Грянула свобода, и умные люди быстренько стали ставить высокие заборы, крепкие ворота и кодовые замки – в общем, стали крепче запирать двери, а Драган что сделал – а Драган рванул в Запорожье: зов предков не пустые слова. Там и стал генералом. А что? Высокий, статный, резкий, правду-матку так и рубит сплеча – генерал, да и только.
– И быть тебе генералом! – порешил атаман.
Сказано – сделано.
И на Драгана – человека, казалось бы, с чувством юмора! – тем не менее это произвело неотразимое впечатление, он вдруг понял, что, собственно, все к этому и шло. Генерал Драган. Звучит.
Заказал форму. Тоже легко. Форма шла ему безумно. И в чине генерала Вовчик вернулся назад.
И пошли уже генеральские свадьбы.
Жизнь человека делится на три периода.
В детстве мы ходим на дни рождения, в юности – на свадьбы, в зрелости – на похороны.
Третий период неожиданно вклинился во второй – то есть еще лето, а листья стали уже опадать.
Первыми приняли смерть на себя наши мальчики-операторы. Причем почти все пали в бою на одном участке фронта – по дороге от кафешантана к студии и обратно.
Но надо сказать честно, они туда бегали всегда, называя эту стекляшку кафешайтаном (что более отвечало злым чарам данного заведения), а вот в девяностые годы они оттуда не выходили.
Хоронили одного за другим, ну буквально через запятую… Красивых, молодых, слабых, любимых…
Потом подтянулись и другие профессии.
А теперь – к концу сказа о генерале Драгане.
Значит, закусив, он, уже уволенный, вновь явился к Председателю, и явление Драгана выглядело так: устрашающий генеральский мундир, ремень с кобурой, дверь открывается ударом сапога!
Что там было – неизвестно, но слухи ходили, что казачий генерал пригрозил Председателю пистолетом. Типа, при желании я могу тебя сейчас пристрелить (а желание было!) – и потянулся рукой к кобуре.
А поскольку до этого он где-то в компании выпивал и закусывал, то наверняка у него там был кислый огурец, говорил народ, но в руках Драгана этот кислый огурец мог бы запросто выстрелить и поразить Председателя.
Утешился Драган в следующей свадьбе. Но увы, ненадолго…
– Он, как меня встречал, сразу же нашу с Лизой свадьбу вспоминал… – рассказывал Бук. – Не бывал, говорит, я на более веселой свадьбе!..
И какая-то неизжитая тоска была в постоянстве этой фразы.
И получалось так, что генерал упорно пытался вступить в реку дважды (трижды, четырежды!..) – вопреки и несмотря на. В ту игру. В ту свадьбу, где радость была чистой, без примесей идущих за ней будней – вот такой именно свадьбы ему, быть может, не хватило, и он пожизненно ее ждал.
А может, ему не хватило самой Лизы? Белой невесты Лизы, вечной невесты Лизы, ничьей Лизы, хотя нравились Драгану совсем, совсем другие – что Лиза? Хрупкий опавший цвет…
А может, ему просто не хватило той юной беспечности, когда можно было просто так, без дела, шататься по улицам и на вопрос встречного – ты куда? – бездумно ответить:
– Да так…
Непозволительная роскошь впоследствии…
До последней минуты жизни генерал женился. В буквальном смысле – до последней: умер Драган в день своей свадьбы.
Утром расписался, пришел с молодой женой и друзьями домой, сел за стол, поднял бокал, выпил за любовь и умер. Инфаркт.
Хорошая жизнь. Достойная смерть. Погулял, пожил, правду сказал: до последней минуты любил. Нет-нет, хорошая жизнь.
А пистолет, кстати, у него все же был. Настоящий, с памятной надписью от казачьего атамана.
Татьяна ЗолочевскаяМаков цвет
1
В поселке Зацелованный даже не пахло поцелуями. Пахло летом. Сочным и немного пряным.
Тоня давно смирилась с тем, что живет в забытой богом дыре, российской глубинке где-то между Заруйском и Щебнем, куда поезд из столицы ходит лишь один раз в неделю. Жители из года в год сонными мухами ползали там по своим прозаичным делам. И ни о чем ином не помышляли.
Название местечка и вовсе звучало насмешкой. Какая любовь в такой дыре? Какие поцелуи? Правда, старожилы поговаривали об одной легенде: будто знатный заезжий панич полюбил местную красавицу, да так крепко, что захотел увезти ее с собой в далекие края. А она, на беду, только свадьбу отгуляла – и теперь была молодая жена. Только вот и ей приглянулся панич. Ходили-ходили, глядели-глядели, да и припал он однажды на закате к ее устам, да так, что не смог оторваться. Настиг их тогда молодой муж, да и зарубил обоих топором. Из ревности. А в память о молодой неверной жене посадил на краю города целое поле маков. Как символ страстных поцелуев. С тех пор поселок и нарекли Зацелованным.
Жители привыкли к необычному названию и, чтобы было удобней, называли друг друга – «зацэ».
Поселок Зацелованный из космоса выглядел как заколдованный. Вихреообразный круг, с переплетенными безо всякой логики неравномерными секторами, похожими на мелкосотканную венозную сетку. Единственным ровным перпендикуляром к федеральной трассе пролегал главный проспект. Как водится, имени Ленина. Если смотреть из самолета, то в начале лета, недели на три, виднелось рядом с поселком вызывающе красное маковое поле. В борьбе с наркоманами поле несколько раз перепахивали, но маки вырастали снова.
Тоня предвкушала свадьбу, наслаждаясь мельчайшими оттенками этой мысли, как будто перекатывая во рту карамельку, всякий раз буквально замирая от этой мысли, которая была сродни чистому удовольствию. Предвкушала, немножко не веря, что ее, Тонина, заветная мечта – самая важная и главная в этой нерадостной тягучей жизни, – наконец сбудется. Ее совершенно не беспокоило, что она мало знает своего будущего мужа Игоря. Он работал дальнобойщиком и однажды подвез ее на своей бесконечно длинной машине из районного центра домой. Так и познакомились. Буквально несколько встреч, шальных от того, что редких, и Игорю захотелось сделать Тоню своей женой – по закону, – так думала она. А он, возможно, очумел от долгих своих дорог, соскучился по женской ласке и в минуту нежности просто ляпнул про «выходи за меня замуж».
Тоня вставала посреди двора своего допотопного деревянного дома с облупившимися синими боками и сломанным покосившимся крылечком, мечтательно закрывала глаза, и, как по заказу, возникал образ Игоря – кареглазого, широкоплечего, коротко стриженного. Настоящего брутала, как в заграничных фильмах. Немножко пахнущего соляркой, потом и терпким одеколоном с летучей ноткой цитруса. Ей мерещилась картинка: он, она и двое пострелят-погодков идут по главной улице «Зацэ» к дому, держась за руки. Она не думала, как они будут жить, какие построят отношения, как скоро родят детей и что ждет ее в браке. Все это казалось пока неважным, навязчивым и тонуло в призрачном розовом облаке ее свадебной мечты.
А еще ей хотелось шикарных фотографий в маковом поле. Чтобы на алом фоне – кипенно-белое платье и летящая птицей в небесную синь фата, и полуоткрытые для поцелуя ждущие губы, и пронзительный карий взгляд Игоря.
Она видела похожее фото на выставке в районной библиотеке. Только там, в маках, торчала белокурая голова девчушки лет шести, наверное, дочки фотографа. Она тоже была в светлом платье. И на маковом фоне это было стильно, сногсшибательно – ухх как, закачаешься!
2
В данный момент Игорь был в рейсе. Тоня его ждала, предаваясь своим грезам. Они оговорили, что позовут на свадьбу, которая состоится через три недели, минимум гостей. У Игоря родители жили на далеком севере – в Ухте, десять с лишним часов лету, и Тоне казалось, не иначе как в круглой юрте с меховыми стенами, а вокруг мертвые поля снегов, тишина, и только шум оленьих да собачьих упряжек. Игорь, выросший в таких условиях, не может быть слабаком. Наверняка рукаст и закален. И находчив. Тоня вообще была фантазеркой. Ей было достаточно небольшого факта, зацепки, чтобы воображение накрутило в голове снежный ком, и уже было неважно, так ли это на самом деле. Если верится, то почти так.
Так вот, родители, конечно, не прилетят – дорого. У самой Тони папы не было, ушел из семьи в ее младенчестве, а мама, милая мамочка, два года назад умерла. Ей еще и шестидесяти не исполнилось. Инфаркт. Стало плохо с сердцем без видимой причины, губы посинели, за грудиной возникло адское пламя, и пока ждали «Скорую» – стало поздно.
Тоня уже наведалась на кладбище, к маминой могилке, рассказала о грядущих переменах в жизни и всплакнула, думая о том, как бы мама порадовалась за нее, как вместе выбирали бы платье, фату, как восхищенно разглядывала бы она фото в маках долгими вечерами зимой. И Игорь обязательно бы ей понравился. Конечно! Мужчина в доме. Ох, сколько мужской работы накопилось, делать – не переделать, вздохнула Тоня.
Так вот, на свадьбе будет мамина старшая сестра Тася, она из местных, «зацэшных» – сухая бабулька с аккуратной завивкой и живыми молодыми глазами. Ей чуть за семьдесят, лицо давно похоже на неровную курагу, а тело юркое и ноги быстрые – даст фору кому хочешь. Потом три школьные подружки. Пока холостые. Одна семейная пара с малышом. И со стороны Игоря – вроде тоже двое-трое ребят. Вот и все.
В загс пойдут пешком, по центральной улице, благо близко, минут пятнадцать ходу – да и пусть другие полюбуются. А отметят в тетиной однушке. Ей, как ветерану, пять лет назад дали квартиру в пятиэтажке, недалеко от Тони. Комната большая, светлая. И солнцем залита – с часу дня и до самой ночи. В такой приятно веселиться, она будто создана для праздников. Стол раздвинут на всю длину – вот и делов-то, всем места хватит. А что на стол поставить – найдут, справят.
На свадьбу Игорь взял кредит. Двести тысяч. По-другому никак. Свадьба – дело такое. Кольца, наряды. Большую часть суммы Тоня собиралась потратить на себя, чтобы выглядеть конфеткой. Как с обложки журнала. Разве будет в жизни еще раз такая возможность? Вряд ли. А если невеста довольна, то и всем будет хорошо. При этом ей хотелось произвести впечатление на Игоря – чтобы обалдел просто! И произвести фурор среди сонного царства зацэ