— Пять, — ответил простосердечно Серебров.
— Пять? — с удивлением вскинул брови Клестов и тоном голоса призвал удивиться остальных. — Да вы еще не использовали естественного плодородия. До десяти, даже до двенадцати центнеров можно подняться за счет улучшения агротехники, сортовых семян. Рано еще тянуть руку за удобрениями, — он расстроенно отвернулся, возмущенный таким непониманием элементарных вещей. — Низкий урожай — это ведь прежде всего низкий уровень руководства. Надо искать вину в самом себе, Серебров.
Это была отповедь. И опять же за чужие, Пантины, грехи.
— Я ведь говорю не только об удобрениях, — не сдавался Серебров. — А техника? Чтобы с нашими тракторами провести своевременный сев, надо полтора месяца. И дорогу без техники мы поддерживать не можем.
— Ну, друг дорогой, — сказал Кирилл Евсеевич, уже вовсе отчужденно и сердито. — Расплакались, руку тянете, а своих резервов не используете. Да я уверен, что у вас около ферм горы навоза. Вот вывезите органику…
Тут он был прав, но Серебров уступать не хотел.
— И для этого нужна техника. Как минимум шесть тракторов-колесников или два «Кировца», — проговорил он, поигрывая свернутым в трубку текстом выступления, — Сельхозхимия к нам ехать не соглашается. Далеко.
— Вы бросьте эту арифметику, — раздражаясь, осадил его Клестов.
— Теперь, Кирилл Евсеевич, пора уже не с помощью арифметики, а с помощью высшей математики руководить хозяйством, — петушисто откликнулся Серебров.
Клестов, выведенный из себя, поднялся.
— Мы и впредь намерены технику давать тем хозяйствам, где ее используют с отдачей, где с удобрениями работают, а не сплавляют их в реку, — с железом в голосе сказал Клестов.
Прав он был, конечно. В «Труде» по-прежнему валялась на земле нитрофоска — так и не сумела убрать ее нераспорядительная, слезливая агрономша Агния Абрамовна.
Клестов считал, что он сбил спесь с распетушившегося Сереброва, еще ничего не сделавшего, но уже требующего всего в полном объеме.
— Садитесь, — сказал он с презрительной жалостью.
Но Серебров не сел.
— Вы меня упрекнули насчет помощи… Если не хотят нам давать трактора, пусть снимут план продажи зерна, молока и мяса. Мы будем собирать клюкву, грибы и другие дикорастущие. Предлагал же когда-то один из участников этого собрания засадить наши места лесом, чтоб разводить волков. Считал, что это выгоднее.
Вряд ли кто помнил эти знаменитые слова Огородова, оставшиеся в обиженной памяти Сергея Докучаева, но они вызвали шум. Многие, и в первую очередь Огородов, постаравшийся не вспомнить, что фраза о волках принадлежит ему, поняли, что песенка выскочки Сереброва спета. Когда тот шел на свое место, на него смотрели с жалостью. Серебров ощутил, что спустился в совершенно иной зал, чем тот, из которого он поднимался. Его охватила тоскливая злость.
Кирилл Евсеевич быстро поставил на свое место задиристого председателишку. Он назвал его выступление иждивенческим. У него были под рукой цифры о помощи колхозам и совхозам. Он напомнил собранию о постановлениях обкома партии, которые обязывали заниматься отстающими хозяйствами.
— Извиняет Сереброва то, что он человек молодой и только начинает работать, — великодушно закончил Кирилл Евсеевич свою разгромную речь. — Теперь вам ясно, что мы не можем делать одинаковую ставку на слабые и сильные хозяйства? — Клестов взглянул на Сереброва. Тот, бодливо наклонив голову, сказал негромко, но так внятно, что услышали все:
— Нет, не ясно. Мне не ясно.
Это всколыхнуло в зале возмущенный гомон. Кириллу Евсеевичу надо было как-то выходить из затруднительного положения. Он немного деланно, но отходчиво рассмеялся.
— Хорошо, с вашим особым хозяйством мы особо разберемся, — проговорил он и перешел к делам, касающимся всей Бугрянской области.
Добил Сереброва неожиданным ударом Григорий Федорович Маркелов, которому дали слово для справки. Он просто спросил Сереброва:
— Скажи, Гарольд Станиславович: кто ездил на завод договариваться насчет шефской помощи?
— Ну, я, — ответил Серебров, и зал разразился гоготом.
— А говоришь, что я все у шефов забрал, — усмехнулся Маркелов.
Во время перерыва, в буфете, куда повалил проголодавшийся люд, знакомые хлопали Сереброва по плечу: ну ты и дал! Были такие, которые говорили вроде с одобрением, но чувствовалось, что пал в их глазах Серебров.
— Ты что это, — покрутив головой, упрекнул его заворготделом Ваня Долгов. — С первым секретарем в таком тоне?!
— A-а, отстань. Как думаю, так и сказал, — наливая в стакан напиток «Буратино», отмахнулся Серебров.
Задержал его в вестибюле Александр Дмитриевич Чувашов. Глядя с удивлением своими голубыми внимательными глазами на Сереброва, он как-то застенчиво проговорил:
— Посылай агронома, у меня хорошего семенного ячменя лишку есть. Тонн десять могу дать на развод. Сорок центнеров урожайность.
— На что меняете? — с привычной опаской спросил Серебров.
— Да просто так, по себестоимости, — проговорил, смеясь, Чувашов. — Ох, и купцами мы стали.
Предложение Александра Дмитриевича тронуло Сереброва больше, чем похвалы о безоглядной смелости. Он благодарно тиснул ему руку.
— Спасибо, душевное спасибо.
Весь перерыв Маркелов опять был рядом с Клестовым. Они о чем-то горячо говорили, но, видимо, секретарь не журил Григория Федоровича за «чугунку», потому что лицо у того было довольное.
После собрания Сереброва позвали в кабинет Шитова.
Поигрывая шариковой ручкой, сидел за столом Виталий Михайлович. Сбоку устроился розовый от приятного волнения Григорий Федорович. Его позвал на совет первый секретарь обкома партии. Кирилл Евсеевич, заложив руки за спину, прохаживался по ковровой дорожке. Он рассказывал о чем-то веселом, потому что Серебров еще застал смех в глазах Шитова и Маркелова.
— Садитесь, — широко повел рукой Клестов.
Серебров сел, поламывая пальцы, упер взгляд в пол.
— Ну так что ж, Гарольд Станиславович, — сказал Клестов. — Тут мы посмотрели. Действительно, у вас с техникой дела обстоят неважно. Решили вашему хозяйству добавить тракторов.
Серебров опять, наверное, сделал промашку. Сразу уверовав в то, что трактора сами собой появятся у него, он вскинул голову и проговорил:
— «Уазика» у нас нет, и еще нужен автобус. Единственный наш колхоз без транспорта, школьников в Ложкари возить не на чем, и дорога никуда не годится.
Клестов захохотал чуть ли не с восхищением:
— Ну, тебе дай палец, ты руку отцапнешь.
Великодушие не покидало его.
— А давайте я вас на своей колхозной машине провезу, — сказал Серебров, играя под простачка. — До Ильинского не доедем, развалится.
— Ну что ж, и «уазик», — сказал раздумчиво Клестов.
— Только не из фондов района, — проговорил Серебров.
— Эх, выстегать бы тебя, прежде чем председателем садить, — вырвалось у Маркелова. Он сделал вид, что вовсе не сердится за старое на Сереброва, просто недоволен тем, как тот нахально ведет себя.
— Меня и так стегают, — задиристо откликнулся Серебров.
— А еще, — возвысил голос Клестов, не обращая внимания на дерзость Сереброва. — Вот Григорий Федорович проявил благородную инициативу и решил взять шефство над вашим хозяйством. Его специалисты разберутся в севообороте, посоветуют насчет создания кормовой базы. Подбросит сосед семян, породистых телок.
Сереброву, наверное, следовало бы, забыв о гордыне, зыдавить почтительное «премного благодарен» и приложить руку к сердцу, но он знал, что, взявшись помогать колхозу «Труд», Маркелов наверняка имеет свой расчет. Газеты напишут, какой добрый и великодушный Маркелов, а он, Серебров, на буксире у передовика будет выглядеть тупой бездарью.
— На каких условиях? — замыкаясь, спросил он.
— Ну, мы обговорим все в управлении сельского хозяйства, — сказал Клестов. — Наверное, можно доплачивать специалистам из «Победы». Надо добавить им техники, чтоб они массированным наездом за три дня вспахали на «Кировцах» всю вашу землю.
«Значит, опять дадут технику не «Труду», а «Победе», — подумал Серебров и, наливаясь обидой, сказал:
— Пусть лучше Григорий Федорович возьмет наше хозяйство полностью на баланс. А я, как и прежде, буду главным инженером.
Это одобрения не вызвало.
— Спасибо надо сказать, — опять вырвалось у Клестова. — А ты…
— Спасибо, но я как-нибудь так, без шефа, — наклонив упрямо голову, проговорил Серебров.
Клестов развел руками.
— Такие-то упрямцы встречаются редко, — добавил он, уже не скрывая возмущения. — Тебе же кашу в рот кладут, а ты глотать не хочешь.
— Не хочу, — поднимаясь, согласился Серебров. — Сам жевать буду. А за советом приеду к специалистам.
— Ну что ж, идите, — недовольно нахмурился Клестов и, когда закрылась за Серебровым дверь, напустился на Шитова: — Нашел ты себе золото, Виталий Михайлович. Как решился такого ферта ставить на колхоз? Выскочка! Артист! Ты ему купи цилиндр и это самое, — ну как его? — носили раньше… да жабо. Пусть щеголяет в жабо, только не в колхозе, а в клубе.
— Да нет, он хороший парень, живой. Его в колхозе шилом зовут, — проговорил растерянно Шитов. Его озадачил неожиданный этот конфликт. Если бы не было Клестова, он сумел бы поставить на место Маркелова, успокоить Сереброва.
— Ты что, считаешь укол шила приятным? — хохотнул Клестов. Он был недоволен Шитовым. Постоянно складывались между ними особые, не очень теплые отношения. И вот теперь берет Шитов под защиту этого выскочку и зазнайку.
— Ты разберись еще раз с ним, — сказал Клестов. — Наломает дров, потом локти кусать будешь. Ну, поехали, Григорий Федорович, к тебе. Я хоть душой отдохну, — признался Клестов в своем благорасположении к Маркелову.
Серебров возвращался в Ильинское усталый и скучный. Ему не казалось уже отважным свое выступление на собрании. Уныло вспоминал он спор в кабинете Шитова. Нашумел, надерзил, можно было бы и не задираться. Но предложение Маркелова о шефстве над «Трудом» Серебров по-прежнему расценивал как хитрость. Понравиться Клестову захотел Маркелов. Сам ведь помочь отказался, а тут…