Фрэнки находилась в состоянии эйфории, ее переполняли умиротворенность и счастье, и она не позволила себе встревожиться от его слов.
– Заниматься любовью оно тебе определенно не мешает. Это было потрясающе, – промурлыкала она, и его руки крепче сжали ее в объятиях.
– И даже еще лучше, – согласился он, совершенно пренебрегая скромностью.
Она хихикнула и шлепнула его, но когда он снова заговорил, то поняла, что теперь он говорит вполне серьезно.
– Я не думал, что это случится с нами так скоро. Видишь ли, я хотел убедиться, что ты понимаешь, что для меня это не случайная связь, Фрэнки. Ты ведь это понимаешь, да?
У нее в мозгу прозвенел сигнал тревоги, и она попыталась засмеяться.
– Эй, мне не нужны твои уверения, я уже взрослая леди. И это ведь я первая… – начала она, но он перебил ее:
– Не надо шутить, это очень важно. Ты помнишь, о чем я спросил тебя несколько минут назад, когда мы занимались любовью? – Она задвинула те слова в самый дальний уголок сознания, потому что побоялась вникнуть в их смысл. Но сейчас отлично поняла, о чем речь, и до смерти перепугалась. – Я спросил тебя, веришь ли ты в любовь с первого взгляда, – с упрямой настойчивостью напомнил он. Взяв ее за подбородок, он ласково повернул ее лицо таким образом, что ей пришлось посмотреть на него. Большим пальцем он нежно водил по ее припухшей нижней губе. – Я влюбился в тебя, как только увидел, разве ты не поняла? Разве ты этого не почувствовала? Я хочу прожить с тобой всю жизнь, Фрэнки.
Придя в ужас, она открыла рот, чтобы сказать что-то, но он положил два пальца ей на губы и покачал головой.
– Не делай такое лицо. Я знаю, что мы должны были провести вместе еще много времени, прежде чем обсуждать такой важный вопрос, – тихо и серьезно сказал он. – Понятно, что нам нужно узнать друг друга и в других отношениях. Но раз уж это случилось сегодня – и, судя по всему, будет продолжаться и впредь, – то я считаю, что ты заслуживаешь того, чтобы знать о моих чувствах с самого начала.
Красивые глаза Эрика, казалось, светились мягким светом, а его честность и благородство проникли ей в самое сердце. Таких, как он, больше нет – объявляет о своих намерениях, словно джентльмен из другой эпохи… Что-то щелкнуло у нее внутри, и она попыталась сесть прямо, чтобы подумать, не поддаваясь чувствам. Он говорит ей, что не хочет с ней расставаться, ведь так?
Женитьба. Замужество.
И этот дом, эти пустые спальни наверху – он же захочет целую толпу детей.
Она никогда не расплатится с отцом, если будет все время ходить беременная.
Выпутывайся прямо сейчас, Фрэнки, советовал ей голос благоразумия. Он милый, смешной и щедрый и чертовски честный, а ты под конец сделаешь ему больно.
Ты и себе сделаешь больно. Его руки снова обняли ее, губы легонько ущипнули за мочку уха, и невольная дрожь тотчас прошла по ее телу. Эти любовные ласки, такие затягивающие, взрывные, невероятно прекрасные! Она не может уйти от него, пока не может. Не сейчас. Не сегодня, во всяком случае.
Но и вводить его в заблуждение она тоже не может. Ведь так?
– Ты… ты слишком забегаешь вперед, – с усилием выдавила она из себя. – Мне… я еще не готова думать ни о чем серьезном. Я говорила тебе, что значит для меня магазин? Ну так вот, у меня на него закладная в пользу отца, и, пока я не расплачусь по ней полностью, мне придется все силы отдавать «Шляпнику»…
Его губы прокладывали дорожку из поцелуев вдоль ее позвоночника, и она никак не могла вспомнить, что собиралась сказать. Одеяло соскальзывало все ниже и ниже.
– Конечно, ты еще не готова, – охрипшим голосом сказал он, покусывая губами чувствительное место ниже ее лопаток. – Мы больше не станем об этом говорить до тех пор, пока ты не будешь готова, обещаю. Но я хочу быть частью твоей жизни, Фрэнки. Этого пока достаточно…
Его руки прокрались вперед, накрыли ее груди, и она почувствовала, как все внутри тает, а соски твердеют от его прикосновений. Судорога неописуемо сильного желания сотрясла ее тело, а у него вырвался глухой, мучительный стон.
– Фрэнки, повернись ко мне и поцелуй меня.
Впоследствии Фрэнки мало что могла припомнить об остальных днях того волшебного месяца апреля. Зато ночи навсегда врезались ей в память – долгие ночи в объятиях Эрика, ночи, наполненные пьянящим ароматом их любви, пронизанные звуками их страсти и смеха…
Он был романтичным, любящим, страстным и нежным. И заботливым. Когда она сказала ему, что какое-то время не сможет с ним встречаться, потому что ее счета в ужасно запущенном состоянии и ей во что бы то ни стало нужно привести их в порядок, хотя она ненавидит и презирает бухгалтерию, то он пришел и все ей сделал, работая в ранние рассветные часы, а потом они занимались любовью.
Он здорово разбирался в счетах и обнаружил два пункта, по которым ее неправильно облагали налогом, и сэкономил ей значительную сумму денег.
И в довершение всего он действительно любил готовить. Он даже привел в порядок кухню в ее квартире и дополнил ее запас супов мгновенного приготовления всякими специями, незнакомыми ей банками и коробками.
Это составляло положительную сторону Эрика Торпа.
У него была и отрицательная сторона, и к середине мая, когда все зацвело, его поведение стало все больше беспокоить Фрэнки. Например, он преспокойно продолжал говорить о женитьбе и обязательствах при каждом удобном случае. Продолжал выспрашивать у нее, что конкретно ей не нравится в его доме, и какой дом ей хотелось бы вообще. Говорил, что купит тот, который ей понравится. Продолжал считать, что впереди их ждет вечное счастье.
Фрэнки упорно обходила и оставляла без ответа любое его упоминание об их будущем, но делать это становилось с каждым разом все труднее и труднее.
В досаде Фрэнки говорила себе, что Эрик упорен, настойчив и упрям и что долго обходить этот вопрос не удастся. От него просто сбеситься можно, и тонкости у него не больше, чем у самосвала. Все время говорит открытым текстом, что любит ее, и все тут! И что самое ужасное, она все больше и больше убеждалась, что начинает влюбляться в него.
Ему она, разумеется, об этом даже не намекнула.
Более того, если не врать себе самой, то ей придется признаться, что она уже влюблена в него, и давно.
Возможно, с того момента, когда впервые увидела Эрика Торпа – десятого апреля, у него в офисе, войдя туда вместе с матерью, которой не давало покоя это распроклятое меню к свадьбе Ника.
Однако этим вечером в середине мая ей позвонила не мать. Позвонил ее отец, Дом Гранателли.
После закрытия магазина Эрик привез ее домой, чтобы она переоделась к ужину, но одеться ей не удалось.
– О, привет, папа. – Фрэнки вырвалась из объятий Эрика с такой скоростью, что едва не сшибла телефон с ночного столика. – Да, папа, у меня все прекрасно. Дела в магазине идут хорошо – ты ведь получил чек, который я послала?.. А, хорошо… Нет-нет, никаких проблем, просто я ужасно… занята. – Она натянула простыню, чтобы прикрыть груди, словно Дом мог не только слышать ее голос, но и видеть ее пунцовое лицо. – Да, я знаю, что в пятницу мы справляем мамин день рождения. София звонила мне сегодня утром… Разумеется, я буду обязательно, папа, а ты как думал?
Она ощущала знакомое раздражение, пока отец опять говорил то же, что и всегда: она давно не заходила к ним в ресторан или домой, родные о ней беспокоятся, он знает, как это бывает, когда человек молод и не замечает времени. Но мама – дело другое. Она нуждается в том, чтобы видеться с детьми время от времени, верно?
– Пап, ну я же разговариваю с мамой по телефону раз по десять в день.
Главным образом об этом чертовом меню, из-за которого они все могут угодить в психушку. Они с Эриком только что отработали двадцать третий вариант, но и он не удовлетворил маму.
Но разговор по телефону совсем не то же самое, что обед за одним столом, стоял на своем Дом. Они скучают по Фрэнки. И кроме того, добавил отец с лукавством в голосе, он слышал, будто существует некий молодой человек, с которым она встречается. Кто-то из родственников случайно видел их в бакалейном магазине. Почему бы ей не приходить с ним, и чем чаще, тем лучше?
Вот, значит, из-за чего он позвонил. Родственники сочли, что их лишают лакомого куска сплетен по поводу ее и Эрика.
Фрэнки подавила в себе досаду и раздражение, отвечала отцу уклончиво, стараясь не дать Эрику догадаться, о чем идет речь, хотя внутренне злилась на отца за вмешательство в ее личную жизнь.
Наконец Дом попрощался. Фрэнки швырнула трубку на место и шлепнулась обратно в постель, закатив глаза и испустив тяжелый вздох.
– Твой отец? – Эрик полулежал, опираясь на подушки и заложив руки за голову, и смотрел в потолок.
– Да. – Она все еще не успокоилась после телефонного разговора и сначала не заметила необычного напряжения в его голосе.
– Как я понял, он звонил по поводу дня рождения твоей матери.
– Да.
После нескольких секунд напряженного молчания она наконец повернулась, посмотрела на него и озадаченно нахмурилась. Он всегда был настолько уравновешен и добродушен, что она не сразу поняла, как он рассержен. Он тяжело дышал, а его губы были сжаты в тонкую линию.
– В чем дело, Эрик?
Но она уже и так все поняла, можно было и не спрашивать.
– Ты не собираешься приглашать меня с собой, чтобы познакомить с остальными членами твоей семьи, Фрэнки. Это так? Я здесь, в твоей квартире, в твоей постели вместе с тобой, но ты ни словом не обмолвилась отцу, что не одна.
Она разозлилась.
– А по-твоему, я должна была сказать отцу, что в эту самую минуту ты лежишь со мной в постели? Да он тут же примчится сюда с дробовиком. Не глупи, Эрик!
Но она понимала, что он прав. Она действительно не хотела ни упоминать о нем, ни знакомить его с родными. Ей и в голову не приходило, что он до такой степени в курсе ее тактики уклонения и что его это так сильно задевает.
Внезапно ей стало жарко от ощущения неловкости и вины. Она протянула руку, собираясь погладить его по щеке, но он остановил ее стальной хваткой и повернулся к ней, и она увидела по его лицу и глазам, как ему больно и обидно.