Как будто штамп в паспорте включает программу по перезапуску человека.
– Все должно измениться! Ты будешь моей женой! Моей!
Вот так новость! А я думала, что это он станет моим мужем. Моим. Стеной и опорой.
Я представила эту стену, на которую можно опереться. Невысокая такая получилась. Толстенькая. Заборчик. Кирпичный. С фигурными прорехами.
И фыркнула. Ну смешно же! Представила, как расскажу об этом Таньке.
Дальше ничего не представилось, потому что Андрей сдернул с кровати халат. И, как прокуратор Иудеи Понтий Пилат, шаркающей кавалерийской походкой, в развевающемся плаще, вышел из номера.
Дверь хлопнула. Я как-то разом устала. Поискала глазами свой халат, не нашла. Подумала, не закрыть ли номер на ключ, чтобы этот выхухоль пострадал в коридоре. Ничего не придумала и упала на кровать.
Закрыла глаза. Открыла глаза. И минуты между этими действиями не прошло.
В дверь стучали.
Я потянула к себе телефон. Ай да я умница! Выключила звук. Пять пропущенных от Таньки. Три часа ночи. Отличное время для пробуждения.
Хорошо сообразила натянуть на себя простыню, а то бы вышла вся такая… в костюме Евы.
– Забери его!
Лицо у Таньки злое. Даже немного желтоватое.
– Забери его!
Я оглянулась. Забирать из номера было нечего. Если только баночки с шампунем. Красивые такие баночки…
С Танькой мы уже давно стояли неподалеку от лавочки, а наша жертва все еще сверлила взглядом кусты. Я бы не выдержала и давно обернулась. А он смотрит. И даже без видимого усилия. А мы так давно стоим, что и стоять дальше глупо, и говорить о чем-то бессмысленно.
– Кхм, – громко откашлялась Танька, и я тут же почувствовала, как она отступает за меня. – Са-ша!
Саша… отлично. Я почти сама вспомнила.
Хотя ночью это имя уже звучало. Танька ворвалась ко мне в номер и стала требовать, чтобы я забрала Андрея из ее комнаты. Он туда пришел и улегся на ее кровать. Я забирать его отказалась. Не дрова, чтобы забирать. Самостоятельная личность. Вот тогда Танька почесала плечо и сказала, что пойдет разбудит этого… киношного… попросит отнести Андрея ко мне. И сказала – Са-ша.
Таня ушла. Не вернулась. Я пыталась ждать. Но когда у тебя гудит голова, а на душе прочно поселилось чувство «все равно», сохранить вертикальное положение сложно. Я сначала прилегла на подушку, потом подобрала ноги.
Утро встретило меня прохладой. В номере я была одна. Видимо, киношный тащить тяжелого Андрея отказался. Увиделись мы с моим женихом уже за завтраком. Взгляд его дал понять, что свадебное платье, пусть и обшитое умопомрачительным кружевом, может пропасть.
Нет уж! Назло Андрею выйти замуж. Чтобы ему потом всю жизнь чесалось.
Хмурая Танька успела за короткий завтрак обвинить меня во всех смертных грехах. Никто моего Андрея у нее не забрал, и она была вынуждена чуть ли не в коридоре всю ночь просидеть – разбудить меня второй раз уже не получилось. Киношный Саша честно был разбужен и приведен в номер. Но оценив глубину трагедии, перемещать тело в пространстве отказался. «Пускай тут спит, – сказал он. – Раз он тут, где-то есть свободная кровать». Танька метнулась ко мне, но я уже была не в этом мире. Тогда она пошла обратно к Саше, тот выдал ей бутылку портвейна, а сам тоже лег спать.
– Даже не подходи ко мне, – мрачно бросил проходящий мимо Андрей.
– Подумаешь, – храбро изрекла я. – Все равно замуж выйду.
И вот тогда опять возник киношный человек. Я не помнила, почему мы весь вечер пили за кино, но какое-то отношение он к кино все-таки имел.
– Давай, – напутствовала Танька. – Потом станешь кинозвездой, тебя по телику показывать будут.
Мысли о телике меня не так занимали, как размышления о тяжелой судьбе платья. Что мы вчера такого пили, что голова гудит и движения вялые?
– Са-ша!
Саша был недоволен. Хотя солнце… хотя Волга.
– А ты ведь не женат, – все еще прячась за моим плечом, выдала Танька.
– А что? – вопрос Сашу заметно напряг. Он как-то нехорошо посмотрел на Таню. Как будто съесть собрался.
– Давай поженимся, – выпалила я, чувствуя себя героем дурного фильма с одноименным названием.
– Что?
Можно считать, что в этот момент я грохнулась в обморок.
И дальше все понеслось в бессознательном состоянии.
Мы долго еще сидели на этой самой лавке, ждали, когда все соберутся – надо было ехать в Тверь, кому-то выступать, а кому-то гулять по городу. Саша смотрел в сторону. Танька пыталась вести светскую беседу. Разговор не клеился.
Я еще надеялась, что Андрей передумает, что он уже жалеет о сказанных словах. Или хотя бы о них не помнит.
Но он все помнил и ни о чем не жалел. Может, он ждал, что я первая подойду и буду просить прощения? После глупой сцены ревности? Да я вообще его могу в асфальт вкатать за то, что он спал в чужой постели.
Я выдохнула. Саша посмотрел на меня внимательней. Я поерзала на лавке. А вдруг он буйный? А вдруг он по ночам зубами скрипит? С Андреем хотя бы все знакомо. И пусть он не выдает фантастических постельных сцен, в остальном очень мил и жизнеспособен.
Я силой заставила себя не думать про Андрея и повернулась к Саше:
– А вы чем занимаетесь?
– Я режиссер. Кино снимаю. Вроде вчера об этом говорили.
Кино… И я вдруг вспомнила, что вчера на открытии нашего сомнительного мероприятия действительно должны были давать кино, только мы с Танькой из зала сбежали. Было скучно. Было душно. Танька хотела курить и обсудить последние сплетни. А там, значит, что-то демонстрировали. Теперь бы никак не показать, что я этот шедевр не видела.
– Здорово, – выдохнула я. – Кино…
Саша склонил голову. Происходящее его бодрило.
Народ вывалился из подъезда. Автобус давно стоял под козырьком, прятался от солнца. Рассаживались. Ждали гения Герасима. Перекрикивая друг друга, выясняли, был ли он на завтраке.
Я забралась на последний ряд автобуса, кинула рюкзак, – Танечка почему-то осталась впереди ворковать с моим Андрюшей – закрыла глаза. Все равно выйду замуж. Платье есть, что еще надо? Говорят, что такие спонтанные решения – самые долгоиграющие. А старые проверенные друзья – они среди ночи сбегают в халате на голое тело.
Кто-то трогает за плечо. Я, оказывается, уснула. Экскурсовод мило рассказывала о том, что Тверское княжество было все покрыто сетью рек – не пройти, не проехать. Поэтому передвигались только по воде. По журчащему ручейку я и уплыла в сон. Вынырнула.
– Идем, – манит Танька, а взгляд такой хитрый, как будто только что сыграла роль шемаханской царицы.
За ней стоит Саша. Смотрит хмуро. А чего он опять хмурый? Улыбаться не пробовал? И тут вспомнила – не надо ему часто улыбаться, украдут инопланетяне на эксперименты – рисунок зубов у него и правда был затейливым.
Я поискала глазами Андрея. Он что-то шептал на ухо Вере Белкиной. Верка жмурилась довольно и трясла лохматой головой. Ладно, и это запомним. Не я объявляла войну. Не я ее и проиграю.
Все шли в местный университет на выступление, а мы собирались в музей Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина.
Танька снова ткнула меня своим плечом. Ткнула и глазами показала на Сашу.
Я широко улыбнулась. Но ничего не сказала. Потому что на меня в упор смотрел Андрей. Как примерная невеста, я должна была сопровождать своего жениха на выступление. Но где та невеста, что кому-то что-то должна?
Андрей не отводил взгляд. Я улыбалась. Он сломался первым. Отвернулся и пошел вслед за всеми.
– А, кстати, о чем вы говорили? – напомнила я Таньке.
– Погода хорошая для прогулок, – загадочно ответила она.
– Ну тогда точно в музей! – сообщила я в спины уходящих поэтов.
– Не кричи, – поморщился Саша. – Чего ты такая шумная?
– Понравиться тебе хочу. Мне очень надо выйти замуж.
– Зачем? Был я там. Недавно развелся. Ничего хорошего.
– Хочу сходить, проверить. Что-нибудь хорошее там наверняка осталось.
Вот теперь Саша смотрел на меня во все глаза. И Андрей, исчезающий за углом университета, тоже смотрел. Все отлично работало!
В музее ждали чуть больше людей, чем пришло. А пришли мы втроем.
– Михаил Евграфович был человеком нервическим, – доверительно сообщала нам милая экскурсовод Евгения. – Мог за вечер в гостях шесть раз вспылить, выбежать из комнаты, но потом неизменно возвращался.
Саша скучал. Я смотрела на него. Может, замять всю эту историю? Чего я к человеку прицепилась? Может, он и правда травмирован женитьбами? Может, у него уже мозоль на том месте, где все время давило.
Я окинула взглядом фигуру Саши. Невысокий. Сухой. Двигался мягко – видно, что занимается каким-то спортом. Плаванием или теннисом. Синий рюкзак с логотипом «Асикс». Прыгает, что ли?
– Супруга Салтыкова, Елизавета Аполлоновна, была женщина находчивая. У нее была страсть – она любила гадать на картах. А так как ей не хотелось узнавать о себе ничего плохого, то все пики она заранее из колоды вынимала.
Высокий лоб, коротко стрижен. Я старательно искала недостатки и зачем-то находила достоинства. Танька, зараза. Вот зачем она сказала, что я Саше понравилась? Так бы прошла мимо и не заметила, а теперь вот смотрю, высматриваю…
– Михаил Евграфович любил играть в карты, но делать это не умел и частенько проигрывал. При этом каждый раз обвинял в своем проигрыше партнеров, мол, они неправильно играли.
Стоит, смотрит на витрину, где выставлены вещи Елизаветы Аполлоновны. Интересно, как бы все было, если бы не ссора, если бы не Танька. Я бы, наверное, даже не вспомнила его имя. И вообще бы не замечала.
– Будущий великий писатель учился в знаменитом лицее, в первом выпуске которого был Пушкин. Помните, какая кличка была у Александра Сергеевича? «Француз», потому что по-французски он говорил лучше, чем по-русски. А у Салтыкова кличка была «умник». Надеюсь, расшифровывать ее не нужно.
Не нужно. Нам вообще ничего не нужно. Мы и так все понимаем.
– А мне здесь нравится, – повернулся к нам Саша. – Хороший музей. Хоть я музеев и не люблю.