Что я имела в виду под счастьем и удачей тогда, я и сама не знала. Хотя прежде всего я думала о родителях. Думала о том, что наша квартира должна из запущенной и грязной превратиться в чистую и уютную. Думала об отце с матерью, которые возьмутся за ум, разгонят всех своих собутыльников, превративших дом в ночлежку. Я мечтала о том, что они найдут себе работу и вспомнят о нас, своих дочерях. Впрочем, в моих мечтах родители были, скорее, объектом моего внимания, чем теми, кто это внимание должен уделять нам. В мечтах именно я была тем человеком, той силой, которая меняла нашу жизнь.
Когда мы переехали в Москву, Новый год по-прежнему остался грустным праздником. Причины были те же – мы были здесь, отец и мать – там. И все так же мы не в силах были изменить их жизнь. Съездив к ним однажды, мы смогли остановиться у них лишь на сутки – вечером первого января мы вернулись в Москву. За все время, пока мы тогда гостили у них, мы перебросились с ними парой фраз – к обеду тридцать первого они уже были настолько пьяны, что не могли разговаривать. В дальнейшем мы праздник проводили в Москве. Когда Лида вышла замуж, они с мужем меня почти насильно увозили к себе, чтобы я не грустила в одиночестве. Но ни сестра, ни Игорь не могли понять мою любовь к одиночеству и мое желание лечь спать сразу после боя курантов. Конечно, я иногда поддавалась всеобщему лихорадочному настроению, пронизанному предвкушением неожиданного счастья. Конечно, в конце концов я бегала по магазинам, покупала подарки и украшала квартиру. Но это было недолго и все равно сочеталось с тревожными мыслями о том, что в моей жизни что-то не так. Именно разглядывая красивую оберточную бумагу или выбирая гирлянду, я думала о том, что в моей жизни сейчас есть все, кроме одного. Того, что по-настоящему бы меня увлекало. Именно в новогодние дни у меня появилось ощущение, что я занимаюсь не своим делом. Что живу просто под давлением обстоятельств. Причем соображение, что большая часть людей живет точно так же, меня не успокаивало.
– Тебе надо выйти замуж, – сказала мне как-то сестра, когда я поделилась с ней «новогодними» переживаниями. – Тебе нужен человек, который стал бы частью твоей жизни.
– У меня есть такой человек – это ты, – отшутилась я.
– Настя, ты отлично понимаешь, о чем я.
Я понимала, но то ли мои требования к потенциальному избраннику были слишком высоки, то ли темпераментом своим я приближалась к холоднокровным, то ли лень-матушка мешала мне быть внимательней к мужчинам, которые меня окружали. К тому же у меня появились черты закоренелой старой девы – свой, неукоснительно выполняемый распорядок дня, который не нарушался ни под каким предлогом и который не могли изменить ни друзья, ни близкие. Любовь к вечернему одиночеству – расслабленному и «закованному» в ритуалы: чашка зеленого чая, приятный фильм, хорошая книга, расслабляющая гимнастика и сон в строго определенное время. Одним словом, жизненный панцирь становился все крепче, заковывая меня в условности все больше и больше.
Сейчас приближающийся Новый год меня раздражал – по моему мнению, мы катастрофически не успевали подготовиться к показу. Лида и Димка уверяли, что все идет по плану, но я считала, что нам необходим хоть какой-то задел по времени, на случай непредвиденных осложнений. Более того, по-прежнему не было ткани для свадебного платья. Я делала вид, что ничего страшного не происходит, что можно запросто заменить его чем-то другим, но Лида упрямо стояла на своем – ей нужна была только эта ткань или, на крайний случай, похожая. Предстоящие новогодние выходные меня огорчали своей праздностью и тем, что сотрудников заставить выйти на работу в эти дни почти невозможно.
– А что ты хочешь?! Я бы тоже не вышла. Вот у меня двое детей – куда бы я их дела на каникулы?
– Отец может посидеть, – парировала я. – А ты бы поработала.
Так или иначе, вся суета лишь добавляла мне головной боли. И в разгар этого всеобщего сумасшествия позвонил Поспелов.
– С наступающим, – произнес он, сам не понимая, насколько неуместны были его поздравления.
– Спасибо. Но лучше бы этот праздник наступил позднее, – ответила я.
– Господь с вами, как так можно говорить! – воскликнул Поспелов.
– Запросто. Дел у нас по горло, а тут еще и Новый год.
– Понятно, но советую не спорить с природой.
– Я и не спорю.
– Вот и отлично. Анастасия, я бы вас хотел пригласить на обед.
– Когда?
– Давайте послезавтра?
– Послезавтра у нас двадцать восьмое декабря.
– Совершенно верно.
– А что за повод? – осторожно спросила я. – Может, имеет смысл подарок приготовить.
– Приготовьте. Я люблю подарки, – последовал довольно-таки нахальный ответ.
– Я подумаю.
– Договорились, я за вами заеду.
– Не надо. Вы скажите, куда приехать, я найду.
– Как хотите, – быстро согласился Поспелов, и я тут же, противореча себе, разозлилась: я отнесла Поспелова к ленивым и не галантным мужчинам, хотя меньше минуты назад сама отказалась от его проявления внимания.
– Или заезжайте… не знаю, я не пойму, как мне удобнее, – глупо поправилась я.
Поспелов рассмеялся:
– Позвоню завтра вечером, и вы мне скажете свое решение. Буду ждать.
Он так быстро повесил трубку, что я не успела ничего сказать.
До ресторана я добралась по сугробам – такси поймать было невозможно, улицы замело новогодним подарком – снегом. Весь декабрь стояла сухая, достаточно теплая погода, осадков не было.
– Ну, идеальная зима! Женщины в шикарных шубах и лодочках! – радовался Димка, поглядывая в окно. Он терпеть не мог московской слякоти и ту обувь, которую приходилось носить: – Как только представишь себе, что в Лондоне зимой плюс пять, так сразу документы на выезд подавать хочется.
– Это не патриотично, – одергивала Лида.
– Я шучу! Лучше Москвы города нет, – соглашался Димка, – поверьте мне, старому путешественнику.
Мы ему верили, ведь Димка был везде.
Входя в ресторан, я мысленно соглашалась с Димкой: иногда хочется из снежной Москвы перенестись куда-нибудь, где зимой тепло и сухо. От моей и так скромной прически ничего не осталось. Волосы от влажного воздуха превратились в кудряшки, которые теперь выбивались из пучка. Ноги я не промочила, но мои сапоги были испачканы тем, что обычно скапливается на московских обочинах – смесью грязного снега, реагентов и мелкой каменной крошки.
– Я же говорил, что надо ехать на машине, – сказал Поспелов, провожая меня к столику.
– Я и хотела на машине. Но такси заказать оказалось невозможно.
– Новый год, корпоративы, – согласился Поспелов.
– Да, – отозвалась я и вдруг неожиданно для себя предложила: – Давайте чего-нибудь выпьем.
Выпалив эту фразу, я сразу испугалась. Все, что было связано с алкоголем, меня пугало – я боялась дурной наследственности. Но сейчас, добравшись до ресторана, я захотела расслабиться – прогулка по городу у меня отняла все силы. К тому же, собираясь на встречу и перемеривая свои наряды, я вдруг поняла, что немного поправилась и что, даже несмотря на постоянную заботу Лиды о моем внешнем виде – не проходило и месяца без сшитой пары обновок, – я выгляжу провинциально. Этакая тетеха, с широким лицом, щеками, большим пучком волос и в юбке, которая чуть мала, и блузке, которая расходится на груди. Сверху я накинула палантин, отчего стала похожа на молодую бабушку, приглашенную на день рождения внука.
– Вы отлично выглядите. – Поспелов одобрительно оглядел меня. – Гораздо лучше, чем тогда, в редакции.
Я тут же впала в свое любимое состояние – разозлилась, потому что не могла не понять, что Поспелов мне врет.
– Слушайте, что вы мне голову морочите? – Эта фраза была смягчена смешком. – Я выгляжу не лучшим образом. Я выгляжу как заработавшаяся женщина.
– Да? – казалось, Поспелов был искренне удивлен. – А мне показалось, что вы стали такая… такая…
– Какая? Не бойтесь, говорите.
– Шикарная, – выпалил Поспелов.
– А, понятно, – кивнула я. Слово «шикарная» я никогда не считала за комплимент. В этом слове чувствовалось что-то неестественно-преувеличенное.
– Я честно так думаю, – неожиданно произнес Поспелов, и я рассмеялась. – Я не вру. Мы с вами виделись почти пару месяцев назад. Вы были другая.
«Еще бы, я тогда на самолете летала, потеряла половину живого веса!» – подумала я, вспомнив свой самолетный страх. Я хотела было рассказать о том, как тогда все происходило, но тут вокруг нас засуетился официант.
– Я уже все заказал, пока вас ждал. Все очень просто и вкусно. Утка с яблоками, немного салата, ну, десерт сами выберете.
– Отлично. – Я обрадовалась, что не надо будет вступать в длинные обсуждения меню. В еде я была непривередлива, а потому все эти гастрономические ритуалы не очень любила. – Спасибо, что вы это все сделали. У нас больше времени останется для разговоров.
– А вы что, спешите? – изумился Поспелов.
Я задумалась. Спешила ли я? Или это мое обычное желание побыстрей остаться одной? Избавиться от собеседника, потому что я не умею вести долгие разговоры ни о чем, не умею делиться своими проблемами, мыслями. Я умею слушать и сочувствовать, но предпочитаю сразу делать дело – если нужна помощь, сразу спешу ее оказать.
– Вы действительно спешите? Или вы не любите общаться? Или вам неинтересно со мной? – Поспелов вдруг очень конкретно подошел к проблеме, а я смутилась. Скорее всего я была так закомплексована, что мне самой было страшно показаться неинтересной собеседнику. И неожиданно я честно призналась в этом Поспелову.
– Да? – изумился он. – Я никогда не рассматривал в таком ракурсе обычную болтовню. Или просто спокойный душевный разговор. Как же без всего этого? И человека не узнаешь, и не поймешь его… Конечно, поступки и все такое, но даже интонация порой скажет больше, чем поступок.
– Вы правы. Это у меня от застенчивости. От провинциальности.
– Господи, какая глупость! – воскликнул Поспелов, а я вдруг испугалась. Человек, сидящий напротив меня, – журналист. Я уже знала, что он охотно пишет для других изданий и не исключала вероятность того, что содержание этого разговора попадет в прессу. Как говорил Димка: «Количество вареных яиц, съеденных на завтрак, тоже приносит неплохой гонорар!» – намекая на то, что продается любая информация о частной жизни.