Что-то пошло не так. Сильвия забеспокоилась и стала делать знаки распорядителю. В голове туманилось, нестерпимо хотелось спать, во рту пересохло, а официант с шампанским застыл в ожидании команды.
Распорядитель смотрел куда-то сквозь Сильвию, хотя сквозь плотность ее телес разглядеть что-то проблематично, и на знаки не реагировал. Тогда от нетерпения она отпустила супруга и взмахнула призывно рукой, и тут Сандро, оставшийся на свободе без груза, внезапно поплыл вверх.
Связка шариков в его руках была уже настолько велика, что Сандро стал подниматься все выше и выше. Он уцепился обеими руками за веревки и забавно болтал ногами. Гости были в восторге: шквал аплодисментов, хрюканье, рявканье, рыканье, визжанье.
Сильвия открыла рот – но оттуда не вылетало ни звука… Муж уплывал к далеким созвездиям, а она, похоже, превращалась в рыбу…
Светлана МосоваГенеральские свадьбы
Советские мужчины были лучше. Они имели очень много свободного времени в своих бесчисленных НИИ и конструкторских бюро, а свободное время располагало к мечтательности, стихам и всяким крамольным мыслям, которые так нравились девушкам.
Советские девушки были лучше: им нравились эти советские мужчины.
Советские журналисты были лучше. Они наполняли эфир хорошо поставленными голосами и исключительно хорошими новостями – скучными, конечно (и тайная ересь лишь только в скуке!), но зато за кадром было очень весело. Весело, молодо, шумно…
А дальше – тишина…
Значит, рассказывают так: в чрезвычайно сильном подпитии и сверкании генеральского мундира корреспондент республиканского комитета по телерадиовещанию Володя Драган ворвался в зал заседаний, где как раз заседал Наблюдательный совет, и приказал всем встать, когда генерал к ним обращается!..
Все не сразу признали в грозном генерале Вовчика и в связи с этим, быть может, даже испугались, не знаю. А может быть, даже и встали (и этого впоследствии не простили!). А может, наоборот, от страха прилипли к стульям (а выглядело, как будто не испугались!). Так или иначе, но то, что все обалдели, это абсолютно точно.
А генералу было что сообщить высокому собранию. И он сообщил. А именно, что собравшиеся здесь – все без исключения, во главе с Председателем! – ни хрена не смыслят ни в радио, ни в телевидении, ни вообще!..
Между прочим, сказал правду.
Ее многие желали сказать. Но не всем хватило духу. А Драгану хватило – духу у него всегда было немерено.
В общем, сказал правду, но кто любит правду?
Разумеется, его уволили.
Причем уволили с треском, на образцово-показательном собрании работников радио и телевидения, на котором генерал, кстати, не присутствовал – закусывал где-то.
А закусив, явился к Председателю.
Но это уже ближе к концу история, а начать ее надо с того, что в генералы журналиста Драгана произвело казачье войско, в начале девяностых это делалось легко – было бы желание, горилка да казачий дух. А у Драгана все это имелось с лихвой.
Нет, пожалуй, рассказ надо начать еще раньше…
Быть может, со свадьбы Лизы и Бука.
Шампанское начали пить, как положено у добрых людей, еще в загсе, продолжили в такси и на улице – и все это провоцировало на безудержный смех, блестящее остроумие и всякие подвиги – ну кто не испытал этой агонии молодости, кто не испил из этой чаши любви!..
Драган, кстати сказать, пил из нее всю жизнь. Так и не сумев превозмочь ее сладкие чары…
Но тут важна деталь: брак был фиктивным. Зато веселье настоящим. Друзья расстарались.
Да и Лиза сдуру вдруг явилась в загс вся из себя раскрасавица – юбка-колокол, диадема на лбу, и Серега Бука, иронический юноша, тоже вдруг предстал раскрасавцем, женихом с букетом алых роз, да и тетя в загсе вдруг долбанула речь по всем правилам («Вы сегодня вступаете в брак…»), и кольца в ход пустили, и поцелуем скрепили, и шампанское открыли – и все вдруг показалось таким настоящим, что мороз пошел по коже у свидетелей (которые тоже зачем-то приперлись нарядными), и тот самый ком, как положено, в горле застрял…
Нет, ну тут все понятно, конечно: Мендельсон, речь – на слабые нервы действует, но!
Но Лиза-то, Лиза!..
Стоит раскрасавицей, Золушкой на балу – жених глаза вытаращил, как впервые увидел, и все вытаращили – и не только потому, что красавицей предстала (что красавица – и так все знали), но вот этот трепет! эти глаза нараспашку! эта готовность к счастью!.. Хитра-а мать.
А ведь никто, кстати сказать, не собирался насовсем отдавать жениха Лизе (а не жирно будет?! Лизе-то?!), у других на него, между прочим, виды были – Лизу и выбрали на эту роль по причине ее полной безопасности (коварства ни на грош: квартиру не отберет, жениха не уведет) – и вот на тебе!.. Прям как тот Иван-дурак, что умнее всех вышел.
И вот тут бы счастливый конец!..
Да не будет.
…И какая-то жуть была во всей этой свадебке, в фотографиях на память (на какую память?!) и идущей вслед за этим дружеской попойке на подружкиной квартире, где свадебка, конечно, продолжилась – всем на потеху… Но невеста была такая настоящая на этой ненастоящей свадьбе, такая взволнованная и трепетная, и жених был тоже какой-то взаправдашний, строгий и торжественный, как будто оба знали, что настоящей свадьбы им обоим никогда не видать!.. И народ уже думал в разгаре веселья (трезвая мысль в пьяной голове): а почему бы нет?.. За чем дело-то стало?! Лиза?! Серега?.. Чтобы делу венец и сказке конец?!
А может, и надеялась на что-то Лиза, и жених ее надеялся? (На поворот судьбы, на счастье из-за угла?) Но подруга была уже на страже, начеку, зорко следила за нюансами, не дала разыграться импровизации и увела жениха, оставив Лизе, у которой вдруг разболелась голова, пачку пенталгина (береги себя, Лиза).
Так и не поняла ничего Лиза, немужняя жена, ничего не поняла в этой жизни, как не поняла и другая Лиза, ее тезка, маленькая княгиня, тоже глупенькая в сущности, которой тоже не по зубам был сложный князь, задававший себе много вопросов…
Нет, нет, Лиза вопросов не задавала, какие вопросы? Не предал – друг. А предал – значит, не друг. Вот и вся правда.
А если предал, но все равно друг – тогда как? Лиза?
Лиза хлоп, хлоп глазами.
Вечный подросток, вечная девочка Лиза – без возраста, без обид, без тайн и секретов, всегда готовая к радости, причем радости тоже простой, наивной, родом из детской… Так и жила она свою жизнь без своей жизни – на посылках, на обочине чужих жизней, ошиваясь по чужим домам и чужим судьбам, с вечным пенталгином в сумке и апельсинами для чужих детей.
И никому не интересны были ее маленькие житейские истории («потом расскажешь, Лиза!»), ценилась острота ума – и здесь Лиза уступала (в остроте, в смысле), сильна была другими качествами – беззаветной преданностью и высоким служением дружбе, чужой любви – и нельзя сказать, что это не ценили – ценили, конечно.
«Потом, потом расскажешь, Лиза, лучше послушай!..»
И никто не умел слушать так, как умела Лиза – светясь от счастья, пожирая глазами рассказчика, готовая, если попросит, отдать за него жизнь!.. Потому что это действительно было счастье, которое не всегда выпадало Лизе: ведь не все можно говорить при детях, правда? А Лиза пожизненно почему-то числилась в младшей группе.
Нет, один секрет у нее все же был – те самые фотографии на память (на какую память?!), которые тайно хранила Лиза, где она невеста, а Серега жених – жених ряженый, да не суженый… В общем, выпал Лизе единственный случай сыграть главную роль, и больше главных ролей в ее жизни не было.
Но после свадьбы еще подружили немного и даже к родственникам мужа зачем-то съездили (родственники одобрили, кстати, и даже рекомендовали Сереге жениться на Лизе по-настоящему), по театрам походили, по парку погуляли…
А как-то раз даже на юмориста пошли – Лизе доставить удовольствие, ну не Сереге Буке же, брезгливому до простых радостей, – и так хохотали они с Лизой, ну Лиза – понятно, а вот Серега-то наш, высокомерный князь, чуть не помер от смеха – в буквальном смысле: с сердцем вдруг плохо стало – ка-ак кольнет!.. Потом отпустило, хвала богу.
Посмеялись, короче, и развелись.
И вот, если сопоставлять факты и время, то как-то так выходит, что именно после того свадебного кутежа у Лизы и Бука, после той ненастоящей свадьбы, Володя Драган полюбил свадьбы. И чужие, и собственные.
Женился часто, легко, невесты были все в его вкусе – пышнотелые, веселые, румяные, можно сказать, все на одно лицо – ну разницы никакой! Значит, дело было в самой свадьбе, надо думать, в самом веселье, гульбе. И гульба шла всегда по всем правилам, – то есть море гостей, тосты и все такое прочее.
Но была в женихе всегда какая-то печаль, какая-то неудовлетворенность, что ли, – то ли самой организацией свадеб, то ли еще чем-то. Иначе как же объяснить, что время спустя поступали новые приглашения – и гуляли новые свадьбы, и опять невеста – как сестра-близнец предыдущей!..
А вот у Бука и Лизы свадеб больше не было. И никто не сказал им, что та была их единственная свадьба и больше не будет. «Ну, давайте, дети, еще раз!» – нет, такого им не сказали.
И жених Серега, светлый князь, прожил свою жизнь один в своей двухкомнатной квартирке, полученной благодаря тому фиктивному браку с Лизой, так и не найдя себе жены – то ли равных не было (себе? Лизе?), то ли погряз в вопросах, на которых нет ответов (а у Лизы они были!)…
И чем дальше, все больше вспоминал он о Лизе – и как гуляли они по парку, и как смотрела на него Лиза, и как смеялись они тогда – до сердечной боли (и что это за боль такая была?..) – он больше никогда не смеялся так, несмешливый был человек, бука, колючка, кактус…
Счастье должно быть своевременным, потому что все остальное – это уже несчастье.
И полетели девяностые – все растворилось в катаклизмах: где, чего? Не до Лизы уже стало. Жизнь закрутилась, как волчок, завыла голодным волком, спасайся кто может, все врассыпную, рассредоточились, как в погоне (волки хватают отставшего, слабого), и неважны стали все эти изыски ума, и опротивели все эти сложности, и стали цениться простые вещи, коими так богата была простая душа Лизы… Не предал – друг. А предал – значит, не друг. Вот и вся правда.