Итак, честный оказал помощь лжецу. Восторжествовал принцип: «Все мы люди». Оказывается, не так сложно найти компромисс.
Знаешь, что в этой истории самое удивительное?
Ливеровский недавно мне рассказал о вашей встрече. Рассказывал подробно, с большим чувством юмора. Все выглядело очень забавно и даже потешно. И кончил он неожиданно. Вдруг стал серьезным и сказал: «Ваш бывший супруг, Вика, на редкость порядочный человек».
Можешь спать спокойно — тебя похвалили.
Всего доброго, Кирилл.
P. S. Скоро зимние каникулы. Ты обещал научить Аннушку кататься на лыжах. Она все время тараторит об этом. Не забудь.
До встречи. В.
Странная у них переписка. Письма разнятся между собой даже внешне. Его — неразборчивые, с многочисленными исправлениями, перечеркнуты целые страницы. Обычные черновики: пометки на полях, слова лезут друг на друга. Отпусти листок, и он тут же перевернется под их тяжестью.
Ее — похожие на прописи для чистописания, с ровными полями, словно букв в каждой строке одинаково. И капля чернил, упавшая случайно, заклеена кусочком бумаги.
Кажется, у меня появился союзник. Это из категории мужских привычек. Если в субботу хоккей, они едут на стадион вместе.
— Инициатива за Мерзлым, — так считает Кирилл.
— Инициатива за настроением, — уточняет Мерзлый.
Кирилл стучит на машинке. Он похудел, щетина отливает рыжиной. И без того крутой подбородок кажется еще круче. На блюдце стакан заваристого чая, он отпивает его мелкими глотками.
Увидел Артема, заулыбался.
— Тебе покрепче?
— Как и себе.
В комнате мусорно, но уютно. Сейчас они выпьют свой чай и уж наверняка закончат начатый однажды страшный и нервный разговор.
Кирилл догадывается о настроении Мерзлого, хмурится.
— Устал? — спрашивает Артем.
Кирилл соглашается:
— Есть немного.
Пауза затянулась. Лучше, если этот разговор начнет он. А Мерзлый вроде как резонер, уступит ему, пойдет навстречу. Но так думает Мерзлый, и самое досадное — Кирилл знает, что Артем так думает и никогда не заговорит первым.
— Сегодня пятнадцатое января.
— С ума сойти! Брагин нас испепелит. К концу февраля мы должны отладить вторую технологическую линию.
Артем ходит со стаканом чая по комнате.
— Значит, забыл? Пятнадцатого января вы поженились.
— Я помню дату развода. Разве этого недостаточно? И вообще хватит об этом. Обратной дороги нет.
— Тебе видней.
Он морщится, сильно ударяет по клавише, выхватывает отпечатанный лист.
— Точно… Мне хорошо, сказал мальчик Мотл, я — сирота.
— Ты знаешь Аллу Разумовскую?
— Разумовскую? Кто это?
— Ближайшая подруга Вики.
— А… Да-да. Она мне однажды говорила. Увел-таки, молодец. Я не идеален, ты прав. Почему молчал? Искал себя. Устраивает? Невинная болтовня моих друзей о собственных успехах. Думаешь, она ничего не значит? Ошибаешься. Сентиментальный фарс. У клоуна ушла жена, а ему сегодня дурака валять. У него спектакль. Так и я. Обязан слушать, обязан улыбаться и даже восторгаться обязан. Доброжелатели, их не остановишь. Им необходимо выговориться. Им прожужжали уши о моей незаурядности. Они самоутверждаются. Дескать, мы тоже не просто так. Мы тоже можем. А в дураках-то я, а не они. Потешно, правда? Ну совру я им раз, совру два. А дальше что? Они уйдут. А Вика останется. О чем говорить? — Кирилл повышает голос, чувствует, что заводится. Проводит по лицу рукой, словно желает стереть это состояние, смахнуть его. — О неудачах можно говорить однажды, иначе в твоих способностях разуверится даже собственная жена. Нет уж, уволь, лучше молчать. Через тернии к звездам. Пока тернии.
— Хочешь, я поговорю с ней?
— Зачем? Ты уже тысячу раз говорил.
Горячая волна накатывается на лицо, Артем краснеет.
— Молчу. Тобою движет сострадание ко мне, я тронут.
— Жить в одном городе, где есть телефон, все виды транспорта, и писать друг другу письма — вычурно и старомодно.
— Инерция чувств. Надо избегать стрессовых состояний. Вот мы и оберегали друг друга. Какая-то иллюзия отношений, теоретический посыл. С практикой хуже. Нет практики.
— А она? Что ты на меня так смотришь?
— Есть такая житейская притча, Тема.
«Шел по пустыне человек, шел из последних сил. Голод, зной и жажда иссушили его. Человек заметил, что уже второй день над ним кружится стая черных птиц.
«Это дурная примета, — подумал человек. — Я не выберусь отсюда». Тут силы оставили его, и человек упал. Очнулся человек от острой боли. Это стервятник клевал его тело. И тогда человек подумал: «Меня уже нет. Я умер. Вот тому свидетельство — орел терзает мое тело». Но есть другой, который это видит. У него еще достаточно сил. Человек бросился на орла и кончил птицу. «Это мое спасение, — сказал человек. — У меня есть пища на два дня». Я еще живой, Тема, живой!
Бумаги летят в портфель, щелкает замок.
— Сегодня мы не пойдем на хоккей. Пока!
Мерзлый взбалтывает остывший чай и выплескивает его в раковину.
Его друзья? Вопрос по существу.
У него своя классификация, свой табель о рангах. «Мой хороший знакомец, мы с ним на «ты». У нас взаимные симпатии. Подонок, я его знаю, он меня, слава богу, нет».
И ни о ком, почти ни о ком. Коротко и односложно: мой друг.
Артем Мерзлый.
Он — коллега Кирилла.
Несчастия роднят, удачи разъединяют. На их долю выпало несчастье. Ему тридцать три. Возраст Христа. «Роковой возраст, — резюмирует Мерзлый, — подающий надежды да подаст их он, — растирает пальцами табак, нюхает его. — Н-да, до того. Иначе ему станут подавать на улице». У него жесткий юмор, к этому следует привыкнуть.
Внешне Мерзлый приметен: завидный рост, курчавая борода, не расстается с трубкой. Приверженец одежды грубой и прочной.
В дружбе двух всегда кто-то лидер. Он не в претензии. Лидер — Кирилл. Все самые откровенные разговоры случаются внезапно. В экспромте больше непосредственности.
Если вы готовитесь к разговору, в этом уже есть какая-то заданность.
Они понимают друг друга с полуслова. Встретил Кирилла в библиотеке, сказал на ходу, сказал просто так:
— Сегодня обкатываю машину.
— Ты выиграл десять тысяч? Нашел клад? Твой дядя-миллионер умер в Канаде? Ты единственный наследник?
— Овеществленная романтика. Пускаю под откос свои северные.
Это правда. Он шесть лет работал на Севере.
— Хороший симптом, — Кирилл морщит нос. — Ты ничего не делаешь просто так. Иногда я завидую тебе. Запас уверенности, откуда ты его берешь?
— Это мой секрет.
— Вас понял. Нужен пассажир? Я готов.
— Тогда через час на пустыре.
— Поймай. — Кирилл ухватил его за пуговицу.
— Пароль. Вы, кажется, свободны? Мне до стадиона.
— Ответ. С удовольствием, но у меня кончается бензин.
Они заглянули друг другу в глаза и расхохотались.
Час оказался долгим.
Сначала она плохо заводилась. Он сказал:
— Так бывает, ее надо раскачать.
Потом ему показалось, что у нее жесткий ход.
— Придется слегка отпустить передок, — сказал он, выбрал нужный разводной ключ и полез под машину.
Откровенный разговор лучше начинать внезапно.
— Странная у вас переписка.
— Обычная.
— Не-е-т. Личная переписка — мир, упрятанный от посторонних глаз. А тут письма с черновиками, непостижимо. Послушай, зачем ты мне дал эти письма? Даже не так — ты мне их навязал, есть же какая-то идея, смысл?
— Идея? — Кирилл задумался. — Не люблю быть должником.
— Должником?
— Вот именно… Ты имеешь право на компенсацию. Раньше делал один визит: к нам обоим. Теперь два: сначала к ней, потом ко мне. Несправедливо и накладно, правда?
— Значит, ты меня отблагодарил?
— Просто мне необходим свидетель, который подтвердит: Кирилл Волошин не подлец.
— Кому подтвердит?
— Мне самому. Иначе запутаюсь.
— Ах, вот в чем дело. Тебе не хватает зрителей.
Кирилл нервно рассмеялся:
— Нет, Тема. Со зрителями все в порядке. Зрителей навалом. Роли пустуют, участников нет.
— Тебя мучает память? Сожги их.
— Сжечь? — Кирилл опускается на корточки, трогает рукой колесо. — Пожалуй, ты прав. Их стоит сжечь. В этих письмах зримая, объемная жизнь. Пока они существуют, я не вижу настоящего. Понимаешь, не чувствую, не ощущаю его.
Кирилл берет ключ, начинает подтягивать болты, делает это сильными рывками, машина вздрагивает.
— У меня есть отличная идея, Тема.
— Идея? Какая?
— Тебе надо жениться.
Машину поставили возле дома. Артем три раза гонял Кирилла наверх — проверить, видно ли машину из окна. Это было смешно. «Чуть-чуть левее!» — орал Кирилл, и Тема послушно отводил машину левее. «Теперь чуть вперед!» — орал Кирилл, и Тема выруливал вперед. Так продолжалось еще раз пять-шесть. Наконец Артем не выдержал:
— Баста!! — и заглушил мотор.
Из окна был виден передний бампер и кусочек капота.
Дом засыпал. Одно за другим гасли окна. Клетчатые шахты лифтов — четыре желтых разреза на спине дома — похожи на насосы. Лифт-поршень ходит все реже и реже. Вдох, выдох; вдох, выдох.
— До завтра, — Мерзлый кидает окурок, давит его ногой.
Кирилл задерживает его руку.
— Ты говорил о черновиках. Очередной каламбур или…
— Старик. Я устал. Мы завязнем в нашем разговоре. Давай лучше в другой раз.
— Нет! Ты все-таки скажи.
— Ей-богу, ты чокнутый какой-то. Пусти! Черновики, ты их сохраняешь. Значит, письма не только для нее. Тебе необходимо алиби. Весь вопрос — перед кем?
— У тебя навязчивая идея. И вообще, какого черта ты лезешь мне в душу?
Мерзлый не двигается.
— Хочешь, я пожалею тебя?
— Меня? Каким образом?
— Ты обманываешь неумышленно. Когда пишешь, думаешь о человеке, который знает тебя не так хорошо, возможно, совсем не знает. Он будет читать эти письма. Или уже читал. Боишься, не заметит твоего благородства. Стараешься доказать его. Чудак. Благородство — очевидная величина. Если его приходится доказывать, значит, это не благородство.