенце. Платье-то твое ремонтировать надо. Ванная рядом, выйдешь в коридор, первая дверь направо, туалет следующий. Не буду смущать, – Дарья Семеновна подмигнула. – Успеем еще, нашепчемся с тобой, в гостиную потом спустишься.
Ужин проходил по-домашнему обыденно, что Пуму несколько разочаровало. Она ожидала скользких вопросов, скрытых ловушек, на худой конец готовилась к прямому допросу и угрозам. Петр Тимофеевич ни о чем спрашивать не спешил, даже, как показалось Пуме, заискивал перед супругой, которая сдержанно ворчала на него по всякому пустяку, то он супом швырнет, то горчицу не закроет, то пьет без меры. Действительно, за ужином он выпил практически один, дамы только пригубили, бутылку «Старки». На нем это, впрочем, никак не отразилось, только глаза под стеклами очков заимели блеск не совсем натуральный. Вообще он казался милым старичком, безобидным пенсионером-подкаблучником, и Пума невольно усомнилась, тот ли это Хозяин, что держит всю городскую мафию за кадык костлявой рукой? Интересно, догадывается Сергей, кто его папаша? Вряд ли. Она постепенно успокоилась и даже позволила себе за компанию пару рюмок. Дарья Семеновна отправилась за чаем, и Петр Тимофеевич, словно того и ждал, невинно улыбнулся.
– А что Макс, уже заручился твоей поддержкой?
– Что? – Пума якобы не поняла, вспомнив о пистолете Макса, и даже сглотнула слюну, ощутив во рту привкус металла и пороховую горечь. Ее замешательство не укрылось от внимания визави.
– Замуж советовал выйти. Счастья пожелал? – Петр Тимофеевич улыбался добродушно, однако в глубине его серых зрачков проглядывала нехорошая пустота. Откуда знает, что Макс сказал? Или так, гадание на кофейной гуще, случайное предположение. Дарья Семеновна даже не сомневалась, что они поженятся. Или Серж им сказал. По такой вот пустоте в глазах, какая была в глазах собеседника, а она сталкивалась, можно определить скрытого садиста или маньяка. Пума не хотела пугаться и холодеть, малейшая ошибка, одна неверная интонация, вызванная испугом, могла стоить жизни. Ответила почти не задумываясь.