– Хочу, – ответил Дима и приподнялся. Девочка лет восемнадцати протягивала ему рюмку с другой стороны бара и смотрела с неподдельным сочувствием…
…Воспользовавшись всеобщим замешательством, Настя достала свой телефон из кружевной сумочки, висевшей на поясе свадебного платья, и включила его. Нажала на контакт под названием «Немуж» и сказала:
– Прости меня. Не по-человечески мы расстаемся, Вадим… Подъезжай к ресторану, адрес вышлю.
Зоя выскочила из машины, а Артем, так и не определившийся, как именно ему выпутываться из возникшей фантасмагории, лежал лицом на руле. Настя положила ему руку на плечо:
– Пойдемте. Мы объясним жениху, что произошло, и инцидент будет исчерпан. Он поймет, что его невеста ни при чем, и все посмеются… А она найдется, никуда не денется…
Он собирался согласиться и вдруг увидел, что на бешеной скорости на парковку влетел… такой же белый «Пежо», как и его собственный. Из него выпорхнула третья, на сей раз, очевидно, «нужная» невеста, следом шофер, и они вместе поспешили ко входу в ресторан.
– Ну, и мы вперед, Настасья, – сказал он и почувствовал, как на него наступает неуместный припадок хохота…
…В зале царило смятение. Пожилая женщина плакала и причитала в углу, а над ней кружили утешающие ее родственники. У барной стойки вдребезги пьяный жених целовался взасос с официанткой. Несколько мужчин старались его отодрать, но он крыл матом то их, то кинувшую его невесту, и неизменно возвращался в пламенные объятия новой подруги. Официантка тоже не выглядела эталоном трезвости и на попытки персонала отцепить ее от чужого мужа реагировала без соблюдения субординации…
– Никогда не думал, что за один день может произойти сразу столько совпадений, – вздохнул Артем, – вон та официантка – моя сестра, представляете, Настя?.. Ее позавчера парень бросил. На самолюбии вон того жениха тоже вроде как невеста попрыгала, не явившись на банкет после бракосочетания… Видать, доутешали друг дружку… Аленка-Аленка… Что ж тебя заносит-то постоянно?.. На рабочем месте!.. Ай-ай-ай!..
– Меня тоже постоянно заносит, как видите, – ответила Настя и машинально взяла Артема за руку.
…А Людмила стояла посреди банкетного зала в легкой прострации. Но лицезреть супружескую измену она предпочла недолго. Моргнула раз, другой, третий… Прошептала:
– Всегда знала, что он не верит в мою любовь… И правильно делает…
Обернулась на бывшего шофера Нины Владленовны, Андрея, который недавно казался хамом, обзывающим «эдакой красоткой», и, к изумлению окружающих, впилась в его губы губами…
Тоже простой парень, конечно, и не принц на блестящем «Лексусе», но теперь хотя бы отношения начнут развиваться не ради того, чтобы не нравиться папе.
– Занавес, – произнес Артем. – Видимо, Настенька, объяснять никому ничего не придется…
Внезапно кто-то резко оттолкнул от него Настю: явился несостоявшийся Настин муж, Вадим. Час от часу не легче…
– Что за выкрутасы, моя дорогая? – прогремел он, перекрывая возникшее молчание. – Решила меня перед всем обществом опозорить?!
– Тебя только общество волнует? – дерзко спросила Настя, избавляясь от последних угрызений совести. – Найди тогда себе другую дурочку на роль куклы…
– Растворился ёжиком в тумане!.. – прошипел Артем, заметив, что уязвленный «мешок с деньгами» готов приступить к рукоприкладству. И встал между горе-молодоженами.
Нам только драки здесь не хватало, подумал Александр и поспешил за охраной…
Зоя сняла диадему с эпатажно выбритой головы и села прямо на бордюр парковки. От того, подпишет ли она договор с элитным модным домом, зависело слишком многое – сможет ли она вылезти из долгов, сумеет ли выплатить кредит за квартиру, будет ли у нее то будущее, какого она считала себя достойной… И Нинка разорвала с ней контракт…
– Да катись все!.. – Диадема полетела в сторону, а девушка уткнулась носом в колени…
– Тоже облом века? – раздался тут над ее ухом хриплый голос.
Зоя подняла голову. Над нею, слегка покачиваясь, стоял мужчина с разбитой губой и в очень дорогом костюме. В правой руке он держал початую бутылку тоже очень дорогого коньяка.
Не без усилий усевшись рядом с длинноногой красавицей на бордюр, Вадим поделился с ней выпивкой, а потом спросил:
– А вы случайно не хотите стать моей дурочкой и куклой?..
Наталия МиронинаСвадьба до мажор
Костю Ласточкина женили так, словно выдавали замуж дворянскую барышню – по сговору.
– А что ты хочешь? – спросил его отец, – мать жалуется, что у тебя сплошь «флейты-пикколо»[1]. Все – «фью-фью-фью». Ничего серьезного. А пора семью заводить. Лет тебе тоже, знаешь ли… Мать переживает.
– А чего – лет-то? – удивился Костя. – Лет всего-то двадцать семь.
– Между прочим, когда нам было двадцать семь – ты в школу пошел, – отец назидательно поднял палец, – и мы были уже женаты восемь лет.
– Это не помешало вам благополучно развестись!
– Развелись мы, когда тебе стукнуло двенадцать, – отец недовольно опрокинул стопку водки и подцепил вилкой ролл с тунцом.
Для того, чтобы сообщить сыну о своем волевом решении и уточнить дату встречи с будущими родственниками, Петр Алексеевич приехал в суши-бар, где часто бывал Костик. «Привычная обстановка поможет ему переварить новость», – рассуждал Петр Алексеевич. Сейчас, глядя на Костю, он так и не понял, что чувствует сын. Тот был так же задумчив, так же ловко орудовал палочками, окуная роллы в соевый соус.
«А Марго права, – вздохнув, подумал Петр Алексеевич. – Сына надо женить срочно, иначе его охмурит какая-нибудь из этих «фью-фью». Так что лучше мы сами, на милой девушке, дочери старых знакомых. Господи, в кого он такой малахольный?!»
Ласточкины были семьей музыкальной. Петр Алексеевич играл на тромбоне в симфоническом оркестре. Там же когда-то служила второй скрипкой Маргарита Яновна – прелестная миниатюрная блондинка с гибким станом и тонкими руками. Каким же удовольствием было смотреть на то, как грациозно она изгибает шею, как ласково прижимает к щеке скрипку! Хотелось тут же стать музыкальным инструментом, а вид смычка в ее изящных пальцах вообще уводил в область непристойной эротики.
Помнится, Петр Алексеевич потерял голову, молниеносно сделал предложение и все двенадцать лет семейной жизни гордился своим выбором. Но вот потом… Ну кто знал, что мощь, сила, а также сороковой размер обуви могут быть такими же обольстительными, как и грация с нежностью?!
Маргарита потребовала развода и уволилась из оркестра, когда пошли слухи о тайном романе Ласточкина с высокой и молчаливой контрабасисткой Авериной. Аверину звали Алей, но этим именем никто не пользовался, даже она сама. Уж больно оно не подходило ей и ее очень мужскому занятию.
Вообще тогда коллектив оркестра отлично развлекся за счет Ласточкиных и этой самой Авериной. Первые скрипки по-королевски делали вид, что ничего не происходит. Вторые скрипки шушукались и почти вслух жалели Маргариту. Альты бесчинствовали. Они, выросшие из скрипок и не достигшие параметров виолончелей, вообще привыкли вести себя дерзко. Даже, можно сказать, вызывающе. Во время репетиций и в перерывах они напоминали пчел, которые сами себя покусали. Виолончели хранили молчание, как и первые скрипки, с той только разницей, что Аверина-разлучница сидела близко от них и ее можно было уничтожить взглядом. Пять контрабасистов-мужчин пожимали плечами: мол, вот что происходит, когда баба начинает лезть в мужское дело. Женщина, играющая на контрабасе, – это не контрабасист, это женщина, у которой хватает сил таскать тяжести. «Сами видите, как мы правы. У баб одно на уме!» – говорил сам вид контрабасистов, и казалось, что между ними и Авериной пролегла большая паркетная пропасть.
Духовые – и медные, и деревянные – пытались соблюдать нейтралитет. Все-таки Петр Ласточкин был одним из них, а Маргарита Ласточкина была очень красивой. Но нейтралитет духовикам плохо удавался. Уж больно интересно было наблюдать за развитием драмы. Ну какой нейтралитет, если градус любопытства зашкаливает?!
А ударные – эта уважаемая периферия симфонического оркестра – заключали пари и делали ставки на скорость официального развода.
Оставались еще арфа, челеста[2] и рояль. Эти – симфоническое одиночество – пользовались моментом, чтобы лишний раз потрепаться с коллегами, благо появилась острая тема.
Над всеми парил дирижер Собакин. За событиями он наблюдал мрачно, молча, не осуждая и не принимая ничьей стороны. У него были основания для такой скорбной отстраненности. Лет пять назад его увела из семьи очаровательно молодая флейта-пикколо. Да, да, из тех самых флейт, которые нежно «фью-фью-фью», но держат мертвой хваткой.
Маргарита сумела сохранить достоинство в сложившейся ситуации – и развод, и уход из оркестра выглядели ее победой. Ласточкин оставался вместе со своим «подлым» поступком и Авериной. Впрочем, очарование монументальностью быстро исчезло. И на место ему пришли неловкость, угрызения совести, сожаление, что из-за минутной слабости вся жизнь пошла кувырком.
С тех пор минуло пятнадцать лет. Маргарита Яновна жила с сыном в прежней квартире. Замуж она не вышла. Говорит, что не было времени – гастрольная жизнь. Ласточкин поскитался по съемным углам, потом купил себе и Авериной «однушку». Вселились они туда с помпой – на новоселье гулял весь коллектив, который давно уже забыл, что приключилось. Жизнь стала напоминать арпеджированные[3] аккорды – что-то «ломаное, раздробленное, разбитое на звуковые группы».
Аверина, молчаливая, суровая, не обращающая внимания на сплетни, до смерти влюбленная, осталась в оркестре, и Ласточкин теперь покорно таскал на себе ее контрабас.
«Это тебе не скрипочку носить под мышкой!» – язвили неугомонные альты.